Гений

— И мне сделай.

Барта как будто ведром ледяной воды окатили. Он замер с раскрытым ртом, не имея понятия, что ответить и как вообще на это реагировать, потом понял, что сидит так слишком долго и это уже выглядит глупо, надо ответить, тем более, что ответ у него был, он мог это сделать, конечно, но… Он приложил усилие, чтобы собраться и перестать хватать воздух ртом, как бедная рыба, охреневшая от смены окружающей среды, прокашлялся и хрипло спросил предельно ровным тоном:

— У тебя есть парень?

— Нет.

Он выдохнул так, как будто с него обвинения в государственной измене сняли, мрачно рассмеялся от облегчения и улыбнулся:

— Тогда зачем тебе амулет?

— Чтобы если меня изнасилуют, я могла быть уверена, что хотя бы не рожу от насильника, и не увижу потом ребёнка плавающим в ведре вниз головой.

Его опять шибануло с небес на землю с бешеной скоростью, он пытался что-то придумать, чтобы выкрутиться и как-то уйти от этой темы, но было ощущение, что переводить в шутку можно что угодно, но только не эту тему, здесь всё смертельно серьёзно, до трупов в ведре. Слова никак не находились, он просто сидел с раскрытым ртом и пытался прийти в себя, посмотрел на Эльви, которая смотрела в сторону с таким лицом, как будто видела всё дерьмо этого мира, и точно знает, что лучше не будет, потому что изменить ничего нельзя, можно только приспособиться и смириться. Барт молчал и ждал хоть чего-нибудь, малейшего шанса выкарабкаться из этой темы, Эльви медленно перевела взгляд со стены на кошку, а потом на Барта, усмехнулась и шепнула:

— А ты думал, женщины от хорошей жизни без мужей рожают?

Барт округлил глаза, Эльви мрачно рассмеялась:

— Серьёзно, ты не догадывался даже? Ты как из другого Оденса, честное слово.

Он опустил глаза, неуверенно пробормотал:

— Нет, я знал, что изнасилование бывает, но…

— «Бывает»? — фыркнула она, запрокидывая голову и глядя на потолок в тенях и трещинах, вздохнула и посмотрела на Барта, он отвёл глаза, она сказала с мрачным весельем человека, который давно ни во что не верит, и сталкиваясь с плохим, испытывает удовлетворение от того, что его плохой прогноз опять сбылся: — Знаешь, из всех женщин, которых я знаю, с попытками изнасилования сталкивалось почти сто процентов, и примерно половина отбиться не смогла. Они молчат об этом, потому, что если они скажут, виноватыми объявят их. Если родила без мужа — значит шлюха, а если ходила беременная, а потом нет ребёнка — значит убийца. А мужики ни при чём, женщина сама всё захотела, всё сделала, и должна отвечать за последствия.

Барт поморщился:

— Жесть какая. Да ну, этого не может быть.

Она опять фыркнула и мрачно рассмеялась, медленно кивнула, как будто эксперимент опять показал именно то, чего она ожидала:

— Вот видишь. Это первая реакция — «не может быть», то есть, я вру, и они все врут, на самом деле всё не так, а если где-то изнасилование и «бывает», то стопудово женщина сама виновата, что полезла в эти опасные места. Поэтому все и молчат.

Он смотрел на неё, постепенно погружаясь в полный мрак всё глубже, ощущая, как от нехорошего предчувствия начинают приподниматься волосы на всём теле.

— А ты…

Она качнула головой с совершенно бесстрастным лицом:

— Нет. Меня пытались, несколько раз, я отбилась. Одного застрелила, одному магией глаза обожгла, заклинанием для утюжки, от одного просто убежала. Я в состоянии себя защитить, но я понимаю, что это ничего не гарантирует, мне просто повезло, трижды. В четвёртый раз может не повезти. Я не из тех нежных цветочков, которые после такого вешаются или в реку бросаются, так что… я просто думаю о выживании. И противозачаточный амулет мне бы в этом сильно помог.

— Жесть. — Он медленно закрыл глаза и схватился за голову, пытаясь это переварить, потом вскинулся и возмущённо заявил: — И ты ещё отказываешься от щита! Давай я на тебя… не знаю, контактный огненный поставлю? Он даёт вспышку такую…

— Не надо, — поморщилась она.

— Надо! Если это… действительно так, то… Ты в порядке? — он стал рассматривать её так пристально, как будто ожидал увидеть синяки прямо сейчас, Эльви улыбнулась с лёгкой укоризной:

— Успокойся, ничего не произошло, я отбилась.

— Жесть… Страшно было?

— Поначалу да, потом я привыкла, — она пожала плечами, посмотрела на свою ладонь, ещё раз пожала плечами: — Мне застреленного даже жалко не было, я жалею, что обожжённого не застрелила, хотя возможность была. Просто хотелось убежать поскорее, я только дома подумала, что он никому не нужен и искать его не будут, их здесь каждый сезон стреляют десятками, все уже привыкли. Если он пьёт на заработках, то домой ничего не привезёт, то есть, его сослали сюда просто избавиться от лишнего рта, его никому не жалко. Надо было застрелить. А то со мной не удалось, он другую поймает. А если бы застрелила, стало бы одним уродом меньше. А я испугалась и не смогла. Трусиха.

Барт сидел как замороженный, одновременно в ужасе и в глухом тупике непонимания, он отказывался в это верить, потому что это не могло быть правдой, потому что, если это так, то мир — ужасное место, опасное и полное уродов.

«Это не мир, это Синий Камень. Её надо отсюда вытаскивать, срочно.»

— Я тебе сделаю… что-нибудь, надо подумать, щиты какие-нибудь, с активной защитой. Я придумаю. Сегодня займусь.

— Сделай противозачаточный и всё.

— Что значит «и всё»? Это нельзя так оставлять!

Она мрачно усмехнулась и посмотрела на него как на дитё малое:

— Что ты предлагаешь?

— Носить щиты! Носить оружие, судиться, придавать огласке, чтобы этих козлов все ненавидели, и новые козлы думали головой своей, прежде чем такое делать. Конечно они не боятся, если женщины молчат — и они точно знают, что им ничего не будет.

Эльви вздохнула и сказала медленно, как тупому:

— Женщины молчат потому, что если они откроют рот, хуже будет им. Это уже столько раз проверено, что в доказательствах не нуждается.

— Ну так это же надо менять. Что, так дальше и жить? Так нельзя.

— Барт, ты… вроде бы вырос там же, где и я, почему ты такой наивный? — Она смотрела на него с такой мрачной обречённой усмешкой, что он действительно ощущал себя ребёнком, который лезет во взрослые дела, это было неприятно, поэтому он сменил тон на предельно серьёзный, и сказал так, как будто это она была ребёнком, а он был взрослым, который понимал больше:

— Желание сделать так, чтобы сволочи отвечали за свои преступления по закону — это не наивность, это справедливость.

Она покачала головой и отвернулась, тихо сказала без улыбки:

— Закон — это одно, а реальная жизнь — совсем другое. Вспомни историю Шайнис хотя бы, там добиваться справедливости себе дороже.

— Но мы добились.

— Такая себе справедливость, на троечку. Виновные как жили спокойно, так и живут. К тому же, ты знаешь, какая конкретно ответственность предусмотрена по закону за изнасилование для аристократа? Пять медяков. Если женщина пойдёт в суд и сможет доказать, что её изнасиловали, что довольно сложно, но допустим, ей удалось. Если суд признает вину её работодателя, например, он будет обязан ей выплатить пять медяков. На эти деньги даже платье приличное не купишь. Он фыркнет, плюнет, бросит ей в лицо эти пять медяков, которые для него вообще не деньги, и через минуту забудет. Проблем это ему не доставит — ни для одной жены не новость, что мужья гуляют, а служанки вообще не считаются людьми, так, тряпка, подтереться и выкинуть, если нужда припёрла. А у женщины после этого вся жизнь наперекосяк пойдёт — работу она потеряет, а если останется в этом доме, то к ней прилепится репутация шлюхи, которая продала честное имя за пять медяков. И все мужчины будут знать, что ей уже терять нечего, поэтому она не против ещё медяк таким же образом заработать, а если она говорит, что против, то она врёт, и надо просто быть понастойчивее. И её будут поливать грязью женщины, которые находились в точно такой же ситуации, но промолчали, сохранив доброе имя, и они себя за это считают очень умными, а её будут считать дурой. Эту ситуацию нельзя изменить, и нельзя с гарантией быть уверенным, что это не произойдёт, поэтому я прошу тебя сделать то единственное, над чем я имею власть — хотя бы не получить в результате нежеланную беременность. Ты меня можешь понять?