Германтов и унижение Палладио
Шрифт:
Гламур спешил породниться с Интернетом?
Уже породнился: если нет смерти, то нет и времени.
Но времени-то не было и до гламура с Интернетом, не смешно ли? – вспомнил, что и у Бога самого не нашлось времени для создания Вселенной, а Большой взрыв – всего-то случайность.
А-а-а-а, лепестки лепестками, но всем-то разномастным борцам за всё хорошее против всего плохого нежными цветочными ароматами не угодишь, не только патриотичный убого-фундаменталистский Шилов и К. недовольны были колебаниями державного курса, – судя по происходившему в шикарной плазменной панели, на противоположном идейном фланге, облыжно ошельмованном патриотами как либеральный, тоже бузили, вместо того, чтобы варенье варить и чаёвничать: сначала показали шествие с маленьким злым человечком с мегафоном перед цепью людей, всей цепью бережно несущих длинный горизонтальный лозунг «мы – за демократию»; а кто против? – вяло подумал Германтов. – Вот только по особо-анархичному ли аршину нашему выйдет калькировать ихнюю скучненькую политкорректную демократию… Потом в плазме зажил своей жизнью недавний протестный митинг, уверовавший, что страну, которая по их же, протестующих, мнению столетиями из-за самодержавий
О, тогда начнут спорить с пеной у ртов о размерах шашечек, о размерах промежутков между шашечками…
На трибуне выделялся рослый и полный, обаятельный, круглолице-усатый и неизменно улыбчивый поэт-прозаик, написавший очень хорошую книгу о Пастернаке: с напускной весёлостью он пританцовывал, рифмовал-выкрикивал издевательские кричалки, – и с чего бы было ему связываться с политпигмеями, растрачивать энергию свою на такую чушь? Спятил? Чего ради вдруг покидает разум, – ради коллективной слепоты? Или и самых умных покидает разум, если они, пусть даже по собственной воле, оказываются в толпе? Толпа умников? – такого не бывает. Или – усатый поэт-прозаик лишь один заигрался? – остальные-то, те, что поглупее, но фанатичнее, – свирепо-серьёзны. Они обвала нефтяных котировок, как манны небесной, ждут. А пока: даёшь свободу, – долой, долой. Нда-а, эти, с перекошенными физиономиями, мечтают ухватиться поскорее за властные рычаги: подростковое желание порулить? Нда-а, больше ли, меньше извилин, но все революционеры ведь заведомо безвкусны, а безвкусица безответственного предреволюционного карнавала редкостно заразительна, ей вдруг хочется так отдаться.
А ты эстет, ЮМ, правда? – тебя от революционной безвкусицы воротит, но ты и вульгарность дикого капитализма стерпишь, лишь бы обретённый и устаканенный уже уклад безбашенные олухи, которые всегда чего-то большого и чистого хотят, не сломали; правда, правда, надо бы ценить то, что получили и получилось, не стоит бога гневить, – бывает хуже! Как раньше-то говорили, – захотелось большого и чистого? Вымой слона. Пока, однако, новые плазменно-пламенные революционеры, вскормленные достатком дикого капитализма, самоназванные «креативным классом» и самопричисленные ко «всем приличным людям», – если ты заведомо против любых начинаний власти, значит уже приличный? – как и вменено было от века всяким революционерам, не прочь были бы, судя по их перекошенным физиономиям и агрессивным жестам, прочие классы-прослойки, «некреативные» и «неприличные», если не уничтожить сразу, под корень, то сразу же, нажатием компьютерной клавиши, переподчинить себе по принципу: «делай правильно, как я», – хм, великая идея свободы? Да: что-то яростно-обязательное провозглашали хлипкие креативщики-революционеры, разевая рты, вздымая угрожающе бессильные кулачки; ну почему так скучно, почему – по кругу, по кругу? – вздыхал Германтов, который только что не без досады вспоминал пустопорожние разговоры-споры шестидесятых-семидесятых, – буффонада нынешнего якобы предреволюционного закулисья с экстравагантными толстосумами и поэтами-юродивыми, с обязательными людьми позы, – теми самыми извечными типажами, лишь меняющими одежды с учётом моды, нетерпеливо толкающимися, рвущимися на авансцену; и – группы поддержки с крикливыми лидерами карликовых партий, с подтягивающимися на крик-базар, с вчера ещё ленивыми интеллектуалами, с престарелыми правозащитниками и правозащитницами, которых с показной заботливостью недавние комсомольцы ведут из карет прошлого под забрезжившие своды новой свободы; и, конечно, с пылкими уличными гаврошами-переростками обоих полов, всегда готовыми швыряться кусками асфальта в омоновцев-«космонавтов», прозванных так за прозрачно-округлые защитные шлемы; нечто фарсовое сквозило в возрождении трибунной озлоблённости, выплёскиваемой из этой, строго-изысканно оформленной витрины благополучия в легкомысленно-нежелающую против чего-либо протестовать, беспечно-оживлённую солнечную многолюдность; по кругу? – кто-то даже предостерегающе написал недавно, что нынешний президент, сам по себе не такой уж страшный, как его малюют массмедиа с демократическими шашечками, обречён сыграть роль Гинденбурга, а уж затем известно кто через самовлюблённо-пустые головы нынешней тусовки выпрыгнет на сцену истории. Выпрыгнет, не выпрыгнет, а уж этих-то закомплексованных креативщиков, этих Интернет-максималистов, которым море по колено в сети, точно, если всё же удастся им погнать волну массовых недовольств, она же, волна злобы, и смоет, как поверхностный невесомый мусор.
Опять?
Странно коррелировали внешние – «из-за бугра», – и внутренние недовольства. Он вспомнил прошлогоднюю пресс-конференцию в Париже, ненавязчивые размышления свои об эсхатологическом ореоле российской жизни как об единственной нашенской приманке для западной публики, мол, пока мы у бездны на краю, из цивилизованного далёка ещё интересно на нас свысока поглядывать, реже сочувственно, чаще – злорадно, а стоит нам на шажок отступить от бездны, как тут же зевота одолевает лицемерно-добропорядочных и до мозга кости политкорректных господ-мосье, – даже Ванда, вольная подруга на все времена, когда прогуливались с ней в дни её последнего визита в Петербург мимо этих изобильных витрин, сказала: у вас всё, как повсюду стало, неинтересно. Ну да, раньше, когда мерзкие комитетчики якобы за каждым шагом её следили, она сюда, как в экстремальную зону, за опасной экзотикой приезжала; и ещё вспомнился вновь Германтову колбасный эмигрант в оранжевом атласном галстуке, желавший поскорее накликать из парижского далёка российскую революционную ситуацию, то бишь – смуту. И вот, – доморощенные ниспровергатели из нового поколения тут как тут, подросли-оперились, отъелись и готовы откликнуться на цивилизованный зов.
Прилип к витрине: не размышления – а мантры? Периодически пробуждается инстинкт разрушения и – по кругу, по кругу?
Да уж, примирить меня с властью могут только её враги.
Но –
в подмётки они все, нынешние враги власти, – наконец-то исторически пофартило? – не сгодятся одному Владимиру Ильичу. Германтов, всматриваясь, читал сквозь витрину постные лозунги: «За честные выборы», «Долой коррупцию», «Путин, уходи»; вот так «креативный класс», как мало, оказывается, надо ему, «самому передовому классу», для гарантий полного счастья, как глупо это обусловленное набором очередных «шашечек» счастье навязывать другим; ну да, как в сказке, немедленно должны исполниться три желания этого класса, после чего народные массы, поджидающие отмашки в затхлых кулисах, в едином благодарном порыве опять начнут жить-поживать и всяческого добра наживать по посулам советской песни, – будет людям счастье, счастье на века…Apriori – мура?
Ерунда на постном масле?
– Куда вы все опять так спешите? Забыли, что революция, строго по-Марксу сломавшая и отбросившая в небытие политико-экономическую формацию развитого социализма, уже свершилась в девяностые годы? Был социализм, стал капитализм, чего ещё надо? – хотелось бы спросить у новоявленных глашатаев очередных решительных перемен, но Германтов усмехнулся: тебе-то, ЮМ, «старцу в расцвете сил», которому всего-ничего осталось, спешить точно некуда, да ты и многого достиг, ты почти двадцатилетним окном бесцензурных возможностей удачно воспользовался, успел накатать и выпустить обойму книг, а им не терпится наломать своих дров.
И тут Германтов понял истинную причину своего ворчания: нынешние революционеры, – птенцы массмедиа и Интернета, они шагу не ступят, слова не выкрикнут, если не направлены на них телекамеры, если не увековечивает их перлы сеть… взаимная выгода? – а то ты, ЮМ, начитавшийся Дерриды и Бодриайра, не знаешь, что массмедиа, подающие ныне информацию как калейдоскопично-непрерывное развлечение, заинтересованы в поляризации, искусственном обострении событий и раздувании лжесобытий; а то ты не знаешь, что процветает глобальная фальсификация действительности, превращаемой в навязчивое чередование медийных «форматов».
Ну да, миром с жестокой игривостью правят «форматы», выдувающие из телевизионной трубки симулякры, как мыльные пузыри.
А самые желанные гости «формата», они же – ньюсмейкеры, гуру сиюминутности, – не устающие позировать люди позы.
А форматы – с порождаемыми ими тучами симулякров – суммируются Интернетом и – тут же – дробятся его собственными анемично-агрессивными форматами, да ещё, вроде бы просуммировавшись и вроде бы раздробившись, продолжают монотонно размножаться делением там же, на бескрайних просторах разделяющей и властвующей сети, где нашинкованы и перемешаны информация и трактовки её, где мнения специалистов и профанов идут через запятую, где верх вообще нельзя отличить от низа.
Морок дезориентации.
И – ощущение глобальной фальши.
Фальшивые, только «своих», идейно-близких, защищающие правозащитники, фальшивые протестанты, – вновь глянул на экран, сиявший в глубине магазина, – ну да, как же! – протестовали бы они, такие «высокоморальные» и при этом такие благополучные, если бы знали, что не удостоятся ажиотажного внимания в Интернете, что их говорящие головы не покажут по телевидению? Детский сад революции, где игровая комната – Интернет; только в дробном Интернет-общении мог сплотиться этот террариум наивных, но по-сектантски одержимых единомышленников на час, только в этой тусовке могли родиться такие сиюмоментные нежизнеспособные лозунги.
Сплотились в виртуальном мире, а раскричались на улицах-площадях, – уверены, что зарядят толпу этими лозунговыми откровениями?
Однако при их, лозунгов, куплетной сиюмоментности, это – какая-то позапозавчерашняя злоба дня: грядёт-то, похоже, изменение парадигмы всего мирового развития, грядёт какой-то резкий, – куда катастрофическим блокбастерам, – сдвиг во всемирно заведённом ходе вещей, если – не трагический слом всей этой усталой демократично-безыдейной накатанности «конца истории».
Стоп! – какой же ты всё-таки злой и вздорно-противоречивый старикашка, ЮМ, ты, охранитель, – туда же? Ты ещё и по всемирному сдвигу-слому, не различающему чистых и нечистых, затосковал?
На миру и смерть красна, так?
Но, по порядку давайте, – пункт первый, – простите, с какого бодуна выборы вдруг станут сплошь честными, когда конкурентные выборы и сами-то по себе с трудом приживаются, как институт, а уж «честные» выборы, по стандартам Швейцарской Конфедерации, таковыми не бывали никогда да и не могли бы быть: всё, с чем сталкиваемся мы, – образование, медицина и прочее – нечестное, а выборы вдруг по мановению станут честными? И с какой стати, – пункт второй, – поддастся митинговым наскокам речистых борцов коррупция, которой сочатся все жизненные поры вокруг нас и, – ужас какой, – в нас самих, и, стало быть, не обязан ли блеском своим именно тотальной коррупции, – как экономическому базису, – или дрожжам, – дикого капитализма, – и этот шикарный торговый проспект, где джакузи с модельной обувью – нарасхват: господа хорошие, если сразу, по волшебному мановению, власть поменяем на её непримиримых врагов, чтобы – очиститься вмиг от скверны мздоимства, чтобы – «долой коррупцию», то что же будет хотя бы с коррумпированной этой витриной? Витрина, что, фигурально говоря, не будет сопротивляться? – витрина ведь кому-то немалый коррупционный доход приносит, её до крови защищать будут. А – что станется с этими дорогущими, спешащими куда-то машинами, сдуются? Разве не благодаря эшелонированному взяточничеству и хитрым «распилам» госбюджета сей тучный господин с бычьим загривком, в шёлковом пиджаке и, скорей всего, с «пушкою в бардачке», столь самоуверенно правит своим серебристым «Мерседесом» с аристократическим рыльцем? Германтов проследил за шоколадным джипом «Сузуки» с раскосыми фарами: за рулём была эффектная юная особа с распущенными соломенными волосами, она сейчас так ловко и с привычной небрежностью сворачивала на улицу Полозова. И – вспомнил – пункт третий: почему это «кровавый диктатор» Путин вдруг возьмёт да и покорно уйдёт из Кремля, он же только что президентом избран явным большинством голосов? А-а-а-а-а, – нечестные выборы, он же, кричат, как высшие судии, нелегитимен! – смотрите, пункт первый. Вот вам и сказка про белого бычка: замкнулись три желания в круг.