Голому рубашка. Истории о кино и для кино

После этого Женя частенько приводил ко мне своих пассий, и все они были как на подбор симпатичны. И мне стало ясно, что уже вместе кадрить нам не удастся — слишком совпадали теперь наши вкусы.

— Послушай, тебе нравится певица из «Татьяны»? — решил я все же протестировать Женю.

— Ты знаешь, стала нравиться, — тряхнул головой Женя. — Я как-то раньше всех ее прелестей не замечал.

— А жена Володи из русского магазина? — удовлетворенный его ответом, задал я новый вопрос.

— Жуткая сикуха, — уверенно сказал Женя. — Странно, что нашел в ней Володя? Разве что магазинный бизнес.

Про Сару Джессику Паркер я ему вопрос уже не стал задавать, а задал такой:

— А Зоя почему не сделает себе пластику?

Я напрягся, ожидая чего-то вроде «А зачем ей пластика? Она и так в порядке» или что-то в этом роде. Но ответ его убедил меня — он раззомбирован!

— После операции я задал ей этот вопрос. Так она мне сказала, что ее не исправить никакой пластикой, легче второй раз родиться, — ответил Женя. — И я думаю, она права. Да, старик, ты не представляешь, кроме внешности меня еще просто убивают ее крики во время секса. Я все время вспоминаю, как во дворе у нас хотели зарезать поросенка и все бегали за ним по двору, а он орал нечеловеческим голосом. Вот точно так, как Зоя, представляешь?

Поразительно, как я не сообразил, что это — поросячий визг? Все время крутился где-то около, рядом, но так и не вспомнил этих звуков. Вот как иногда бывает. Спасибо Жене, а то бы мучился, вспоминая.

Мне теперь все вроде стало ясно — человек прозрел. Но оставался главный вопрос: отчего в Жене произошла такая метаморфоза? Неужели из-за обрезанного носа? Может, в его огромном горбатом носе был какой-то генетический код, который направлял его на этих страшных уродин, какой-то особый нюх на них? Но ведь это чистая фантастика, абсолютно ненаучно, если это так! И что будет теперь с некрасивыми женщинами, которых раньше одаривал своей любовью Женя? Ведь он уже даже не смотрит в их сторону. А взять хотя бы его Зою. Она создала этого Галатея и теперь обречена пожинать плоды его нелюбви. Но, вспомнив Зою, я останавливал на этом месте свои рассуждения и говорил себе: «Так ей и надо!».

Сентябрь 2010 г.

ТОЧНЫЙ ПАС

Все вроде у нас в жизни наладилось — бизнес мой работал, как налаженный механизм, за квартиру уже год как я расплатился — живем в собственных апартаментах, трехбедрумных, что по нашим, по советским понятиям — практически в пятикомнатной. Вдвоем с сыном. У него своя спальня, у меня своя, кухня общая, столовая общая и ливингрум, то есть гостиная — тоже общая. Артур у себя в спальне имеет телевизор, музыкальный центр, компьютер, т. е. это как бы его уголок, убежище; захотел уединиться — пожалуйста. Без проблем. Можем одновременно смотреть разные программы — он у себя, а я в гостиной в своем кресле, или лежа на тахте в спальне смотрю исключительно русские каналы по тарелке.

Артур уже закончил колледж, два года как работает в компьютерной фирме программистом, с языком у него все в порядке и потому он запросто может смотреть их телевидение. Каждому свое. Если б я знал язык, может быть, и я смотрел бы местные программы, почти уверен, что смотрел бы. Но что не перестал бы смотреть русские — это 100 процентов. Вся жизнь прошла там, все мои мозги, каждая извилина, можно сказать, протачивалась там, только штампа не хватает: «Сделано в СССР». И разве может мне быть что-нибудь более интересно, чем то, чем живет моя прежняя родина?! Не думаю, что кто-нибудь может с этим поспорить. Пацан — да, он приехал сюда, когда ему было семь лет. Язык схватил в первый же год как пошел в школу. Я даже не успел заметить, когда и как это произошло — вдруг смотрю, говорит со своими товарищами, строчит, как пулемет. После этого я забеспокоился, как бы он не забыл русский — тогда ведь я не смогу с ним говорить. И стал заставлять его учить русские стишки, басни, читал ему сказки на русском, позже — статьи из детской энциклопедии. Все на русском. А на каком еще? Я ведь на армянском говорю чуть лучше, чем сейчас на английском. Жил ведь в Баку, а там все говорили на русском — язык международного общения. Все были друзьями — в школе, на работе, никто про нации ничего не думал. Какие нации!

Никто ведь не знал, что все может вдруг так измениться. В один момент! Я даже не заметил, как стало все меняться. И еще, честно вам скажу, мозги мои были заняты очень крепко одной девушкой, младшим научным сотрудником она у нас работала. Я — зам. начальника мехмастерской, все заказы на экспериментальные образцы через меня проходили, и вот она принесла мне чертежи искрогасителя для двигателей буровых установок. Все было утверждено дирекцией, осталось изготовить образец, а испытывать его она должна была поехать в Узбекистан, там как раз полыхал огромный газовый фонтан; уже год столб пламени бил на высоту в двести метров и в день, говорят, сжигалось столько газа, что хватило бы на отопление целого города. Представляете? Вот потому и встала необходимость устранить искры в выхлопных газах танковых двигателей, которые приводили в действие буровые установки.

Ну, я посмотрел чертежи и сразу заметил, что обработку металлов у них в отделе знают не очень хорошо или не придают значения таким важным вещам, как допуски и посадки, чистота обработки поверхности, марка металла и еще куча разных необходимых уточнений, без которых изготовить даже простую деталь невозможно, а тут — конструкция, искрогаситель. Я сказал ей об этом. Она покраснела, собрала чертежи и убежала в отдел. Через два дня приносит обратно и говорит: «Вот, мы исправили».

Я посмотрел и вижу: то, что исправили, — это капля в море. Да и то не уверен, что все правильно.

— Вы исправляли? — спрашиваю я эту девушку.

— Нет, я понесла в конструкторский и там мне это сделали.

— А почему не конструкторский разрабатывал искрогаситель? — спросил я.

— Потому что нас сроки поджимают, каждый день звонят, требуют искрогаситель, на Ученом совете все одобрили конструкцию, дали «добро», мы думали, что можно по этим чертежам быстро изготовить опытный образец и повезти в Урта-Булак на испытания… — сказала девушка.

Мне вдруг почему-то — даже сейчас, через столько лет, не могу сказать почему — стало ее вдруг жалко. Думаю, молодая девочка, сразу видно, из хорошей семьи, и должна с этой бандурой ехать в какую-то глушь, где — я это точно знал, сам бывал в таких местах в командировках — одни бандюги, пьяницы да охотники за большими заработками.

— Ладно, — говорю, — попытаемся на свой страх и риск изготовить этот искрогаситель.

И завернул чертежи, понес мастеру цеха. А она побежала за мной:

— Большое вам спасибо, вы не представляете, как я вам благодарна, вы меня так выручили. Ведь эта моя первая самостоятельная работа…

Короче, вот с этой девушкой Милой у нас вскоре начался роман. Служебный роман. Она была замужем, я тоже женат: у нее трехлетняя дочка, у меня тогда только намечался сын — жена была беременна. И тут вдруг такое наваждение. Прихожу домой, а мысли все о ней. И у нее то же самое. На работе только и думаем о том, как соскочить, какой придумать предлог, чтобы вместе провести время. Я взял у двоюродного брата ключи от его квартиры, и чуть что мы тут же срывались с работы, как опытные разведчики — она через проходную, я из мастерской через заводские ворота. Ловил такси, догонял ее — она шла вдоль трамвайной линии, быстро садилась в машину, и точно так же, порознь, мы возвращались на работу. Самое интересное, что в этот Урта-Булак я поехал вместе с ней — мы уже с ней так сблизились, (хотя еще между нами ничего не было), что я не мог ее одну туда отпустить. В последнее время, как придем на работу, мы уже думаем, как бы нам поскорее увидеться. Или я брал чертежи и шел к ней в лабораторию, или же она прибегала к нам в мастерскую, узнать, как идет сборка. И чуть ли не весь день мы с ней говорили — у нее в отделе, в коридоре, у нас в мастерской, и только очень важные дела нас отрывали друг от друга.

И вот я ей говорю, когда уже искрогаситель был почти готов:

— А хотите, я поеду с вами на испытания?

Она чуть не поперхнулась, когда это услышала.

— Как? Разве это возможно? Я была бы счастлива.

— Ничего сложного, — сказал я. — Скажем, например, что при испытаниях может возникнуть необходимость корректировки тангенциального ввода устройства. Я поговорю с Адылем, он скажет замдиректора пару слов по этому поводу. Думаю, получится.

Адыль — начальник мастерской, мой друг, он меня пригласил в мой научно-исследовательский институт, чтобы я сделал для их музея движущиеся макеты разных конструкций буровых установок, станков-качалок. Работа филигранная, не каждый, даже если возьмется, сможет сделать. А Адыль знал, что я смогу. И, вообще, благодаря Адылю в те годы сплошного дефицита моя семья жила, не зная хлопот. Потому что Адыль всегда находил левую работу, которую в основном я или выполнял, или руководил выполнением. Что запомнилось: как-то Адыль принес заказ на изготовление устройства для закрывания бутылок водки металлическими крышками — в магазинах в то время уже начали продавать водку с такими крышками. Условия было такое: чтобы приспособление имело минимальный вес, было простое в изготовлении и удобное в применении. И чтоб времени на закрытие такой крышечкой бутылки уходило бы как можно меньше, ну секунд пять, не больше.

— Если сделаешь, — сказал мне Адыль, — считай, что у меня и у тебя будет по машине «Жигули». Заказ оплачивает солидный подпольный цех.

Сделал я это приспособление, купили мы с Адылем машины и потом, если в цеху у нас отмечали чей-нибудь день рождения и на столе стояли бутылки водки или коньяка, Адыль осматривал крышечки и почти всегда говорил:

— Опять наши!

Так вот, Адыль сказал замдиректора, что беспокоится, как бы молодая девушка, если там что случится с опытным образцом, не оказалась бы в беспомощном положении, и потому предлагает укрепить ее, послав с ней своего заместителя. Замдиректора дал «добро», и мы с Милой полетели в этот Урта-Булак. С искрогасителем все получилось, как надо. Провели испытания и оставили искрогаситель на буровой, хотя буровой мастер был недоволен и просил, чтобы мы размонтировали и забрали его с собой. Тем не менее, составили акт испытания, все подписали, даже дали Миле и мне премию, и попутно выяснилось, что этот искрогаситель там на фиг никому не нужен, никто эту бандуру и не соберется изготовлять серийно, прикреплять к выхлопным трубам двигателей и терять 20 процентов мощности. Просто им надо было создать видимость, что они принимают все меры безопасности, чтобы ничего подобного урта-булакскому фонтану больше не произошло, а в цепи мер значился и наш искрогаситель. На банкете по поводу успешного проведения испытаний искрогасителя главный инженер, подняв бокал, запел: