Год дракона

Максику было, наверное, еще хуже, чем мне: он так и не пришел в себя на обратном пути. Нам с Вовкой пришлось тащить его из машины на руках, по пути на всех насылая забвение. Еще никогда в жизни я не встречал столько любопытных людей, и за те десять минут, что мы добирались до номера, они меня очень утомили. Я истратил на них все оставшиеся силы, поэтому, когда Вовка уложил брата на кровать, я обессилено рухнул на соседнюю.

– Надо раздеть его, – Вовка приподнял бесчувственного Максика. – Жень, помоги мне.

И в тот момент, когда мы разоблачили младшего, он пришел в себя. Промычал что-то нечленораздельное, попытался приподняться, но снова рухнул на подушку.

– Пусть поспит, – Вовка укрыл его одеялом. – Если хочешь отдохнуть, то кровать свободна. А я смотаюсь за шоколадом.

Максик проспал весь следующий день. Мы дважды будили его, чтобы накормить, но он отказался от шоколада и яиц, только выпил пару глотков отвара, приготовленного Вовкой.

К вечеру Максику стало еще хуже: он был ледяной и мокрый. Я обтирал его полотенцем, но через несколько минут он снова покрывался испариной. Ближе к ночи он вообще впал в забытье и не реагировал на наши с Вовкой попытки разбудить его. Тогда старший брат прислонил подушку к изголовью, разулся и сел на кровать, прижавшись спиной к подушке. Потом он взял мягкого, как тряпичная кукла, Максика, усадил к себе на колени и обнял. Максик прижался к нему, как ребенок.

– Жень, сядь рядом! – попросил Вовка, и я сел, как он, тоже подложив под спину подушку.

– Возьми его за руку. Он должен чувствовать, что мы оба рядом.

Держать младшего брата за руку мне было неудобно, поэтому я сложил его ноги к себе на колени. Заодно отогнул края пластыря – проверить состояние ран. Они хорошо затянулись, швы были чистые. Я снял пластырь совсем и положил руки на шрамы Максика. Я не знал, как действует моя сила, не умел ее активировать и не чувствовал, как она исходит от меня. Поэтому первое время мне приходилось действовать наобум. Я представил, что моя ладонь – что-то сродни лампы, которая излучает лечебное свечение. Я представлял себе этот свет – мягкий и теплый, словно бы приглушенный тканевым абажуром. Он лился бледно-голубыми волнами, которые постепенно набирали силу и окрас, принимая насыщенный изумрудно-зеленый цвет. И чем плотнее и ярче становились волны, тем сильнее меня клонило в сон. Через какое-то время я уже не мог ему сопротивляться.

Разбудил меня голос Вовки.

– Жень! Жень! – тихо звал он. – У меня рука затекла…

Я мотнул головой, чтобы окончательно проснуться. За окном уже стемнело. Старший брат все так же сидел на кровати, обняв младшего.

– Сейчас… – я встал, вернул подушку на место, осторожно, чтобы не разбудить, стянул Максика на кровать и укрыл одеялом. Меня порадовало, что он был теплый и сухой. И он спал, посапывая, как маленький.

Вовка встал, разминая затекшее плечо.

– Как наш буян? – я кивнул на младшего.

– Еще нас переживет! – Вовка довольно улыбнулся. – Уж если в машине сработало, то тут-то и подавно должно было.

– В какой машине? – не понял я.

Вовка поморщился, видимо, пожалел, что сказал это, но все же пояснил:

– Там, в Румынии, когда мы Дунай перескочили.

Он сделал большую паузу, словно не решался в чем-то признаться, и я помог ему:

– Когда ты отключился? Мы с Максиком перепугались не на шутку, что ты умер…

Вовка вздрогнул, с подозрением уставился на меня, а потом тихо добавил:

– Так я и умер там…

Я не ожидал, что он признается в этом. Обескураженный такой честностью, я тоже выдал вопрос, который волновал меня с того самого момента и который я никогда бы не задал, не будь таких благоприятных обстоятельств:

– Что же вернуло тебя обратно к жизни?

– Вы с Максиком, – смутился брат. – Многоголовые драконы потому и считаются очень сильными, что их практически нельзя убить. Если ранена одна голова, то две другие отдают ей свои силы, и она восстанавливается.

– Как в сказке, – усмехнулся я.

– В сказках всего намешано: и правды, и вымысла. Будешь внимательно их читать – и поймешь, что является истиной, а что сказитель придумал, дабы приукрасить повествование.

Я вспомнил хрестоматии со сказками народов мира на книжной полке в Вовкиной квартире. Тогда мне эти книги казались случайными, а теперь их наличие приобретало совсем иной смысл.

– Я устал жутко, – Вовка прилег на свободную кровать. – Разбуди меня через два часа – я уступлю ее тебе.

Я согласно кивнул и отправился в туалет, а когда вернулся, Вовка спал богатырским сном. Я сам валился с ног от усталости, видимо, Максик высосал из меня больше, чем я был готов отдать, но я бодрился и держался, сколько мог. Но сдался я минут через пятнадцать: осторожно прилег на край кровати Максика, полагая, что в таком неудобном положении я не смогу крепко уснуть и лишь подремлю. Но как только я сомкнул веки, меня сразу же поглотил сон.

Проснулся я от жесткого столкновения с полом: переворачиваясь во сне, Максик спихнул меня с кровати. Еще вчера он был настолько слаб, что едва мог оторвать голову от подушки, а сегодня сбросил меня на пол и даже не проснулся. Я поднялся и взглянул на часы: половина восьмого.

От шума проснулся и Вовка. Увидев, что давно рассвело, он с укором посмотрел на меня:

– Я же просил разбудить меня через два часа!

– Я сам уснул, – признался я.

– Как наш ниндзя?

– Дрыхнет!

– Запасы шоколада надо пополнить. И поохотиться сегодня ночью.

– Ему тоже притащим что-нибудь?

– Посмотрим на его поведение, – Вовка потянулся.

Максик проснулся в обед – румяный и свежий. За раз слупил три плитки шоколада и четыре яйца, запил это дело двумя стаканами отвара и снова уснул.

– Пусть набирается сил, – отмахнулся Вовка. – Когда дети спят, как-то спокойней.

Меня почему-то порадовало, что старший брат считает Максика ребенком.

Я попросил у Вовки машину – съездить в банк за топазом.

– Пусть лежит там! – нахмурился брат.

– Не могу, я обещал ему, что заберу, – я вдруг почувствовал к этому камню некоторую нежность, как к домашнему питомцу.

Вовка не стал меня отговаривать – молча протянул ключи от джипа.

В банке я сразу же нацепил перстень на палец – и тут же мое сердце сжала тупая боль. Однако топаз не стал мучить меня: через пару минут боль отступила. По дороге домой мне в голову пришла мысль, что этот камень нельзя никому показывать. Даже братьям. Я заехал в галантерею и купил там обыкновенную толстую цепочку из нержавейки, надел на нее перстень, а цепочку повесил на шею, спрятав топаз под одежду. Он приятно холодил тело, был укрыт от посторонних глаз, но я постоянно ощущал его присутствие. Вскоре я похвалил себя за такое решение, потому что присутствие топаза будоражило Максика. Он вел себя беспокойно – даже Вовка это отметил, но я надеялся, что разбуженная сущность младшего брата скоро привыкнет к близости топаза и переключится на другие заботы. Главным образом, на охоту.

Вечером следующего дня мы выехали из отеля. Младший был еще слаб, но держался бодрячком и сам нес свою сумку, хотя и было видно, что это дается ему с трудом. В начале пути Вовка несколько раз пытался завести с ним разговор о ритуале и о том, что теперь младшему придется охотиться, как и нам, но Максик всячески избегал общения. Он либо менял тему, либо отнекивался, что ничего не помнит и поэтому не понимает, о чем речь. В итоге Вовка отстал от него, но я чувствовал, что к этому разговору брат еще вернется.