Гений

— Там его семья, я отдал им лучшую беседку, в которой мы обычно отдыхаем. Это его премия за твою победу, он попросил. Он не любитель хвастаться, но если ты скажешь это в присутствии его жены, ему будет приятно.

— Я понял. Спасибо, — он корил себя за то, что сам не догадался, и что не подумал о том, что Шена было бы неплохо тоже поблагодарить, и тоже при свидетелях. Пообещав себе сделать это попозже, он пошёл к самой козырной беседке, с лёгким шоком порассматривал издалека очень красивую, хотя и очень толстую жену Мартина, и двоих детей, которые ползали по нему как жуки, пока он делал вид, что пытается их поймать, но не может, потому что ему щекотно. Дети визжали от восторга, Мартин изображал мольбы о пощаде, его жена смеялась и накрывала на стол, потом увидела Барта и ему пришлось подойти. Он сделал всё, как сказал Шен, хотя и чувствовал себя в процессе ужасно неловко — у него не было опыта в таких вещах. Он наработал огромный опыт в извинениях, выпрашиваниях и оправданиях, а благодарить и делать комплименты не умел, в его жизни было слишком мало примеров.

Мартин улыбался так, как будто насквозь видит его жалкие попытки делать всё правильно, и сочувствует его смущению, от этого было чуть-чуть легче, но когда он понял, что жена Мартина всё это видит тоже, стало очень сильно стыдно и он сбежал, скомкав прощание и сунув бутылку вверх ногами. Но всем всё равно понравилось.

Когда он уходил, то слышал, как на Мартина опять полезли дети, требуя дать бутылку, а он делал вид, что даёт, а потом не давал в последний момент, и они психовали, но не всерьёз, все опять смеялись. У Барта никогда не было такой семьи.

«Интересно, где-нибудь есть учебник „Как дурачиться с детьми“? Мне надо.»

Детей он хотел, не много, чтобы они на головах друг у друга не жили, но хотя бы двух или трёх. Он всю жизнь до Шена прожил в стае крысёнышей, и знал законы, по которым эта стая функционировала приятно и весело, и очень хотел себе свою. Он понятия не имел, кто ему этих детей родит и как он вообще к этому моменту придёт, но свою личную стаю видел как наяву, и ему нравилось об этом фантазировать.

Он шёл по тропинке мимо костров, слушал шум веселья, везде были взрослые, иногда даже старые, дети были только у Мартина.

«Потому что он спас меня, и Шен это ценит. Я тоже ценен, выходит. Или Шен просто хотел, чтобы Эрик заплатил за своё поведение с Верой, и я сгодился, как буфер между Шеном и официальной версией. Мне он тоже заплатил.»

Думать про деньги было приятно, и даже более приятно было думать про кошелёк — он себе такие вещи не покупал, даже не заходил в магазины, где такое продаётся, в них было слишком просторно и светло, продавцы бросались на посетителей со слишком сильной жадностью, он робел от такого внимания, поэтому делал вид, что ошибся дверью, и выходил, всегда.

«За исключением того случая, когда выбирал подарок Эльви. Для неё я пошёл в лучшие лавки, и потратил неприличные деньги, потому что она — не я, она из богатой семьи, обедневшей, но изначально всё-таки богатой, она привыкла к дорогим и качественным вещам, а потом вынужденно отвыкла. Но я могу всё вернуть как было. Надо замок Кривого Деда купить, он крепкий, там просто надо починить крышу и хорошо поубирать, может быть, мебель кое-где заменить. И там будет шикарно.»

Он представил тот огромный витраж, на котором писал свои формулы, представил, как он выглядит на закате — там весь холл должен сверкать, если паркет начистить, то даже потолок будет в отражённом калейдоскопе от цветных стёкол.

В его фантазиях по этому паркету побежала толпа детей, стало окончательно хорошо, и на свою поляну он пришёл такой довольный жизнью, как будто это всё уже сделал.

Там тоже было весело — Лан задалбывал Эйнис, делая вид, что забыл попросить у Булата вилку, и поэтому ей придётся есть руками, Эйнис возмущалась и требовала перестать прикидываться и дать ей нормально поесть, или она за себя не отвечает, рядом сидел Двейн и предлагал ей палочки, тихо посмеиваясь над ними обоими — это шутка уже была традицией, Эйнис не умела есть палочками, а когда ей предлагали научить, она очень смешно психовала. Двейн выглядел вполне неплохо, двигался свободно, Барт немного расслабился по этому поводу, взял себе кружку и налил то же самое, что наливал себе Двейн, это оказался компот.

«Он на сильных лекарствах, их нельзя мешать с алкоголем. Блин.»

Он не хотел вспоминать синий труп с винтами в позвоночнике, но всё равно вспомнил, и теперь пытался не представлять Двейна на операционном столе, но всё равно представлял. Как будто над ним стоит Док и огромным гаечным ключом закручивает ему в кости болты, а потом раздаётся хруст и Док говорит: «Ой». С этой точки зрения тренировки на трупах выглядели максимально хорошей идеей, гениальной просто.

Барт пытался отвлечься и тоже стал подкалывать Эйнис вилкой, пытаться объяснять ей, как есть палочками, потом она кидалась в него ветками, а он убегал, было весело. Потом пришёл Шен с шашлыками и Верой, и веселье вышло на новый уровень — все увлечённо наблюдали, как Шен вьётся ужом вокруг Веры, а Эйнис от этого перекашивает.

Лан начал рассказывать, как Вера обыграла всех в короля, чем вывел раздражение Эйнис на новый уровень — она никогда не выигрывала, ей ни единая душа не давала разрешения в себя стрелять, все знали, что она долбанутая. Потом Вера вызвала шок уже вообще у всех, поймав палочками комара, который сел на ногу Шену, и ровно сказала:

— Покушение на министра внешней политики. Приговор?

— Смерть, — раздражённо заявила Эйнис.

Барт не хотел, чтобы этим занималась Вера, поэтому быстро построил очень маленькое согревающее заклинание и поднял мощность до ста градусов, комар сгорел, Вера поморщилась и отодвинула его подальше. Шен с шутливой признательностью осмотрел всех, медленно кивнул и сказал:

— Я в безопасности.

Все развеселились, Двейн подошёл к Вере, забрал палочки с комаром и ушёл в сторону рамки телепорта, это было странно. Когда он вернулся, то посмотрел на Барта с усталой укоризной и тихо сказал:

— Ребята из лаборатории управления просили передать, чтобы ты больше не сжигал образцы, если тебе не сложно.

— Это всё-таки было покушение? — беззвучно прошептал Барт, Двейн посмотрел на него с укором и промолчал — действительно, глупый вопрос, пока лаборатория не дала ответа, никто не узнает.

«Вера… А может, она реально отмеченная богами, и все эти шуточки про святую — нихрена не шуточки? Парни говорили, она гадает.»

Он решил не ломать голову, а просто спросить, изобразил самую обаятельную физиономию в мире и подсел к ней поближе, суя свою руку и требуя:

— Погадай мне!

Она на секунду заглянула ему в глаза, пустив по спине волну мурашек и оставив необъяснимую уверенность, что его душа для неё как открытая книга, но руку взяла и стала на неё смотреть. Погладила кончиками пальцев ладонь, вызывая жутко сильные ощущения, одновременно болезненные и приятные, он не мог сказать, больно это или только кажется, что больно, но ни за что не отказался бы от повторения, это захватывало и подчиняло всё сознание, как будто у него ничего не было в жизни, кроме этой руки, которую она держала в своей руке. Он настолько ушёл в эти ощущения, что потерял связь с реальностью, и вздрогнул, когда она спросила: