Герои

— Айе. — Ручей не чувствовал, будто бы приземлился на ноги. Он чувствовал себя так, будто до сих пор падает, и рано или поздно, скорее всего рано, твёрдая земля вышибет ему мозги.

— Где ты взял свой меч?

Ручей сморгнул, глядя на рукоять, почти что удивившись, что он до сих пор с ним.

— Отцовский.

— Он был воин?

— Названный. По-моему знаменитый. — Как же он раньше любил его гордо произносить. А теперь имя жгло ему язык. — Шама Бессердечный.

— Что? Тот самый, кто бился в поединке против Девяти Смертей? Тот самый, кто…

Проиграл.

— Айе. Девять Смертей принёс на поединок секиру, а мой отец — этот меч. Щит раскрутили, и Девять Смертей выиграл и выбрал меч. — Ручей потянул его, глупо переживая, что, сам того не желая, может кого-нибудь заколоть. У него появилось почтительное уважение к заострённой стали — какого не было ещё предыдущей ночью. — Они сразились, и Девять Смертей разрубил отцу живот. — Теперь кажется безумием то, как он ринулся по стопам этого человека. Человека, которого он никогда не знал, и чей путь привёл его к распоротым внутренностям.

— Значит… этот меч держал Девять Смертей?

— Выходит, что да.

— А мне можно?

В былые времена Ручей послал бы Дрофда на хуй, но изображать нелюдимого одиночку не принесёт ничего хорошего ни ему, ни окружающим. На этот раз, пожалуй, стоило попытаться худо-бедно сдружиться с одним-двумя парнями. Поэтому он вручил клинок, рукоятью вперёд.

— Клянусь мёртвыми, это охренительный меч. — Дрофд большими глазами рассматривал рукоятку. — На нём до сих пор кровь.

— Айе, — сумел прокаркать Ручей.

— Так, так, так. — Борзой походочкой подошла Чудесная, руки-в-боки, кончик языка выглядывает между зубов. — Два юных бойца трогают друг другу оружие при свете костра? Не волнуйтесь, я-то знаю, как оно бывает. Думаете, никто не смотрит, а впереди бой, и вам может и не выпасть другой возможности этим заняться. Самая естественная вещь на свете.

Дрофд прочистил горло и поспешно вернул меч.

— Просто разговаривали об… ну это самое. Об именах. Как тебе досталось твоё?

— Моё? — изумилась Чудесная, прищуривая на них глаза. Ручей не знал, что и думать о женщине, которая сражается, не говоря уж о той, которая командует дюжиной. Тем более той, которая теперь его вождь. Приходилось признаться, она немножко его пугала, но какая теперь разница, раз его пугает всё на свете. — Мне дали его за то, что я навешала парочке любопытных мальчиков чудесных люлей.

— Оно у неё от Тридубы. — Весёлый Йон перекатился на одеяле и приподнялся на локте, присматриваясь к огню одним, едва ли открытым глазом, скребя в чёрно-седой гуще бороды. — У её семьи был двор сразу к северу от Уффриса. Поправь, если ошибаюсь.

— Поправлю, — промолвила она, — не беспокойся.

— И когда началась заваруха с Бетодом, часть его ребят спустилась в долину. Вот тогда она и сбрила волосы.

— Я сбрила их парой месяцев раньше. Постоянно мешались, когда я шла за плугом.

— Признаю свою ошибку. Желаешь перенять бразды?

— Ты всё говоришь правильно.

— Значит, побоку стрижку, в общем она взялась за меч, и подняла ещё кое-кого в долине сделать то же самое, и устроила засаду. — Глаза Чудесной сверкнули в огне костерка. — Ещё бы.

— А потом объявился Тридуба, и я, и Утроба с нами. Тридуба ожидал увидеть выжженую дотла долину и обездоленных крестьян, а вместо этого обнаружил дюжину Бетодовых ребят на виселице и ещё дюжину пленных, и эта треклятая девка сторожила их с ещё той улыбочкой. Что же он тогда сказал?

— Будто я помню, — буркнула она.

— Экая чудесная невидаль — быть под началом у женщины, — проговорил Йон, перейдя на скрипучий бас. — Неделю-другую мы звали её Чудесная Невидаль, потом невидаль отвалилась, и вот вам итог.

Чудесная, помрачнев, кивнула огню.

— А через месяц Бетод пришёл уже без дураков, и долина всё равно выгорела дотла.

Йон пожал плечами.

— Всё равно засада вышла отличная.

— А что насчёт тебя, Весёлый Йон Кумбер?

Йон стянул одеяла и сел.

— Ничего особенного.

— Не скромничай. Весёлым его нарекли ещё в стародавние времена, ибо раньше он был шутник ещё тот, Йон-то. Потом ему, о горе, отсекли хер в битве при Инварде — куда более оплакиваемая женским населением Севера утрата, чем все погибшие там мужья, сыновья и отцы. С тех самых пор — ни одной улыбки.

— Злостная ложь. — Йон наставил толстый палец на Ручья. — У меня никогда не было чувства юмора. А при Инварде я всего-то бедро поцарапал. Много крови, но никакого вреда. Пониже пуза у меня всё работает, не думай.

За его плечом и вне пределов видимости, Чудесная указала себе на пах.

— Член и яйца, — изобразила она одними губами, рукой показывая отрубающий взмах. — Чле-ен… и… — Когда же Йон обернулся, она спокойно разглядывала ногти, будто бы ничего и не делала.

— Уже встали? — Поток, хромая, огибал костры и спящих вместе с незнакомым Ручью мужчиной, тощим, с копной серых прядей.

— Наши младшие нас разбудили, — буркнула Чудесная. — Дрофд воспылал чувством к оружию Ручья.

— Вот видите, как оно бывает… — начал Йон.

— Можете пощупать моё, если так нравится. — Поток взялся за булаву на поясе и приподнял её, ставя торчком. — У него на конце большая шишка! — При этом Дрофд издал смешок, хотя кажется большинство остальных было не в настроении веселиться. Уж точно не Ручей. — Нет? — Поток ожидающе огляделся. — Всё потому что я уже старый, да? Можете сказать вслух. Потому что я старый.

— Старый или нет, я рада, что ты здесь, — промолвила Чудесная, приподняв бровь. — Теперь, с вами двумя, Союз забоится нападать.

— Не хочу дать им воспользоваться возможностью, но мне пора отойти поссать.

— Третий раз за ночь? — поинтересовался Йон.

Поток посмотрел на небо.

— По-моему уже четвёртый.

— Вот почему его прозвали Поток, — шепнула себе под нос Чудесная. — На случай, коли вам интересно.

— Я по пути наткнулся на Скорри Тихокрада. — Поток мотнул большим пальцем на тощего рядом с собой.

Тихокрад помедлил, взвешивая слова, затем мягко произнёс.

— Я оценивал обстановку.