Год Змея

— Убирайся, — повторила Хиллсиэ Ино беззлобно, но страшно, и у её чёрного глаза лопнул сосуд. — Нечего тебе здесь больше делать.

Лицо Малики исказилось, хотя с губ не сорвалось ни слова. Стены комнаты задрожали, и княжна поняла, что у неё очень мало времени. Она не могла потратить его на гнев.

— Я уйду, — зашипела она. — Но сначала ты ответишь на мой вопрос.

Словно бы её не слыша, вёльха вернулась к веретену.

— Если ты та, за кого я тебя принимаю, то пророчишь судьбу многим людям. И тебе известно многое.

Скрипело колесо — громче, громче, голос Малики тонул в шуме. Вёльха отрезала моток пряжи и убрала нож обратно в сундук, а прялка сыто заурчала под её рукой.

— У меня есть брат, он изгнанник и трус, но… — девушка сглотнула, по-прежнему не сходя с места. — Я хочу знать, жив ли он.

Хиллсиэ Ино молчала так долго, что ноги Малики затекли.

— Твой брат? — переспросила вёльха тихо, когда колесо прялки замедлило ход, а нити потекли в морщинистую ладонь шёлком. — Подпаленный сокол. Чёрное выжженное зерно.

Мгновение — и нити в её пальцах скрутились жёсткой проволокой.

— Нет у него ни дома, ни надёжного приюта, лишь соль и холод, — старуха скривила рот. — И путь его нелёгок и длинен.

Малика покачнулась на месте — в голове помутилось. Она не понимала, почему Хиллсиэ Ино говорила о «выжженном» и «подпаленном», едва слушала про путь. Единственное, что важно, — Хортим жив. Он всё-таки жив, и значит, он придёт.

— А теперь убирайся.

И, бросив скользящий взгляд за спину вёльхи, Малика ушла.

***

В детстве Малика знала, какой будет её свадьба. Она — единственная дочь великого рода, и обряд выберут ей под стать. Её не спрячут в несколько покрывал, как тукерскую невесту, чтобы, покорную и скромную, отдать жениху. Её лицо закроют лишь тончайшей газовой тканью — достаточно, чтобы избежать недоброго глаза. На её запястья наденут украшения прародительниц Горбовичей, и лучшие мастерицы пошьют Малике платье. Ритуальные цвета Пустоши — зелёный и жёлтый, но княжна сможет пожелать себе красное. И божий человек окропит её лоб миро и окутает благовонным дымом, а затем положит в колесницу, как мёртвую. Кони лучших кровей отвезут Малику к помосту, где в кругу соратников будет сидеть её жених. Знатный и сильный — а иначе ей незачем за него выходить.

Малика знала и то, что без свадьбы с ней ничего не случится. Если ей не найдут достойного мужчину, она всё равно останется гуратской княжной, богатой и вольной. Она не разделит ни своё имя, ни постель с тем, кто ей не ровня. Мысль об обратном вызывала у Малики отвращение. К тому же отец любил её и дорожил ей так же, как своим городом. Он бы никогда не выдал её замуж силой.

Княжна согласилась бы стать женой великого родовитого человека, но непросто было отыскать того, кто понравился бы ей и её отцу. Кивр Горбович и Малика брезгливо отвергали сватовство тукерских ханов, не говоря об их отпрысках и полководцах. Не надменная ли гордость и презрительное обращение заставляли тукеров ненавидеть правителей Гурат-града? Не поэтому ли так мечтали уничтожить братьев Малики? Сын хана Гатая послал Кифе переломанное копьё — как пристало воину, Кифа согласился, и та битва стоила ему жизни. Спустя девять лет юный хан Агмар вызвал на бой Хортима. Агмару было восемнадцать, и он водил за собой сотни. Хортиму — пятнадцать, и никто бы не назвал его хорошим воином. Брат не принял вызов, посчитав, что живой княжич послужит Гурат-граду лучше, чем мёртвый, и языки разнесли по Пустоши его позор. А отец проклял его и приказал не возвращаться.

К Малике сватались северные князья, но Кивр Горбович относился к ним с подозрением. А когда изгнал Хортима, то твёрдо решил оставить княжну в Гурат-граде, да и девушка слишком любила город, чтобы с ним расстаться. Ни отец, ни Малика не соглашались на предложения гуратских вельмож, стоящих ниже их и жаждущих власти. А когда его дочь пожелал воевода, колодезников сын, Кивр рассвирепел настолько, что едва не придушил бывшего соратника и друга, как пса.

…Ш-ширк — скользил гребень в медовых волосах. Руки каменных дев расчёсывали волосы Малики — княжна могла видеть в зеркало и их перемолотые фигуры, и своё лицо. Ш-ширк — пел гребень и шуршала ткань.

Разве её жених не знатен? Его предки правили Халлегатом, который был уничтожен ещё в первые годы правления Горбовичей в Гурат-граде. Разве он не богат? Гора ломилась от его сокровищ. Разве он не силён? Малика помнила чудовище, которое не брали ни копьё, ни стрелы. Силён Сармат — слабый не способен крошить стены и уничтожать в одиночку княжеские дружины. Но он плут и убийца, вор и многоженец, который под конец года вновь становится вдовцом. Существо, изуродовавшее то, что Малике было дорого.

Хоть бы ей хватило сил не вцепиться ему в глаза. Пока — нет, нельзя, не время. Малика криво усмехнулась в зеркало: Хортим бы гордился ей. Слабый, осторожный, отверженный брат — он всегда был терпелив и вежлив.

Малика почти по нему скучала.

Каменные девы марлы расчёсывали её волосы, и княжна смотрела то в зеркало, то на свои лежащие перед ним руки. Правое запястье оплетал красный шнурок с бусиной — Малика взяла его из сундуков, потому что его цвет был точь-в-точь как гуратское знамя. Светлый, алый с рыжиной. Когда пальцы марл трогали её виски, Малика не дёргалась, лишь касалась ладонью шнурка. Она привыкала к перекошенным каменным девам достаточно, чтобы к её щекам прилила отхлынувшая кровь, но не могла успокоить тревожно бьющееся сердце. Стук, стук, шорох — это уже не гребень. Это мягкий сапог, опустившийся на ковёр.

Впервые Малика увидела его в зеркало. Семь рыжих кос, кольцо в носу, мягкую щетину. Узорный кушак, обхватывающий стан поверх дорогой рубахи, медь и золото одежд. Марлы за её спиной испуганно рассыпались в сторону — настолько быстро, как могли их каменные тела, и застыли, будто изваяния, у стен чертога. Этот чертог переливался оранжевым топазом — очень маленький и уютный, хорошо натопленный, с тукерскими коврами, пахнущими чем-то пряным. Словно созданный для того, чтобы обряжать в нём невесту.

Малика медленно поднялась с обитого тканью низкого кресла. Она была в одной длинной исподней рубахе, бледно-жёлтой, с бронзовыми кольцами шитья по вороту, подолу и рукавам. Из украшений — лишь шнурок с бусиной на запястье. Клубы густых волос лились по спине Малики — княжна выпрямилась в полный рост, расправив округлые плечи.

Мужчина, прислонившись к косяку, поскрёб щетину на шее.

— Прежде всего я должен извиниться.

Голос у него был глубокий и гулкий, словно поднимавшийся из горнила вулкана.

— Видят боги, — он коснулся груди пальцами, — я не хотел этого делать. — Мужчина подался вперёд, лениво отлипнув от косяка. Ковёр шуршаще отозвался под его шагами. — Я любил Гурат-град и восхищался им немногим меньше, чем своим Халлегатом. Мне очень жаль, Малика Горбовна.

Он знает её имя. Кто рассказал ему о нынешнем правителе Гурата и его детях? Какая-нибудь степняцкая девушка, готовая целовать ему ноги? Тукеры любили Сарамата-змея, о да, любили. Если верить легендам, он тоже был неравнодушен к их культуре и быту.