Год Змея

— Ты-то куда, дурень? — перекинув рукоять из одной ладони в другую и обратно, Тогволод расставил ноги. Расправил грудь, глубоко выдохнул и вытер рубахой искривившийся в судороге рот. Ярхо не нападал. — Зачем ты это сделал?

Ярхо молчал, лишь лицо у него было пустое и скорбное.

— Что, язык проглотил? — крикнул Тогволод. — Отвечай!

Взревев, он бросился на племянника.

— Отвечай же!

А Ярхо скользяще отбил выпад. Лязгнула сталь, и костры зашипели яростнее.

— Зачем ты всех предал? — Сбилось дыхание. — Что ты не поделил с Хьялмой? Земли? Бабу?

Тогволод разрубил воздух у груди Ярхо — меч столкнулся с мечом, — и в голосе мужчины зазвучали слёзы.

— Бестолочь. Какая же ты бестолочь.

Это он впервые вложил оружие в детскую ладонь Ярхо. И он учил племянника всему, что знал сам, — Тогволод сажал Ярхо в седло, и он вёл его в первой битве, и это он загонял с ним в лесах самых крупных и бешеных зверей. Среди братьев Ярхо всегда слыл лучшим воином, и сейчас мало кто мог сравниться с ним в искусстве. Ему ещё не исполнилось и двадцати семи, но своего учителя он превзошёл.

— Почему ты не нападаешь? — кричал Тогволод. Остриё его клинка взвизгнуло у горла Ярхо — тот отбивался медленно, словно с неохотой. — Почему?

Тогволод бы не одолел его даже здоровым и отдохнувшим. Раненого и усталого же Ярхо мог победить с закрытыми глазами, но лезвие меча подобралось слишком близко и пропахало ему щёку — а он отшвырнул дядю даже не в полную силу.

— Что это такое? — Черты Тогволода перекосило от ярости. В груди хрипело рыдание. — Сражайся, как я учил тебя! Сражайся!

Издав звериный клич, Тогволод рубанул от плеча — Ярхо сумел бы уйти от удара, но не ушёл, лишь слегка отвёл его, и клинок рассёк его кольчугу. Удар был страшной силы, и Ярхо не удержался на ногах, а Тогволод подмял его под собой.

— Бестолочь, бестолочь, — слёзы терялись в каштановой с проседью бороде. — Зачем, ну зачем ты пошёл к нему?

Тогволод не успел ни вывернуть меч для удара, ни подняться, ни наброситься на племянника с голыми руками. Пальцы в свежих ожогах дёрнули его за волосы, изогнутый кинжал лизнул грязное горло, и плоть разошлась с тошнотворным хлюпающим звуком. Кровь Тогволода, густая и тёмная, хлынула ему на грудь, запачкала подбородок и шею придавленного его телом Ярхо.

Сармат, с усилием приподняв обмякшего мужчину, стащил его с брата. Вытер кинжал о штаны и наклонился, чтобы подать руку Ярхо, — тот стиснул её сильнее, чем требовалось, и тяжело поднялся на ноги.

— Нет, так не пойдёт, — сказал Сармат. — Ты мне живой нужен.

Развернувшись, он откашлялся.

— Слушайте. — Остриё укололо ночную задымленную хмарь. — Слушайте вы, — Сармат указал кинжалом на пленных воинов, — и запоминайте. Слушайте внимательно: я пошлю нескольких из вас к моему брату, чтобы они поведали ему обо всём, что произошло здесь и что ещё произойдёт. Слушайте и вы, — остриё метнулось в сторону горожан Косьязы, — и пересказывайте это на ярмарках своим соседям. Пусть об этом говорят ваши жёны, ваши дочери и сыновья.

Тогволода швырнули к основанию столпа Мохо-мара, и его кровь, пузырясь и расплываясь, уходила в землю.

— Это, — кинжал нацелился на труп, — правая рука князя Хьялмы из Халлегата. Тогволод Железный Бок, Тогволод Твердоплечий. Его войско пошло на корм воронам — осталась лишь жалкая часть, которую не сжёг дракон и которую не изрубил Ярхо-предводитель.

Исполины вдавались в небесную твердь, а луна горела лихорадочным жёлтым светом. Слушая, как плескались костры, Ярхо медленно вытирал подбородок рукавом.

— Князь Хьялма слаб. Он прячется за каменными стенами, и болезнь душит его — к чему вам такой правитель? Что может дать Хьялма — богатство? Славу? Нет, он даже не способен вас защитить.

Пламя стреляло в воздухе — дикое, танцующее, страшное.

— Я — Сармат-змей, и тело моё — медная гора, и зубы мои — ряды копий. Идите за мной, и я напою вас силой и величием моих предков. Идите за мной, и в целом мире на найдётся врага, способного причинить вам вред, и не найдётся сокровищ, которых бы вы не могли достать.

Кинжал Сармата взвизгнул, вонзаясь в землю.

— Вот моя удача и вот моя мощь. Берите её, берите, — в тёмных глазах змеились нити молний. — Нет на свете князя, способного дать столько же.

Когда Мохо-мара поливали кровью Тогволода, столп рокотал.

— Идите за мной! — Огонь сверкал в провалах глазниц, а пар выходил из щелей древесины.

На шипение люди отвечали гортанным гулом, и звёздное сияние крутилось над капищем. Это была тягучая ночь, долгая, и позже языки разнесли вести о ней по всем Княжьим горам. Докатилось и до медовых залов Халлегата, в котором бравый грохот щитов смешивался со скорбной колокольной песней.

Только Хьялмы там уже не было.

========== Топор со стола IV ==========

За окном задували северные ветра. Ухал филин, и волки выли на бледную луну. Это была чёрная и морозная ночь — Хомбо Хаса, богиня-меведица, ударила могучей лапой и ослепила звёзды. Их сверкающие глаза она унесла в берлогу, чтобы отогреть своих детей — и не думала Хомбо Хаса ни о заплутавших лодках, ни о странниках, обречённых погибнуть во мраке. Мать заботили лишь её медвежата.

В очаге урчало жёлтое пламя, и тени набегали на покатый потолок. Их тёмные языки обвивали смуглые пальцы Пхубу — женщина плела амулет. Тени скользили по лицу юноши, укрытого ворохом шкур, пробегали по связкам оберегов и сушёных трав. Не так давно Пхубу напоила больного целебным отваром и расчесала его волосы, длинные и жидкие, гребнем. У основания костяных зубцов петлял узор: сложенные вдоль позвоночника крылья, хвост с шипами и раскрытая пасть. Этот гребень ей подарила старая дочь шамана, когда Пхубу уходила из племени.

Над кроватью медленно покачивались обереги. Поленья трещали, и шелестели травы. Грудной голос Пхубу змеился вдоль деревянных стен, пролетал над плетёными настилами — привычные для айхов цвета, красный, жёлтый и синий. Песня текла, и с ней смешивались шёпот ловцов для духов, стук бусин и шипение огня.

— Летит Тхигме над морем, и пена лижет его брюхо. — Юноша заворочался на постели. — Спит Тхигме под горой, и самоцветы греют его спину.

Пхубу протянула руку, и её палец оставил на переносице больного густой смолистый след.

— Пусть чужак набирается сил. Пусть другие чужаки возьмут его на корабль, а потом исчезнут.

Зря она привела незнакомцев в Длинный дом. С господином Пхубу не боялась никаких людей, но теперь испугалась за него самого — женщина чувствовала: зло хлынуло через порог, затаилось в углах. Что Пхубу могла сделать, чтобы защитить мужчину, которого любила?

Желтолицый юноша был беззащитен и слаб, но Пхубу знала: она бы придушила его подушкой. Если бы хоть немного верила, что иноземцы уплывут той же ночью и господин забудет о них, а жизнь потечёт так же, как прежде. Но нет: об этом плакали ветра, и ухал филин, и выли волки. Сделанного не воротишь, Пхубу. С горы покатилась лавина — так беда стремится накрыть твой дом.