Генеральный попаданец 3
Шрифт:
Но слава Партии и Ленину все треволнения позади, я восседаю на высоком сиденье рядом с мировой легендой Шарль де Голлем! Встретили меня по-королевски: красной дорожкой, почетным караулом, Марсельезой! В аэропорт прибыл сам президент Пятой республики и тут же протянул мне руку у трапа. Я долго тряс её, пытаясь выдавить несколько фраз на французском. Но Шарль неплохо общался на английском, и мы сразу перешли на него. Нас тут же окружили кольцом корреспонденты, и мы так и стояли, ярко улыбавшись. Это явно работа на публику. И я в ней также преуспел, чем несколько поразил де Голля.
И вот сейчас мы едем рядом, со счастливыми лицами машем народным толпам. Иногда встаем в значимых местах, лимузин открытый, в Париже еще тепло. А я вспоминаю свои прошлые приезды в Париж. Какой
Сейчас же Париж моего детства, ярких и отчасти загадочных кинофильмов, — вот он тут! Но я его, к сожалению, не увижу. Бремя руководителя. Люди, с молодости, сидящие у власти, не видят жизни таковой, какова она есть. Тому пример — легендарный халиф Гарун аль-Рашид, что гулял по Багдаду ночами. Зато остается общение с великими людьми! Вижу, что де Голль уже в нетерпении. Тем более, что мы можем разговаривать без переводчиков. Я тут на три дня, так как дел огромное множество. Политические переговоры, подписание договора о сотрудничестве, выступлении на конференции левых партий, интервью на телевидении, общение с прессой. И в последний день знаковое подписание экономических контрактов с самыми большими фирмами Франции.
Это поистине исторический рывок!
Такого не было со времен договора Антанты. Entente cordiale — «Сердечное согласие». Только на этот раз без Великобритании. Вот с англичанами у нас, наоборот, резкое ухудшение отношений. Пусть побесятся. Буквально весь мир сейчас замер в ожидании. Ключевое государство Европы и самая огромная страна на планете. Наш грядущий договор уже называют: «Ось Париж-Москва»! В 1964 году две державы заключили торговое соглашение, затем — договор о научно-техническом сотрудничестве. В том мире де Голль нанес официальный визит в СССР в 1966 году. Он ищет мирового признания, как великий лидер, а СССР рассматривает, как «извечную Россию». И тут я ему крепко подыгрываю. И стоит сказать, что правила игры с той стороны приняты. Еще во время телефонных разговоров, я понял, что у нас получится.
Вообще, 1965 год, год переизбрания де Голля на второй президентский срок, стал годом двух ударов по политике блока НАТО. 4 февраля генерал объявляет об отказе использования доллара в международных расчётах и о переходе на единый золотой стандарт. 9 сентября президент сообщает, что Франция не считает себя связанной обязательствами перед Североатлантическим блоком. В том мире 21 февраля 1966 года Франция вышла из военной организации НАТО, а ее штаб-квартира была срочно переведена из Парижа в Брюссель. В официальной ноте правительство Помпиду объявило об эвакуации 29 баз с 33 тысячами человек личного состава с территории страны. Думаю, что сейчас это произойдет несколько быстрее. Да и это не так важно.
Французы еще весной, когда мы начали переговоры, малость очешуели от масштабов потенциального сотрудничества. А после отмашки на политическом Олимпе начали бодрыми темпами набирать «Очки». То есть пулы крупнейших фирм, что могут нас заинтересовать. Я же со своей стороны открыл все шлюзы, надавил на ЦК, Совмин и спецслужбы. Поток информации между двумя державами стал поистине Ниагарским. Мои Кремлевские отделы чуть не задохнулись. А между двумя столицами возникла целая «челночная линия». Да и в Москве такого потока французских гостей не было с 1812 года. Политики, дипломаты. Театры, кинематографисты, певцы. Ведущие бизнесмены и даже военные. Этих мы пригласили летом на учения. Жест широкой воли, от которого мои генералы сначала выпали в осадок. А потом произвели тактический маневр под кодовым названием «Русское гостеприимство». Банька, шашлыки, много-много-много русской водки. Вот наше секретное оружие против супостатов!
Что не откажешь французам, так это в чувстве прекрасного.
Я ошалело разглядывал лестницы, стены и потолки Palais de l’Elysee, президентского дворца. Он больше смахивал на почтенный музей. На стенах картины, гобелены, много расписных вазонов. Впрочем, завтра поутру мне обещали Лувр. Пока там не будет посетителей. Хотя насколько я помню первое свое посещение, и месяца мало, чтобы этот музей обойти. Де Голль заметил мое любопытство и дает комментарии. Ему радостно, что мы можем общаться без переводчиков. Те будут присутствовать, чтобы переводить официоз или помогать со сложными идиоматическими выражениями. В них я силен, уже огорошил не раз. Иногда хроноаборигенов ставлю в тупик. Я всегда был неравнодушен к разнообразному сленгу, поэтому мои помощники услышали как термины из блатного мира, так и словечки поколения «Зет». Но вскоре все понимали, что «душнить» и не «по пацански», сказанные с разной интонацией, обозначают совсем различные вещи.После мы неспешно пообедали в узком кругу. Со мной приехали Мазуров от Совмина и заместитель Громыко Василий Кузнецов. Сам руководитель МИДа нынче в Дели, ведет переговоры о мире. Его американский коллега уговаривает Исламабад. Чертовы китайцы, все-таки влезли в конфликт и поломали нам всю малину! Индусы их откровенно боятся и потому остановили войска в шаге от победы. И, в свою очередь, давят уже на нас. Громыко, скользкий угорь, вытянет нам с обоих сторон лучшие преференции. Во всяком случае, индийцы на нашу военную технику подсели. Их впечатлили действия нашей авиации на поле боя и возможности для разведки. Будут покупать и выпускать по лицензии. Как самолеты, так и танки. Тем более что у них возник новый приоритет — Восточный Пакистан. Так что возникновение Бангладеш в этом течении времени произойдет раньше. Кузнецов опытный дипломат, как раз такой нужен для переговоров. Я его как раз присматриваю на место министра.
Де Голль и я много шутили. Француз вспомнил свое боевое прошлое, я также ввернул пару историй. Их мне поведали однополчане. Отчего-то в официальных мемуарах об этих случаях нет ни слова. Нет, все-таки тернист был путь Ильича. А что происходило в сорок первом, он и в оставшейся мне памяти умалчивает. Лишь обрывки ярких воспоминаний иногда накатывают. Горящие поля, валяющиеся по обочинам пыльных дорог трупы. Уже раздутые от жары тела беженцев, женщин, стариков, детей. Разбитые телеги, сгоревшие автомобили. Немецкие летчики любили пройтись пулеметами по канавам и кустам, что росли вдоль трасс. Сколько там сгибло прятавшегося от налетов народу, никто уже никогда не скажет.
Внезапно осознаю, что проговариваю это вслух. Чертов француз разбередил память! В комнате воцарилось молчание. Нашим ужасы войны и так известны, но почему-то в обществе не принято о них рассказывать. Спасибо Симонову, что осмелился первым задеть этот крайне трагический год в своей книге. Хозяева малость остолбенели от жестокости моего рассказа. Собственный сороковой, когда немцы вовсю проявили себя живодерами, они как-то позабыли. Про оккупацию благоразумно помалкивают, а мы не роемся в чужой памяти.
«Кто старое помянет, тому глаз вон. Кто забудет, тому оба!»
Глаза де Голля подозрительно блестят, видимо, вспомнил нечто свое.
— Спасибо, Леонид, что был так откровенен со мной. Нашим политикам полезно не забывать о тех суровых годах и нашем боевом братстве.
— Полностью согласен с вами, Шарль.
Мы еще в аэропорту договорились без протокола общаться по именам. И за добродушной улыбкой я прячу доводы, которые внезапно озвучил перед делегацией от Пятой Республики, что приезжала в Москву. Когда они открыли рот, чтобы выкатить нам претензии, накопленные еще с царских времен, я бросил им на стол стопку листов. Там в точных цифрах было указано, сколько французов служило в СС и вермахте. Сколько их попало к нам в плен. Сколько военной продукции они поставили Третьему Рейху и прочие неблаговидные деяния. Надо было видеть скисшие лица французов. Давно, видимо, не макали их в грязь. Но помнят они все хорошо. Франция давеча пережила унижение во Вьетнаме и Алжире. Так что не перед нами им качать права.