Глубынь-городок. Заноза
Шрифт:
— Что насчет незаконных порубок в Сноваздоровском сельсовете? — спросил его Синекаев, хмурясь.
— Так все в порядке, Кирилл Андреевич! Фонды в карельских лесах нам выделили, часть порубленного
списали задним числом. Ну, я уж и попотел в облисполкоме! Все кабинеты обегал. Говорю: “Строиться все
равно люди будут, так давайте же плыть по волне, а не против волны”. Как выложил им все цифры без утайки,
так тут действительно выход был только один: или списать, или нас с вами, весь райком и райисполком, судить
вкупе
— Ты рисковал, Владимир Яковлевич, — проговорил Синекаев, впрочем, без укоризны, а скорее с
удовольствием.
Тот откликнулся, возбужденно смеясь:
— Риск — это незаконное действие, которое потом может быть оправдано благополучным результатом!
— Колья и мялья пройдешь на нашей работенке, — весело вздохнул Синекаев. — А у тебя, товарищ
Теплов, сведения устаревшие. Сам видишь. Кстати, где ты все это узнал? Не бригадир же тебе выкладывал?
Павел помялся, но Синекаев настаивал, и пришлось коротко упомянуть о Тамаре.
— От радио? Как же так, человек ездит по району, а мы в глаза его не видали. Она к тебе заходила,
товарищ Черемухина? Ты ее знаешь?
Черемухина покачала головой.
— Я знаю, — не дожидаясь вопроса, но быстро и как-то вскользь бросил Барабанов и тотчас вскочил,
потому что ноги сами несли его к выходу.
— Так вот, если снова появится эта шустрая разоблачительница, свяжитесь с ней. Может, транспортом
сможем помочь, подсказать что. Энергичная девушка, говоришь? Это хорошо, если только энергия правильно
устремлена. А то можно со всей своей энергией остаться в стороне от главной дороги. Бывает, увидят прыщик и
расцарапывают до кровавой раны. А можно другим заниматься — более существенным. Упущений много, сам
знаю. Но пока научимся по-настоящему умно хозяйствовать, будем печься хотя бы о том, чтобы накормить
народ. Целина тоже не дешева, и это, может, не самый лучший путь к резервному хлебу, но быстрейший. И надо
было на это идти. А насчет бригадировой жены — вызовем-ка его на бюро. Ты, Таисия Алексеевна, проверь все
досконально.
Черемухина вслед за Барабановым ушла. Синекаев вместе со стулом повернулся к Павлу:
— Ну, редактор, что же ты вынес еще из своей поездки? Как сев?
9
Переломным моментом в жизни часто бывает тот, который кажется самому человеку совершенно
незначительным и пустяковым. То, что Павел в течение суток дважды встретился на реке, недавно
освободившейся от льда, с какой-то незнакомой девушкой, не могло, конечно, надолго остановить его внимания.
Он не позабыл ее, но, пожалуй, особенно и не вспоминал. Она осталась где-то на берегу, под мокрым дубком с
еще не растаявшими льдинками на корневище. В шуме и толкотне лодок затерялся голос, который чаще всего
звучал грубовато и неподкупно, как у мальчишки. Он помнил ее взгляд исподлобья, но уже не
мог сказать сточностью, какого цвета были глаза. Впечатление воинственности и сиротства, которое осталось у него,
понемногу заслонилось просто именем Тамара, безликим, как всякое чужое имя, с которым нас не связывает ни
особое дружелюбие, ни неприязнь.
Поэтому, когда она столкнулась с ним на улице Сердоболя, он бы рассеянно прошел мимо, если б она
сама не окликнула его.
— Лейтенант! — громко позвала она.
Он удивленно обернулся и увидел, как она вспыхнула до корней волос, потому что он уже забыл это
слово и оно не значило для него ничего. Досадуя на промашку, он принудил себя к теплоте, которой не
чувствовал на самом деле.
— А, отважная мушкетерша, — сказал он, улыбаясь.
Но она не приняла его тона и забилась в свою раковину. Они медленно шли по тротуару, не зная, что
делать дальше друг с другом. Павел, чувствуя себя все еще виноватым, расспрашивал на правах старшего, давно
ли она приехала сюда, какое у нее задание на этот раз.
Она односложно отвечала, и так они шли, пока не остановились перед чайной, и он, полуизвиняясь,
сказал, что должен зайти сюда за папиросами. Он думал, что они попрощаются, но она молча последовала за
ним.
В пустом зале буфетчица, улыбаясь Павлу как старому знакомому, несла к стойке груду горячих
пирожков на противне
— Лена, дай человеку пирожок, — сказал вдруг Павел с той доброй непринужденностью, при которой
его покровительство не могло обидеть.
И, уже поднеся ко рту прихваченный папиросной бумагой горячий комок теста, Тамара полуудивленно,
полупризнательно пробормотала:
— Как вы это догадались?
— О чем?
— Да что я очень хочу есть.
Он впервые внимательно посмотрел на нее. На ней была все та же вязаная шапочка с помпоном. Худое
лицо заметно тронул весенний загар, и несколько темных веснушек, похожих на родинки, сидело на подбородке
и переносице.
— Позавтракайте хорошенько, — мягко сказал он. — А потом, если будет время, загляните ко мне в
редакцию. Хорошо?
Он протянул ей руку, она дала свою, но отозвалась опять колюче, отводя глаза в сторону:
— Я не останусь сегодня в Сердоболе. Я поеду дальше.
— Тогда — в следующий раз, — уже гораздо суше проговорил Павел и вышел, высоко неся свою
черноволосую голову, ни разу не оглянувшись, словно был вне досягаемости ее глупых обид.
День сложился у Павла хлопотливо. Это был вторник, когда в редакции проводился обзор номеров за
прошлую неделю и утверждался план — а для пятницы уже и макет — номеров будущих.
Привычка Павла к аккуратности, его неукоснительное требование, чтобы материал подготавливался
вовремя, а макеты составлялись точно, понемногу изжили в редакции дух разболтанности, который царил при