Голод

– Руар, ты не устал?

– В эту сторону я готов помогать ему сколько угодно, – ответил ты, но я заметила, что у тебя дрожат ноги. Еще через несколько метров нам пришлось остановиться, чтобы ты мог отдышаться.

Веревка от тележки врезалась мне в ладонь. Я видела по тебе, что ты борешься из последних сил, ты очень устал, мой Руар, да и мне каждый шаг давался с нечеловеческим напряжением.

– Держись, мама. Это последний раз, когда ты с ним встречаешься, – прошептал ты у меня за спиной, и это придало мне сил преодолеть последний участок.

Мы столкнули землевладельца с тележки и завалили его на спину головой к камню. Там он и лежал, как колода – большое окоченевшее человеческое тело, словно бы неудачно ступившее в темноте. Земля и травинки налипли на засохшую кровь у него на брюках, чья кровь оставила эти пятна, я точно не знала, но мы посыпали все это дорожной пылью.

– Развилка на редкость хорошо подходит, – сказала я, – для человека, никогда не выбиравшего правильного пути.

Мне кажется, ты тогда меня не понял, просто радовался возможности оставить его позади. По пути назад мы замели моей шалью следы своих ног и тележки. Крошечные капельки крови тут и там в пыли принадлежали мне. Маленькие комочки липкого красного у моих ног, которые никак не могли повредить нам. Ели смотрели на нас, и вся наша жизнь для них была одним мгновением.

В тот день и в тот час образовался изгиб во времени, где мы с тобой, Руар, смогли начать с начала. Мы нашептывали друг другу свои мысли: «Все будет хорошо». Доверие – самое прекрасное, что есть в мире. Твоя маленькая рука в моей большой ладони. Твоя жизнь, спасшая мою. Легко постукивание дождевых капель вокруг нас – я улыбалась, потому что теперь дождь смоет все следы, а с ними мой стыд, мою вину и мою боль.

Мы сидели на крыльце нашего дома с открытой дверью, распахнутой навстречу пропитанному дождем воздуху и песне сверчков. Влажные облака пробирались к нам под одежду. Загадочные. Мимолетные. Теплый ночной ветерок охлаждал наши вспотевшие тела, и мы улыбались. Зайдя в дом, я открыла деревянный сундук. Ты был серьезен, когда я снова вышла к тебе, и ты с готовностью снял забрызганную кровью рубашку, чтобы надеть лучшую льняную рубашку своего отца. Ты почти дорос до нее. Провел рукой по рукавам и прислонился щекой к ткани на своем плече. Я обняла тебя – ты дышал на меня теплым дыханием.

– Как я устал, мамочка. А сна ни в одном глазу.

– Пусть ночь будет такой долгой, какой ей захочется, – ответила я. – С этого дня никто не потревожит наш сон.

Через некоторое время ты поднялся, собрал осколки своей жизни и пошел с ними к качелям, и дальше по жизни. Я видела, как ты качался – долго-долго, вверх и вниз, вверх и вниз. Ветер трепал твои волосы, раздувал на тебе одежду.

Прежде чем закрыть дверь дома, ты провел рукой по моим волосам и взглянул в сторону леса.

– Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи, мой Руар. До завтра.

Думаю, ты постоял у двери, прежде чем улечься, поглаживая ладонью свою прекрасную рубашку и улыбаясь ночному свету, который просачивался сквозь кроны деревьев и ласкал доски пола.

Сама же я нисколько не чувствовала усталости. Прошло еще несколько часов, прежде чем я вошла в дом, чтобы улечься. Вместо того, чтобы спать, я сидела на крыльце, смотрела, как чернеет лес, и ощущала, как мое время снова начинает принадлежать мне. Среди ночи я зажгла огонь и сожгла твою окровавленную рубашку. От печки исходило тепло. От нее подпитывалась моя душа. Мне стало легко, я снова шагнула в космос. Заварила цветочный чай, наблюдая, как пузырьки воздуха поднимаются над кастрюлей. Вверх, всегда вверх. Я буду поступать так же, в ту ночь я дала себе слово. Ты улыбался во сне. Так давно я такого у тебя не замечала. Я погладила тебя по щеке и, когда я наконец заползла под одеяло, мое тело показалось мне тяжелым, теплым и расслабленным. Мочка твоего уха, идеально круглая, стояла у меня перед глазами, прежде чем я закрыла их, чтобы заснуть.

А теперь проклятая тропинка в Рэвбакку может зарасти навсегда.

Кора Через завесу плотного воздуха

День клонится к вечеру, по-прежнему жарко, и Бриккен устала. Сдержанная паника. Она измотана, но бояться приходится мне. Чувствую себя, как дыра на чулке. Наверное, в этом и есть главная проблема. Я должна избегать ее взгляда, оставив все, как есть. Не ворошить пыль и вопросы, особенно учитывая, что на похороны приедет Бу. Сжаться и посереть, не показывая, что я – кукушонок, пробравшийся в чужое гнездо и вытолкнувший остальных его обитателей. Гул их голосов, когда все начиналось – все это существовало отдельно от того, что объединяло нас с Руаром, они не имели к нам никакого отношения, и я не обращала на них внимания… По крайней мере, не особо. Помню, я улыбалась совершенно по-новому, если я видела его по утру, стоящего на пороге кухни, только что проснувшегося, босого, с обнаженным торсом. Даже не глядя, я знала, что его руки с годами ослабели, волосы на груди поседели. Когда он улыбался мне, я начинала дышать чаще.

Мы редко занимались сексом – только когда других не было дома. Бу находился где угодно, только не рядом с нами, но Бриккен и Даг крались вдоль стен и смотрели на меня. Мои дни напоминали бревна. Иногда проплывали мимо тихо и спокойно, мимо меня и пакета с мюсли, скользили по поверхности мимо камней и отмелей. Но потом их бросало волнами в реки, озера и водопады – но редко, лишь когда дом оставался в нашем распоряжении. Я ложилась и ждала, а он приходил ко мне – так все было, как мне кажется. Потом я расправляла простыни ладонями, но мне не удавалось убрать все складки, как бы я ни тянула за края. Когда Даг возвращался домой, я крепко сжимала оставшуюся подушку с попугаем и лежала в кровати так неподвижно, что тело затекало, пытаясь скрыть, что не сплю.

Когда остальные были в доме, Руар принадлежал мне на расстоянии. В лесу же я знала – на что бы ни упал мой взгляд, все это принадлежит ему. Искренность вокруг меня в сыром воздухе. Он был мой. Только когда он не мог меня услышать, я решалась об этом подумать. Когда я знала, что он идет вечером домой, я ждала его снаружи в темноте, грудь сдавливало, воздуха не хватало, я не сводила глаз с опушки и калитки. Часто я прижималась лбом к его лбу у дровяного сарая. Иногда он дышал так близко к моему лицу, что я ощущала тепло его дыхания.

– Только теперь я живу!

Я шептала эти слова в его губы, но на самом деле слова были не нужны.

Однажды Даг заметил нас, когда мы так стояли, но никак не отреагировал. Руар долго смотрел ему вслед.

– Он всегда такой был, Даг.

Слово в слово как я сама подумала.

Похоже, никто ничего не замечал, они никогда не показывали никаких признаков. Подозреваю, Бриккен решила не видеть. Но Даг что-то почуял. Как в тот раз, когда я встретила его в лесу, возвращаясь домой с совком для сбора ягод. Пахло сыростью и лесом, Даг стоял у ближайшего грибного места, но, похоже, пришел туда не затем, чтобы собирать лисички. У него и корзины не было, просто стоял, безвольно опустив руки, и смотрел вверх на кроны деревьев. Ощущал запах грибов и хотел остаться в нем? Нет, тут было что-то другое. Он массировал лоб – вероятно, какая-то мысль болела внутри. Присутствовала ли я в той мысли? Этот человек, стоявший там – однажды поджидал меня на пастбище. «Мы с тобой будем вместе» – сказал он мне тогда. Теперь я увидела, что он заметил меня. Я не шевелилась, ждала, что он подойдет сам, станет больше, отчетливее. Но он стоял неподвижно, я видела его лицо в профиль. Он специально отвернулся от меня? И вот он удалился, по-прежнему с повисшими руками, волоча ногами по ягодным кустикам. Его очертания расплывались, и вскоре он совсем исчез из виду. Этот лес и этот дом – мои самые прекрасные места и мое наказание. Слезы застилали мне глаза, когда я двинулась к дому.

Придя домой в тот вечер, Даг стащил с себя куртку, и ни один из нас не упомянул о том, что произошло в лесу. Может быть, ничего и не произошло. Но в ту ночь… Буря в голове, руки, обхватившие колени. Я чувствовала себя такой маленькой под этим небом. Потом руки Дага, обнимающие меня – я оттолкнула их, но они вернулись, не желая сдаваться. Борьба втихомолку, чтобы Бу ничего не услышал, и в конце концов он кончил мне на бедро, я вытерла его сперму, он отвернулся и, кажется, заснул. Чернота за окном. Шведские сезоны – вечный день и вечная ночь. Черное на черном. Даже на трассе чуть в стороне от нас почти никогда не проезжают машины.

Все-таки получалось как-то жить и с заткнутым ртом. Я ходила крадучись, проделывала хитрые маневры. Обходила жителей дома, использовала каждый удобный случай. Но однажды удобные случаи кончились. Я точно знаю, когда это произошло: когда Бу догнал меня по росту. Помню до малейших деталей. Даг работал где-то на выезде, Бриккен уехала на выходные навестить свою приемную сестру, а Бу был за что-то обижен на меня и опоздал к ужину. К тому моменту он стал упрямым подростком, потребовал, чтобы ему показали его кольцо, то самое, с норвежской гравировкой внутри, но его не оказалось там, где оно обычно лежало, и он обиделся на меня, что я не помогла ему искать. В тот день мы остались вдовоем, я и Руар, он в саду, а я в кухне. Некоторое время мы ждали, но, поскольку Бу не появлялся, мы стали ужинать. Я решила разыскать его потом и помочь ему рыться в ящиках в поисках кольца. На тарелку Руара я положила кусок хорошо прожаренной свинины, а потом тушеную морковку, и мы улыбнулись друг другу через кухонный стол. Его колени касались моих. Он размочил в соусе хлеб и выскреб тарелку дочиста. Когда я убрала со стола, мы поднялись наверх. Запах пота и готовившейся еды. Я разлеглась на всю ширину кровати, мое тело заиграло под его телом. Потом я рассматривала его, пока он лежал с закрытыми глазами.