Гнев изгнанника

Люди шепотом говорят о том, что с Сэйдж лучше не связываться, и я верю им. Я видела это.

Но у нее есть и другая сторона, которую люди не знают. Сторона, которая позволяла мне забираться к ней в постель ночь за ночью, когда меня мучили кошмары, пока я не стала слишком взрослой, чтобы признаться, что все еще хочу этого. Сторона, которая наполняет диффузор в моей комнате ароматом клубники, потому что знает, что он пахнет ею, и что-то в нем отгоняет тьму.

Эта двойственность – резкая, практичная, жесткая, но бесконечно нежная с семьей – делает ее одновременно пугающей и утешительной.

Моя мама – та, кем я хочу стать, когда вырасту.

Я пожимаю плечами и улыбаюсь, смущаясь.

— Ты вовсе не надоела мне, мам. А вот Шекспиру не помешало бы немного больше драматизма.

— Как погода, моя огненная девочка? — нежно спрашивает она, прежде чем откусить гамбургер.

Мама задает мне этот вопрос с тех пор, как я себя помню. Это ее способ узнать, как у меня дела, не выпытывая лишнего. Иногда я отвечаю, что солнечно, а иногда – что гроза. Но каждый раз, когда она задает этот вопрос, я знаю, что на самом деле она хочет спросить: «Ты в порядке?».

Это заставляет меня любить ее еще больше, если это вообще возможно. Даже если мне приходится несколько раз врать ей о погоде, одного того, что она спрашивает об этом, уже достаточно.

Я откидываюсь на спинку кресла и рассеянно прослеживаю сложные узоры на подлокотнике.

— Облачно, но по прогнозу обещают солнце.

Видимо, моя фальшивая улыбка не проходит мимо нее, потому что она смотрит на меня так, будто говорит: «Ты врешь».

— Это из-за Джуда? Я знаю, что тебе было немного сложно смириться с его переездом, но если это причиняет тебе такие неудобства, мы можем что-нибудь придумать.

Да, пожалуйста, и спасибо.

Вот что я хочу сказать.

Да, он причиняет мне неудобства. Он заставляет меня хотеть убить его.

Джуд – не только причина, по которой я чуть не провалила экзамен, но и причина, по которой я буду вынуждена смотреть, как потные мужчины бегают по полю, прежде чем я смогу пойти домой.

Но потом я вспоминаю выражение ее лица в тот вечер, когда она спорила с отцом, чтобы забрать Джуда. Чувство вины, желание бороться в ее глазах.

Глупая месть не может лишить ее этого. По крайней мере, пока.

— Нет, мам. Это просто стресс из-за учебы. Джуд… — я замолкаю, вдыхая запах отполированного дерева сцены, подбирая нужные слова. — Все в порядке. С ним никаких проблем.

Я многого не помню с той ночи, только отрывки, как он появился на вечеринке и испортил мне настроение. А потом я проснулась с таким похмельем, что казалось, будто голова разрывается пополам.

Наши отношения не были ужасными, но дело в том, что он был в моей комнате. Рядом с моим ноутбуком. Копался в моих вещах. Вмешивался в мои дела, как нежелательный, любопытный сосед.

Однако то, что она первая заговорила о нем, дало мне возможность сровнять счет между Джудом и мной.

Вы можете мне не верить, но моя мама знает все, а если не знает, то скоро будет знать.

Если кто-то и имеет какой-то компромат на Джуда, то это она.

Секрет за секрет.

Я делаю вдох, стараясь звучать непринужденно, и кладу в рот еще одну картошку.

— Кстати, о нем, можно тебя кое о чем спросить?

Она приподнимает бровь, откладывает бургер и вытирает руки.

— Конечно, можно. Все, что угодно.

Может, это из-за травки, может, из-за любопытства, а может, и то, и другое.

Но вопрос, который я задаю, не тот, который я ожидала услышать из своих уст.

— Почему Истон выбрал тебя, чтобы позаботиться о Джуде?

Ее выражение лица меняется, по нему пробегает нечто нечитаемое. Я вижу, как она напрягается при упоминании его имени, как будто сколько бы лет ни прошло, Синклеры всегда будут для нее больной темой.

Я не знаю всех подробностей того, через что прошла моя мать, но знаю точно, что она сражалась, как ненормальная, чтобы добиться того, что сейчас имеет.

На секунду я даже подумала, что впервые моя мать честно мне не ответит.

Но, верная своему характеру, она говорит:

— Честно говоря, я не знаю, — признается она, заправляя прядь мягких рыжих волос за ухо, прежде чем продолжить. — Между нами долгая и горькая история. Но у Истона не было никого. У него не было семьи, которая была у нас. Большую часть своей жизни он был одинок, и я думаю, он хотел, чтобы Джуд имел шанс вырасти иначе, чем росли мы.

Я кусаю внутреннюю сторону щеки, слова вырываются из меня, как вода.

— Ты думаешь, Джуд похож на своего отца? Я бы спросила папу об этом, но думаю, мы обе знаем, какова его позиция.

Мама улыбается, мягко закатывая глаза при упоминании отца.

— Нет, я так не думаю. Мы не такие, как наши родители. Твой отец знает это лучше, чем кто-либо другой. Я думаю, Джуд пережил больше, чем показывает. Он потерян и просто пытается найти свое место в жизни.

Ее слова повторяются в моей голове.

Потерян и просто пытается найти свое место в жизни.

Они эхом раздаются в моей голове, потому что часть меня знает, каково это. Это грызущее, тихое чувство непринадлежности, даже когда все вокруг настаивают, что ты принадлежишь им.

Я понимаю, потому что переживаю то же самое.

Первые четырнадцать лет моей жизни я принадлежала кому-то.

Мне было легко влиться в семейные ужины, поездки на пляж, ночные киномарафоны. Мне нравилось, как Рейн безжалостно дразнил меня, но всегда защищал. Мне нравилось, как мы с Энди подходили друг другу, как части пазла, практически читая мысли друг друга.

Раньше я могла дышать в этом доме, где любовь была так же естественна, как волны, разбивающиеся о берег за нашим окном.

Но потом это случилось. Появился Окли.

Вдруг тяжесть быть чужой начала давить на меня, как глыба. Я обнаружила трещину в фундаменте, которой раньше не замечала. Конечно, родители рассказали мне об этом, когда я была маленькой, и тогда это не беспокоило меня.

Это был просто факт – я приняла его без вопросов. Но с возрастом он превратился в вопрос. А вопрос – в чувство.