Герцогиня и "конюх"
Шрифт:
– - Я рада, господа, видеть вас всех на моем скромном бале...
– - начала Анна по-немецки своим особенным голосом.
– - После неприятных дней странного и нежелательного волнения, которое охватило Митаву, нам надо немного развлечься... Я буду счастлива, если вы все будете чувствовать себя сегодня весело и непринужденно.
Тихий гул одобрения собравшихся гостей был ответом на приветствие ее светлости.
Стоявший во главе группы блестящих курляндских гостей канцлер Кейзерлинг выступил вперед и, низко -- по-придворному -- склонившись перед герцогиней, произнес:
– - Имея честь приветствовать
"Пошли немецкие нескончаемые периоды!" -- усмехнулся в душе Бестужев.
А Кейзерлинг между тем продолжал:
– - ... за ту высокую честь, которую вы оказываете нам вашим милостивым приглашением и почетом.
Голова несчастной Измайловской царевны откинулась еще горделивее. В этих простых, лживо-пустых словах курляндского магната Анна Иоанновна почувствовала признак раболепия, и это сознание наполнило ее тщеславную душу трепетом восторга.
"Ага! Преклоняетесь? То-то вот... А то нос все задирали, меня в грош не ставили!" -- молнией пронеслось в ее голове.
По данному сигналу грянула музыка.
Анна Иоанновна величественно "изволила следовать вперед" посреди растянувшихся и кланявшихся гостей и подошла к герцогскому трону.
В ту секунду, когда звуки труб и литавр на секунду стихли, к ее высочеству и светлости подошел Бирон и громко произнес:
– - Ваша светлость! Благородный синьор Джиолотти, великий магистр Ордена "Фиолетового креста", прибыл и ожидает высокой чести улицезреть вас, ваша светлость...
Все в удивления переглянулись. Кто это такой Джиолотти? Откуда он появился? Митава еще не знавала такого гостя. Какой "магистр", да еще "великий"? Какой орден "Фиолетового креста"?
Жгучее любопытство засветилось в глазах нарядной, блестящей толпы.
– - Попросите его, господин камергер! Мы будем рады видеть столь почтенного иностранца,-- ответила Анна Иоанновна и обратилась к гостям: -- Мне говорили, что синьор Джиолотти -- великий алхимик, чародей и ученый. Быть может, он развлечет всех нас, показав нам свои чудеса.
А великий чародей уже появился в зале и легкой, крадущейся походкой большого тигра направлялся к герцогине. Одет он был чрезвычайно оригинально. Черные туфли с огромными бриллиантами на пряжках; белые шелковые чулки; короткие штаны черного бархата, "пуфом"; такого же бархата узкий камзол с большим белым отложным воротником из венецианских кружев; поверх камзола был накинут шелковый плащ-мантия великолепного фиолетового цвета. На голове синьора Джиолотти была надета остроконечная шапка-колпак тоже фиолетового цвета и такой формы, какую носили астрологи и чародеи глубокой древности. Но что особенно бросалось в глаза -- это роскошная золотая цепь, испещренная какими-то таинственными иероглифами; на ней висел крест необыкновенной формы. Этот крест горел необычайным блеском и был, по-видимому, бриллиантовый, но -- странное дело -- эти бриллианты переливались не радужными огоньками, а светились одним ровным фиолетовым блеском. И чуден, и загадочен был этот свет...
Большие черные глаза великого магистра горели тоже необычайным блеском.
И при появлении этого диковинного человека как-то сразу, невольно притихла, замерла разодетая
толпа, наполнявшая залы Кетлеровского замка.Джиолотти подошел к Анне Иоанновне и, опустившись на одно колено, произнес своим музыкальным, странно вибрирующим голосом:
– - Приветствую прекрасную царевну и герцогиню далекой сказочной страны.
При виде Джиолотти Анна Иоанновна совсем растерялась.
Все это время она готовилась к встрече с иноземным чародеем. Мысленно она рисовала себе его образ, но как все это оказалось непохожим на действительность! Ей, воспитанной на сказках "Измайловских мамушек", чародей, колдун всегда представлялся в виде старого, дряхлого старика с большой косматой и седой бородой;.. А тут вдруг перед ней был высокий, сильный, красивый мужчина с пронзительными глазами, которые так и жгли душу.
Анна Иоанновна чувствовала, что ей надо прийти в себя, ответить что-либо подходящее на приветствие заморского гостя, -- но не могла. Как завороженная, она не могла отвести взгляда от горящего взора кудесника.
Все замерли. Все ожидали слов ее светлости.
Бестужев, стоявший около Анны Иоанновны, с тревогой глядел на свою повелительницу.
– - Ваше высочество, да говорите же!..
– - еле слышным шепотом бросил он ей.
Анна Иоанновна словно очнулась после минутного тяжкого наваждения.
– - Я...
– - начала она вздрагивающим голосом.
– - Я рада видеть вас, господин Джиолотти, при моем дворе.
И она протянула руку, которую Джиолотти почтительно поцеловал.
– - J'ai eu d^ej`a l'honneur voir Votre Altesse a Moscou pendant le Couronnement de sa Majest^e l'imperatice {Я имел уже честь видеть ваше высочество в Москве на коронации ее величества императрицы (фр.).}, -- произнес Джиолотти.
– - Ах, вот как?.. Да, да, я слышала об этом, -- воскликнула Анна.
Все присутствующие, обуреваемые любопытством, столпились вокруг герцогини, Джиолотти и Бестужева.
Бирон стоял с надменной улыбкой в стороне.
О музыке, танцах было забыто. Этот таинственный человек приковал к себе всеобщее внимание.
– - А вы... вы для чего приехали к нам, в Россию?
– - начала беседу Анна Иоанновна.
– - Меня всегда манила ваша великая страна, ваше высочество, и я, знакомый со всеми странами мира, захотел посмотреть на Россию,-- ответил Джиолотти.
Его голос звучал бесстрастно-спокойно, а взор его удивительных глаз впивался в окружавшие его лица.
– - Я полагаю, что после вашей прекрасной страны у нас вам кажется очень непригоже: холод, унылые места, снег, -- продолжала Анна Иоанновна.
– - После знойной Индии и жаркой Италии, ваша светлость, приятно видеть и снег. К тому же ведь в нашей власти в любую минуту заменить снег роскошными цветами.
Последние слова Джиолотти удивили всех. Особенно была поражена ими Анна Иоанновна.
– - Как же это можно снег заменить цветами?
– - живо спросила она.
– - Очень просто. Вы интересуетесь этим, ваше высочество? Бели вам угодно, я могу показать вам это воочию.
Толпа придворных гостей придвинулась еще ближе к герцогине и к великому чародею. Любопытство было так сильно, что заставило многих придворных забыть об этикете.