Гений

— Хорошо! — сказала она, какъ-то ршительно тряхнувъ головою и глядя на меня серьезнымъ, глубокимъ взглядомъ. — Хорошо! я скажу вамъ все. Я знаю, здсь ходятъ всякія сплетни про меня… и мн конечно, это все равно, пусть думаютъ обо мн, что угодно. Но вы… да, я не хочу, чтобы вы обо мн думали такъ… чтобы вы думали не то, что есть. Я вамъ благодарна…

Голосъ ея дрогнулъ, и прелестный ротъ уже совсмъ почти сложился въ ту жалкую и милую мину, какая появляется у дтей, собирающихся плакать. Но это было на одинъ только мигъ. Она подавила въ себ слезы и продолжала:

— Мн никого, никого не надо, мн тяжело съ людьми, одной лучше, и я не хотла, чтобы вы… но теперь, сегодня… вдь, вы одни отнеслись по-человчески, вы одни пожалли и помогли мн. Я вамъ скажу все…

Она наклонилась къ столу, на которомъ почти уже догоралъ огарокъ свчки, подперла голову обими руками. Ея растрепавшіеся, распустившіеся блокурые волосы обильной волной упали напередъ, почти закрывая отъ меня лицо ея. Я видлъ только опущенныя вки ея глазъ и длинныя темныя рсницы.

XII.

— Вы врно думаете, что я очень молода, — начала она:- я почему-то кажусь моложе своихъ лтъ, но я вовсе не молода. Мн уже двадцать-два года!

И это было сказано такъ серьезно, что несмотря на волненіе, меня охватившее, я не могъ удержаться отъ улыбки.

— Нечего сказать, большіе года! — невольно проговорилъ я.

— Конечно, большіе, для женщины большіе, и мн кажется, что я давно, давно живу на свт, увряю васъ. Юность моя представляется мн такъ далеко, и я чувствую, какъ состарилась, какъ устала, это правда!.. У меня много родныхъ, и въ нашей губерніи, и въ Москв, и въ Петербург, но я съ немногими изъ нихъ была близка. А теперь ужъ никто изъ родни меня знать не хочетъ, и я наврно съ ними никогда больше не встрчусь. Я сирота. Мать умерла, когда я еще была совсмъ маленькая. Отецъ отдалъ меня на воспитаніе бабушк, а самъ остался въ Петербург. Ему было уже больше сорока лтъ, когда я родилась. Онъ служилъ, потомъ былъ сенаторомъ. Потомъ умеръ. Я такъ и не помню его, никогда не видала. У бабушки мн было хорошо. Она хотя иногда и сурова, но вовсе не зла, и по своему, пожалуй, меня и любила. Только я никогда ни отъ кого не видала ласки…

Жили мы въ деревн богато. Это старое родовое имніе. Огромный домъ, много прислуги, у меня всегда было по дв гувернантки. Только никто никогда не ласкалъ меня, поймите! Сначала, конечно, я не могла понимать этого. Ну, а потомъ, потомъ — поняла, и это такъ навсегда и легло на меня. Я много думала, хотя и глупыя у меня были мысли, нотому-что я мало что знала, почти ничего не видала… а думала много, по цлымъ днямъ. Большой я стала рано, то-есть, по крайней мр, такъ понимала себя…

У насъ въ дом огромная ддушкина библіотека. Онъ былъ большой любитель книгъ, особенно французскихъ, да и отъ прадда много осталось старинныхъ книгъ, съ конца восемнадцатаго вка. И вотъ, съ шестнадцати лтъ, эта библіотека стала моимъ единственнымъ сокровищемъ. Да и что-бы я длала, если бъ не читала, скучно было-бы. Къ намъ почти никто не прізжалъ въ деревню. Бабушка по зимамъ стала меня возить въ Н., мсяца на три. Но, несмотря на то, что она меня хотла тамъ веселить, мн въ город всегда бывало гораздо скучне и все хотлось опять домой, въ деревню, въ библіотеку. Каждая книга давала мн жизнь, свою жизнь, не похожую ни на что, виднное мною вокругъ себя. Но вотъ, этому два года, со мною случился переворотъ: я вдругъ разлюбила книги, надоли он мн. Многое было прочитано, но многое еще оставалось. Наконецъ, вдь, я могла выписывать новыя книги. Но я ихъ совсмъ разлюбила. Каждая книга казалась мн скучной. Я по цлымъ днямъ бродила изъ угла въ уголъ, ничего не длая, а то уходила въ большой старый садъ, и сама не замчала, куда иду, гд я. Очнусь- и вижу, что зашла Богъ знаетъ куда. Мыслей нтъ, а тоска давитъ, и не могу я никуда отъ нея дваться!

Въ городъ пріхали, еще тошне стало. На вечеръ повезетъ бабушка, знакомые прідутъ, въ театр мы, — ничто меня не интересуетъ. Недостаетъ мн чего-то, да такъ недостаетъ, будто воздуха нтъ, будто дышать нечмъ…

Наконецъ, я поняла чего мн недостаетъ, понимаете и вы, вы скажете: любви. Ну да, конечно, любви. Только какой! Не влюбленности, нтъ, увряю васъ. Все это казалось мн пошлымъ, ничтожнымъ. Нтъ, мн хотлось найти человка, котораго-бы я могла поддержать, спасти, отогрть. Вотъ какой любви мн хотлось! Вдь, меня никто никогда не ласкалъ, ня баловалъ, не любилъ, и я сама никого не любила. А между тмъ во мн было много любви. Когда я поняла это, только объ этомъ и стала думать. И вспомнилось мн все, что я давно и недавно читала. Вспоминались мн вс т романы, гд именно женщина спасала своей любовью мужчину, поднимала его, была ему врной, надежной опорой, окрыляла его талантъ. Этотъ человкъ, который-бы погибъ безъ нея, вдь онъ длался почти ея созданіемъ, Вс его способности, его творчество, плодотворное творчество, становилось дломъ ея рукъ. Его успхъ былъ ея успхомъ, и она могла законно гордиться имъ!.. Но гд-же мн было найти такого человка?.. Я почти никого не знала. А кого знала въ нашей глуши, да въ Н., все это было совсмъ не то…

И вотъ когда мы въ послдній разъ пріхали въ городъ, я у знакомыхъ на вечер встртила его. Его въ Н. во многихъ домахъ принимали. Сразу онъ мн очень не понравился, но потомъ вышло такъ, что завязался интересный разговоръ. Я сама затронула то, что меня интересовало, что наполняло меня всю. Тогда, на моихъ глазахъ, онъ вдругъ совсмъ преобразился. Если-бы вы знали, какъ горячо онъ говорилъ! Я вслушивалась въ каждое его слово. Потомъ всю ночь не могла заснуть, все думала, думала. Потомъ я еще разъ съ нимъ встртилась, и скоро я поняла, что онъ именно и есть тотъ глубоко несчастный, талантливый человкъ, талантъ котораго остается непонятнымъ и гибнетъ потому, что никто не приходитъ къ нему на помощь, потому что нтъ рядомъ съ нимъ женщины, чтобы любить его, поддержать, поднять на ту высоту, какой можетъ достигнуть его талантъ, если будутъ благопріятныя условія для его развитія…

Она боязливо и вопросительно взглянула на меня.

— Вы не говорите, что это дланно, что это фантазія одна?

— Вы видите, что я только васъ слушаю съ большимъ интересомъ и участіемъ.

Она продолжала:

— Мы съ нимъ встрчались часто, потому что я этого хотла, потому что я искала этихъ встрчъ. Конечно, онъ очень скоро замтилъ чувство, которое меня влекло къ нему…

— Но вы, видали его на сцен? — вырвалось у меня.

— Я видла его всего одинъ разъ. И вотъ этотъ-то вечеръ совсмъ ясно показалъ мн, до чего онъ несчастливъ, до чего нуждаются, и онъ, и его талантъ, въ спасеніи. Давали «Гамлета». Если-бы знали вы только какими исполнителями онъ былъ окруженъ! Это былъ одинъ ужасъ! И, вдь, правду сказалъ онъ сегодня, что дурная игра сотоварищей портитъ игру самаго талантливаго артиста, уничтожаетъ впечатлніе. Все это онъ выяснилъ мн, и я, конечно, видла, что онъ правъ. Онъ не въ своей сфер. Вотъ тогда, въ тотъ день, мы много, долго говорили о путешествіи его по Россіи, о томъ, что онъ долженъ быть свободенъ, но связанъ ни съ какой антрепризой… Тогда и зародилась мысль объ этихъ conf'erences. Я видла недюжинный, самобытный талантъ, а обстоятельства, среда его губитъ! Дать ему возможность выбиться изъ нужды, чтобы ему не надо было подчиняться какому-нибудь грубому антрепренеру, унижать себя игрою съ послдними бездарностями, и онъ будетъ спасенъ, будетъ служить искусству. Да и талантъ получитъ, наконецъ, награду!..

Я видла, конечно, что онъ ужъ не молодой человкъ, что все, что было съ нимъ прежде, не могло на немъ не отразиться. Но тутъ была для меня опять задача: заставить его забыть все прошлое, возвысить его…

Она остановилась, и неожиданныя мною рыданія вырвались изъ ея груди. Я не зналъ, что и длать. Но она сама, такъ-же быстро, отерла глаза и прошептала:

— Ахъ… эти нервы! не смущайтесь… вотъ и прошло… Да… что я говорила? Да, посл «Гамлета» у него было какое-то очень непріятное объясненіе съ антрепренеромъ, и онъ съ нимъ разстался. Потомъ нкоторое время я его совсмъ не видала, хоть и старалась увидать. Потомъ я его встртила… только какого! — отрепаннаго, блднаго… Онъ долго ничего не хотлъ мн говорить, наконецъ, во всемъ признался… въ своей нищет, ужасномъ положеніи… Его надо было спасти… Я нашла то, къ чему стремилась — достойную цль жизни. Тогда мн ничего больше не надо было… Я чувствовала себя счастливой… Я думала только о немъ… Черезъ мсяцъ мн минулъ двадцать одинъ годъ, я стала совершеннолтней. У меня въ рукахъ были тридцать тысячъ, оставленныя мн отцомъ… Я убжала съ нимъ… мы обвнчались… этому на дняхъ годъ… и вы видите, — упавшимъ голосомъ закончила она:- я ничего не достигла, ничего не сумла сдлать… я сказалась слабой, непригодной для своей задачи…

Я былъ совсмъ разстроенъ, и меня начинало одолвать то нервное раздраженіе, мучительно возрастающее съ каждой секундой, отъ котораго я и пріхалъ сюда лчиться. Меня такъ и охватило возмущеніе противъ этого, храпвшаго въ сосдней комнат, пьянаго «генія».

— Боже мой, какъ вы несчастны! — воскликнулъ я:- вамъ ни дня, ни минуты нельзя оставаться въ этой затхлой, безнадежной тюрьм! Вамъ надо спасаться, иначе вы погибли…

— Да, я несчастна, — сказала она, вставая и останавливаясь передо мною:- да, но для меня нтъ спасенія… О какомъ спасеніи вы говорите?

— Объ единственно возможномъ. Я говорю — не медля ни дня, ни минуты узжайте… если можете, узжайте къ бабушк… плачьте передъ нею, требуйте для себя спасенія… Если не можете къ бабушк, придумаемъ что-нибудь… Только узжайте!

Она холодно усмхнулась.

— Вы увлекаетесь, и… кажется, меня не поняли. Если я слаба, это моя бда, мое горе, но какъ же я могу его покинуть?! Вдь, пока я съ нимъ, все-же остается надежда, а такъ… что-же это такое будетъ?!

— Вы должны пожертвовать гордостью, она влечетъ васъ къ гибели… Вы его не любите! Вы любили не его, а ту высокую, идеальную цль, которую себ поставили… Вы не виноваты въ своей ошибк, но, вдь, она ясна!..

Онъ отвратительно храплъ въ сосдней комнат, и этотъ пьяный храпъ доводилъ меня почти до бшенства. Я продолжалъ:

— Вы теперь видите, что «генія» — нтъ… онъ былъ созданъ вами… Есть только человкъ, который никогда не можетъ понять васъ и не въ силахъ сдлать ни одного шага, чтобы подняться до васъ… А васъ онъ тянетъ внизъ!.. Я вижу, знаю наврно, иначе быть не можетъ, вы все, все понимаете! Вдь, я васъ видлъ сегодня, съ самаго начала… вдь, вы заране знали, что все это — одно бездарное, чванное паясничество, и ничего больше!..