Голод

– О чем ты?

– Собирай свои вещи, – снова говорит он, жестом указывая на то, что осталось от улицы.

Я смотрю туда. Там и собирать-то нечего. Весь мой город лежит в руинах.

Из горла у меня вновь вырывается тихий стон. Моих двоюродных братьев и сестер больше нет на свете. И тети тоже.

Я чувствую, как скатывается по щеке слеза, потом еще одна. Дома меня не ждут ни побои, ни изгнание – не от кого, ведь тети уже нет в живых. От этой мысли у меня внутри что-то надламывается. Она всегда недолюбливала меня, смотрела так, будто видела во мне что-то, чего не видели другие. Что-то плохое. И теперь мне вдруг кажется, что это отвращение было заслуженным.

Мое легкомыслие погубило целый город.

– Я не пойду с тобой, – шепчу я, все еще глядя на руины. Я начинаю осознавать реальность происходящего. Вряд ли мне еще когда-нибудь в жизни так сильно хотелось быть кем угодно, только не собой.

– Пойдешь, конечно, – говорит Голод.

– Ты только что убил… – голос у меня срывается, – всех моих родных.

Он смотрит на меня с любопытством.

– Они должны были спасти меня. И не спасли.

– Они не знали.

По крайней мере, я не знала – и не может же быть, чтобы я единственная в городе не знала.

Неподалеку издает тихое ржание конь Голода. Выходит, эта тварь тоже уцелела под обломками. Держу пари, он такой же говнюк, как и его хозяин.

– Собирай вещи, – повторяет всадник.

– Я не пойду с тобой, – снова говорю я, на этот раз более решительно.

Он вздыхает, явно раздосадованный моим поведением.

– Здесь у тебя ничего не осталось.

Все мое тело сотрясает дрожь. Я зажмуриваю глаза, изо всех сил желая сделать так, чтобы этих нескольких минут не было.

Слышу, как всадник делает шаг ко мне. Распахиваю глаза и отшатываюсь.

– Не подходи.

Он хмурится.

– Ты была добра ко мне, когда я почти забыл, что такое доброта. Я не причиню тебе вреда, цветочек, – говорит он, и его голос звучит мягко. – Но теперь тебе пора собираться. Я и так слишком долго задержался в этих краях.

Снова приходят слезы. Они беззвучно стекают по моим щекам.

– Это я во всем виновата, – говорю я, оглядываясь вокруг.

Все так неподвижно…

– Они должны были умереть, – говорит Голод, и лицо у него становится каменным. – Я разнес бы этот город в щепки, даже если бы ты не позаботилась обо мне.

Видимо, это должно меня утешить. Но не утешает.

– Ну же, – говорит он, и в его голосе звучат стальные нотки. – Собирайся.

Собраться – значит справиться с тем, что произошло. Я к такому еще не готова, поэтому просто обхватываю себя руками.

Всадник подходит ко мне вплотную и кладет на плечо теплую ладонь. Я инстинктивно отшатываюсь.

– Не трогай меня.

Даже голос у меня какой-то чужой.

Взгляд падает на корзинку, откатившуюся на несколько метров в сторону, и раскаяние давит внутри тяжелым камнем.

Рядом с корзинкой прорастает колючий куст, с каждой секундой поднимаясь выше и выше. Листья разворачиваются, стебель наливается соками, и на нем распускается нежная серовато-лавандовая роза.

Голод срывает цветок с куста и протягивает мне – прямо с шипами.

– Я не оставлю тебя, – с непреклонной решимостью говорит всадник. На мгновение он становится похож на того Голода, которого я видела прошлой ночью. На того, у кого, как мне казалось, было сердце. – Садись на коня. Поедем со мной. Пожалуйста.

Я не беру розу.

– Я вы2ходила тебя, а ты убил всех, кого я любила. Провались ты вместе со своей розой. Просто… уходи.

Я плачу.

До него наконец начинает доходить.

Господи ты боже мой. Начинает доходить.

Спустя долгую минуту всадник кладет розу на растрескавшуюся землю передо мной.

– Я не буду удерживать тебя силой. После всего… – Он смотрит вдаль рассеянным взглядом. Потом словно отмахивается от своих мыслей и снова переводит взгляд на меня. – Выбор за тобой, но, если ты дорожишь жизнью, ты должна уйти со мной.

И стать свидетельницей новых смертей?

Уж лучше попытаю счастья в этом распавшемся мире.

Мой взгляд встречается со взглядом всадника. Я не должна была тебе помогать.

Он, должно быть, читает мои мысли, потому что на мгновение в его чертах мелькает что-то… Я бы сказала – сожаление или, может, удивление, но кто знает?

Этого оказывается достаточно: он идет к коню. Садится в седло, вставляет косу за спину, в ножны. В доспехах, верхом на коне он не похож на злодея. Нисколько. Это бесит.

– Прощай, цветочек, – говорит Голод, пристально глядя мне прямо в глаза. – Я буду долго помнить твою доброту.

Он бросает на меня последний долгий взгляд и уезжает прочь.

Глава 10

В настоящем

Даже теперь я чувствую вкус желчи, когда вспоминаю наше прошлое.

– Ты… – говорит всадник. Его глаза ловят мой взгляд. – А я все думал…

– Что со мной было дальше? – договариваю я за него. – Я выжила.

– Я рад.

Голод глубоко вздыхает, мой клинок вздрагивает от этого движения. Всадник откидывается на спинку стула, словно устраиваясь поудобнее. Очевидно, какие бы воспоминания ни сохранились у него обо мне, он думает, что это его спасение.

Ярость во мне нарастает, как прилив.

– Как же я тебя ненавижу, – шепчу я.

– Однако ты все еще не чиркнула ножом мне по горлу, – говорит он.

– На слабо хочешь взять? – шепчу я ему в ухо.

У меня руки чешутся сделать именно это. Увидеть, как брызнет из шеи его бессмертная кровь. Увидеть его боль. Вот зачем я здесь. Месть. Ничего другого мне не осталось.

– Ну давай, цветочек, – поддразнивает он, вторя моим мыслям.

– Не называй меня так.