Гнев изгнанника
Шрифт:
Я смотрю через плечо Джуда, мимо его широкой спины, и мой взгляд останавливается на теле, лежащем на лесной земле. Безжизненном. Неподвижном. Мертвом.
Это кажется нереальным, как сон – кошмар, который не принадлежит мне. Но это реальность. Это чертова реальность.
Джуд Синклер только что убил человека.
Ради меня.
Глава 17
Очищение
Джуд
14
Логика подсказывает мне, что труп, лежащий на земле должен быть моим приоритетом номер один.
Но с логикой я сегодня не дружу. Мне трудно даже знакомыми нас назвать.
Единственное, о чем я думаю: какой натуральный цвет ее волос?
Я смотрю на нее сквозь дым сигареты. Красная краска стекает по ее лицу от корней волос, образуя неровную линию, похожую на кровь. Она промокла до нитки, похожа на мокрую кошку, ее ботинки с каждым отчаянным шагом хлюпают по грязной лесной земле.
Лес густой, стена старых сосен возвышается над головой, их ветви скручиваются, как когти, создавая купол, поглощающий небо. Каждый вдох тяжелый, влажный, пахнет мокрым мхом. Шторм успокоился, дождь моросит, как медленный, неумолимый барабанный бой.
Который не смывает вещи, а зарывает их глубже в землю.
В планах у меня этого не было.
Найти ее было случайностью, убить его – необходимостью, а прикоснуться к ней – инстинктом.
Фи шагает передо мной, тяжело дыша, как будто ее тело все еще пытается переварить адреналин, бушующий в ее венах. Туда-сюда. Туда-сюда.
— Ты протрешь землю до дыр, — рычу я, зажимая сигарету между пальцами, и дым лениво вьется сквозь дождь. — Дыши, принцесса. Папочка тебя спасет.
Ее паника началась в ту же секунду, когда прошел адреналин. Я сказал ей уходить, что этот труп не будет выделяться среди других жертв этой ночи. «Перчатка» каждый год уносит жизни – он не первый. Все будет в порядке.
Но Фи, несмотря на всю свою резкость и колкость, где-то внутри все еще остается хорошей девочкой.
Поэтому она позвонила единственному человеку, который, как она знала, сможет вытащить ее из этой ситуации.
Разговор с отцом был коротким. Несколько тревожных бессвязных фраз, закончившихся словами:
— Папа, что ты делаешь?
— Звоню твоим дядям.
Я слышал отрывками его ответ, прозвучавший в трубке три сигареты назад. Сегодня не только я впервые совершу убийство, но и, возможно, умру.
— Сейчас не время для твоего ворчания, — шипит Фи, останавливаясь и бросая на меня гневный взгляд. — В двух шагах от нас лежит труп, мой отец будет в ярости, а дождь испортил мне, блять, прическу. Так что сделай нам обоим одолжение и не зли меня сейчас.
В ответ раздается раскат грома, небо пронзают молнии, освещая острые очертания деревьев, словно призрачные пальцы, тянущиеся к нам.
Она стоит, глядя на меня прищуренными глазами, скрестив руки на груди, промокшая до нитки, а дождь прилипает к ее волосам, которые торчат в разные стороны.
Мне так много, черт возьми, хочется сказать. Так много, что это сдавливает мне
горло, отчаянно пытаясь вырваться наружу. Но я не могу этого сказать. Не сейчас, и, может быть, никогда.Если я открою эту дверь, если она поймет, что я ничего не знал, чувство вины разорвет ее на куски.
Я должен злиться из-за пожара. Я должен хотеть бросить ей это в лицо. Заставить ее признать, что она ошибалась насчет меня.
Что она арестовала меня и изгнала без всякой причины, но я не могу.
Потому что можно только представить, какую боль она испытывает. Фи несет это бремя в одиночку, и я уверен в этом, потому что Окли был бы мертв, если бы ее семья знала.
Я ублюдок, но я не сделаю этого с ней. Никто не заслуживает подобного. Не после того, через что она прошла.
Поэтому я молчу. Зарываю слова глубоко в себе вместе со всем остальным дерьмом, которое я никогда не скажу. Потому что некоторая правда не стоит того вреда, который она может причинить.
Я бросаю сигарету на землю, и окурок шипит, ударяясь о мокрую землю. Хватаясь за ворот своей футболки, я стягиваю ее через голову и чувствую, как холодный воздух обволакивает мою обнаженную грудь.
— Возьми, может хоть волосы спасти сможешь, — бормочу я, протягивая ей футболку. — Но с истерикой твоего отца ничего не сделаешь.
Фи смотрит на влажную ткань в моей руке, как на какой-то инородный предмет, в ее взгляде видна нерешительность, прежде чем она вырывает футболку из моей руки. Она делает шаг назад, увеличивая расстояние между нами, ее движения резкие, оборонительные.
С раздраженным вздохом она наклоняет голову вперед и оборачивает футболку вокруг волос, скручивая ее в импровизированное полотенце. Дождь барабанит по ее плечам, но по крайней мере это спасает ее волосы от раздражающей погоды.
Когда она снова выпрямляется, ее рот раскрывается.
— Почему ты…
— Не помню, чтобы «Перчатка» была такой драматичной.
Холод в голосе пробирает меня до костей, лед проникает под кожу и заставляет мурашки бежать по спине. Я поворачиваю голову вправо и замечаю четыре фигуры, выходящие из тени.
Я чувствую, как замер лес, как замер дождь, словно сама природа затаила дыхание.
— Тэтч, — тяжело вздыхает Сайлас. — Ты всегда был чертовски драматичным.
Сайлас Хоторн даже не взглянул на меня, когда подошел к Фи. Я не могу его винить – мой отец однажды выстрелил в него.
Он был смертельно спокоен, когда его темные глаза скользили по ней, впиваясь в каждый сантиметр ее лица, тела, ища любые следы повреждений.
Он был огромным, как в размерах, так и в своем устрашающем облике. Тот человек, который заставляет людей отступать на шаг назад, даже не осознавая этого.
Но что-то в чертах его лица смягчается, когда он обнимает Фи, прижимая ее к своей груди, а затем целует ее голову, прикрытую импровизированным полотенцем.
Я не могу вспомнить ни одного человека, живого или мертвого, который бы заботился обо мне настолько, чтобы даже задаться вопросом, не пропал ли я, не говоря уже о том, чтобы прибежать на помощь по первому звонку.
— Кто ответственен за прекрасную реконструкцию лица этого человека?
Мой взгляд устремляется на Тэтчера, который приседает рядом с трупом, в кожаной перчатке сжимая волосы парня и поднимая его голову, чтобы осмотреть то, что я сделал с его лицом.