Герои

— Она твоя. До самой смерти, больше не думай об этом. Ты из нашей семьи, парень. В семьях порой не всегда бывает ладно, но в итоге лишь на них одних можно положиться.

— Так, бывало, говорил мне отец. — Кальдер неспешно встал и снова до боли тяжко вздохнул самым нутром. — Семья. — И он побрёл через костры, к шатру, который недавно был шатром Чёрного Доу.

— И? — проскрипел Трясучка, нагоняя его на шаг.

— Ты оказался прав. Старый хуй пытался меня убить.

— Мне совершить ответную любезность?

— Клянусь мёртвыми, нет! — Он с трудом приглушил голос, пока они шли вперёд. — До тех пор, пока не родится ребёнок. Я не хочу расстраивать жену. Пусть всё устаканится, потом сделай по-тихому. Как нибудь так, чтобы всё указывало на кого-нибудь ещё. Может, на Гламу Золотого. Получится?

— В делах убийства у меня получится в любом виде.

— Говорил я, что Доу должен был найти тебе применение получше. Ну ладно, меня ждёт жена. Иди, повеселись.

— Попробую.

— Заодно, скажи — а как ты веселишься?

В глазу Трясучки сверкнуло, когда тот отворачивался, — вот только там и так постоянно проблёскивало.

— Я точу свои ножи.

Кальдер не разобрал до конца, шутит ли он.

Молодая закалка

Уважаемая госпожа Уорт,

С безграничной скорбью должен известить вас о смерти вашего сына, павшего в сражении при Осрунге. Писать такие письма входит в обязанность командира, но я был удостоен чести знать вашего сына лично, и за все годы службы мне редко выпадало служить с таким решительным, достойным, умелым и отважным товарищем. Он воплощал в себе все качества, присущие настоящему солдату. Не знаю, смогу ли хоть как-то утешить вас перед лицом этой огромной утраты, но не будет натяжкой, если я заявлю, что ваш сын погиб, как герой. Для меня было честью знакомство с ним.

Примите глубочайшие соболезнования, ваш покорный слуга,

Капрал Танни, знаменосец Первого полка Его величества.

Танни выдавил вздох, тщательно-тщательно сложил письмо и провёл ногтём две ровные, чёткие стрелки загиба. Наверно, худшее письмо, из всех, что когда-либо получала бедная женщина, и его долг перед ней — провести достойные стрелки. Он упрятал письмо внутрь кителя рядом с таким же для госпожи Клиге, открутил колпачок желтковой фляжки и пригубил, потом обмакнул перо в чернильницу и взялся за следующее.

Уважаемая госпожа Ледерлинген,

С безграничной скорбью, должен известить вас о смерти вашего сына…

— Капрал Танни! — Желток приближался залихватской походкой — чем-то средним между походками сутенёра и работяги. Сапоги изгвоздились в земле, заляпанный китель расстёгнут, обнажая полоску голой потной груди, загорелое лицо пестрело несколькодневной щетиной, и, заместо копья, через плечо он перекинул лопату. Короче говоря, выглядел заправским старожилом армии Его светлейшего величества. Он подошёл и встал у гамака Танни, присматриваясь к бумагам. — Расписываете всех своих должников?

— На этот раз — свои долги. — Танни искренне сомневался, что Желток умеет читать, но тем не менее, надвинул на неоконченное письмо лист бумаги. Если его раскроют, его репутация погибла. — Всё хорошо?

— Всё более-менее ничего, — сказал Желток, ставя лопату, хотя за его весёлым настроем, похоже, скрывалось немного грусти. — Полковник отсылал нас поработать на захоронениях.

— Угу. — Танни вставил пробку обратно в чернильницу. Он и сам изрядно отработал на захоронениях, и эта служба никогда не являлась желанной. — После битвы всегда приходится прибираться. Многое надо привести в порядок — и тут, и дома. Бывает, грязь, которую намело за три дня, выведешь только за долгие годы. — Он вытер перо о клочок тряпки. — А бывает — не выведешь.

— Зачем же так делать? — вопросил Желток, мрачно глядя на залитый солнцем ячмень, простиравшийся навстречу далёкой дымке холмов. — Я хочу сказать: столько трудов, столько погибших, и чего же мы тут добились?

Танни почесал голову. Желток ещё не представал перед ним в философском обличье, но, наверное, у каждого бывают свои минуты задумчивости.

— По-моему долгому опыту, войны редко существенно что-то меняют. Чуточку там, капельку здесь, но в целом должны быть лучшие способы улаживать людские разногласия. — Он немного подумал. — Короли, знать, Закрытые советы и прочие — я никогда толком не понимал, отчего их так тянет воевать, учитывая, как решительно восстают против этого уроки истории. Война — чертовски неприятная работёнка за гроши, и всё самое худшее в ней ложится на плечи солдат.

— Зачем же идти в солдаты?

Некоторое время Танни не находил нужных слов. Потом пожал плечами.

— Как ни крути, самое лучшее занятие на свете.

Неподалёку без особой прыти по тропе перегоняли небольшой табунчик, копыта шлёпали по грязи, рядом тащились несколько солдат. Один отделился от остальных и вразвалочку пошёл к ним, грызя яблоко. Сержант Форест — да с широченной ухмылкой.

— Ох, проклятущий ад, — пробормотал под нос Танни, быстренько подчищая последние свидетельства переписки и кидая под гамак щит, который подкладывал под листки.

— Что такое? — прошептал Желток.

— Когда первый сержант Форест улыбается, на подходе редко бывают добрые вести.

— Когда же на подходе бывают добрые вести?

Танни пришлось признать, что Желток в какой-то мере прав.

— Капрал Танни! — Форест доглодал яблоко и выкинул огрызок. — Пробудился.

— К сожалению, да, сержант. Есть новости от нашего досточтимого командования?

— Кое-какие. — Форест мотнул большим пальцем на лошадей. — Ты будешь счастлив узнать, что мы получили назад наших скакунов.

— Великолепно, — проворчал Танни. — Как раз пора скакать на них туда, откуда пришли.

— Да не скажет никто, что Его светлейшее величество не обеспечивает своих верных солдат всем необходимым. Выходим утром. Или, самое позднее, следующим утром. Сначала в Уффрис, а там — на миленький, тёпленький кораблик.

Неожиданно, Танни заулыбался и сам. Севера хватило с него с лихвой.

— Домой, э? Моё самое любимое направление.

Форест заметил улыбку Танни и обнажил клыки.

— Прости, я тебя расстрою. Мы плывём в Стирию.

— В Стирию? — проворчал подбоченившийся Желток.

— В чудный Вестпорт! — Одной рукой Форест обвил плечи Желтка, а другую выставил перед ними, как бы представляя величественный вид на город — на том месте, где на самом деле стояли трухлявые деревья. — Перекрёсток всего мира! Нам предстоит встать подле наших храбрых союзников из Сипани и покарать праведной дланью пресловутую дьяволицу Монцкарро Муркатто, Талинскую Змею. Она, по всем нашим сведениям, демон в человечьем обличье, душитель свободы и величайшая угроза, с которой когда-либо сталкивался Союз!