Голова бога (Приазовский репортаж)

— Я не убивал, — сквозь зубы процедил Ники.

Николая под конвоем двух Петров увели и заперли в кладовой, где хранились припасы семейства Рязаниных. Там содержаться он был должен до утра, пока не откроется полицейский участок.

* * *

По-прежнему пили, но уже без тостов и без закуски, молча — как на поминках. Разговаривали шепотом, и было слышно, как в задних комнатах рыдают Даша и Варвара Матвеевна.

Метался, ставший чужим в собственном доме, городничий. Он пытался поговорить со своими вчерашними друзьями с глазу на глаз. Но те держались на свету, их, дабы предотвратить сговор, охраняли офицеры.

Аркадий подумал: как там Ники? Наверное, не слишком сладко. Подвал хоть и просторный, но потолки там низкие. Впрочем, ему наверняка выдали лампу. Он может выпить для храбрости вина, наливки, которая хранилась в подполе. Да и, в конце концов — это его дом, родной и привычный.

Нет, Ники никак не мог быть шпионом, — рассуждал Аркадий далее. — Он-то и в город приехал на день позже после гелиографирования. По той же причине шпионом не были и генералы, и все из их свиты, если разумеется, не состояли в сговоре… В сговоре с кем?… Уж, безусловно, не с племянником и не с братом.

Да и с накидкой не так уж все ясно. Накидка — накидкой, но все знали, что абреки ни на шаг не отступают от графа. Неужели убийца не заметил этих верзил в темноте? Возможно, хотя это маловероятно.

А если, положим, все же убийца знал, что накидка Рязанина на Колокольцеве?… Что в беседке именно граф?… Тогда подозреваемых ровно двое — а именно братья Рязанины. Если, разумеется, они никому не сказали об этой перемене одежды. Тогда сговор меж братьями тем более исключен: не мог же городничий пожертвовать сыном?… Выходило: самый подозреваемый — городничий. Но ничего, кроме догадок против него не имелось… Зачем он убил графа? Просто, чтоб ослабить русскую армию? Зачем же убивать таким способом, навлекая опасность на свой дом, семью. Граф ведь был в его руках — можно было, к примеру, угостить того на прощальном обеде какой-то отравой. И несостоявшийся командующий умер бы где-то в Геническе, как предположили бы, от какого-то желудочного расстройства, которые так часты в дороге.

Не понятно было и с орудием убийства. Генерал был убит ножом, однако все слыхали выстрел. Кто стрелял? Абреки? Нет, их пистолеты остались заряженными. Сам преступник? Зачем? Чтоб привлечь внимание к своему злодеянию? Нет, это немыслимо.

Аркадий вспомнил пещеру. Выстрелов он слышал четыре, но в барабане револьвера штабс-ротмистра не хватало лишь трех пуль.

Воистину странное преступление: непонятно не только кто убил, как убил, но даже — кого убивать намеревались.

Юноше по-прежнему не было места среди приглашенной публики. Наглядевшись на покойника, он едва не подошел к графине, но отвернул, поняв, что сказать ему нечего. Ноги вынесли журналиста в коридор, тот вел от парадного входа к черному через весь двор. Была мысль: взять фонарь, с ним осмотреть беседку. Но дойдя до черного выхода, Аркадий спустился по лесенке в полуподвал, где находилась кухонька, комнаты прислуги и кладовая, выбранная под место заключения Николаю. И, как бы то ни было, в этом доме Аркадию это был самый близкий человек.

Заключенного охраняли артиллерийский Петр и адъютант генерала Рязанина. Когда подошел Аркадий, и сообщил, что желает поговорить с другом детства, они удалились в другой конец коридора, до которого было саженей пять.

— Ники? Ты меня слышишь? Ты тут?…

— Нет, — раздался усталый голос. — Сбежал я. Что надо, Аркаша? Желаешь подробностей для твоего никчемного листка от коварного убийцы?… Так вот, кукиш тебе!

Слова эти покоробили Аркадия, вспыхнула мысль: обидеться и удалиться. Однако юноша сдержался.

— Ники, я пришел сказать, что верю тебе. Я хочу помочь тебе.

— Ай!

— Дай мне ее имя. Я поговорю с ней, буду умолять тебя спасти.

— Да пошли они в зад все хором! Я-то боялся, что хотя бы две или три дамы, скажут, что были со мной. А даже одна — и та промолчала.

— Да кто она? Шепни мне!

Даже через закрытую дверь Аркадий почувствовал, как Ники печально улыбнулся.

— Брось. Даже если убедишь — ей уже никто не поверит. Станут говорить — из жалости сказала. Надо было или сразу признать, или уже молчать далее. О, да! Правду ей я тогда сказал: те поцелуи я запомню навечно!

Аркадий размышлял, рассматривая замок, на который взяли кладовку. Николай, меж тем вещал из-за закрытой двери далее:

— Не верьте, мой друг, заклинаю Вас, женским обещаниям. Они отрекаются от нас куда быстрей и охотней, нежели апостол Петр отрекся от Христа, — последние слова Ники почти выкрикнул так, чтоб его услыхали его охранники.

Те сделали вид, что не расслышали.

— Может, вас кто-то видел вместе?… Застал, когда вы поднимались по лестнице?

— Нет, мы сговорились встретиться, поднявшись не вместе.

— Вы были в комнате над залом? — вспомнил Аркадий. — Я видел в окнах свет лампы.

— Чепуха! С чего бы мне туда идти! Мы уединились в моей комнате. Где же еще?

Комната Николая была угловой. Одним окном она выходила на улицу, вторым смотрела в сад. А над залом была опочивальня родителей Николая. Кто-то еще был наверху. Не то чтоб это многое меняло… Однако картину стоило бы представлять в целостности.

— А кто там тогда был?

— Да мне-то какая разница! — голос из-за двери был полон отчаянья.

Казалось, еще немного и Ники разрыдается. Разговаривать далее смысла не имело.

— Я пойду и осмотрюсь. И, Николай…

— Что?

— Пока не сбегайте. Может, все уладится.

По той же лестнице Аркадий поднялся на второй этаж, заглянул в комнату Николая. Постель была смята, но не то чтоб сильно. Видимо дело дошло где-то до страстных поцелуев, и нежных, хотя и крепких объятий. Зато в родительской спальне супружеское ложе пострадало куда сильнее. Покрывало с простынями были смяты, сдвинуты и обнажили матрас, подушки словно разбросало взрывом. Одна думочка и вовсе оказалась на полу. Аркадий задумчиво нагнулся и поднял ее. На мгновение ему показалось, что он видит на полу какие-то искорки. Позже понял: это звезды, которые отражались в стекле оброненных кем-то очков.

Хотя, отчего кем-то?… Он знал эти очки.

* * *

— Ваше Высокоблагословение?

— Да, сын мой…

— Можно вас на несколько слов?…

— Нельзя ли попозже?…

— Я прошу прощения, но думаю, что нельзя.

Отец Афанасий неглубоко поклонился собеседнику, всем своим видом изображая сожаление о прерванной беседе. Но что поделать: такое поколение нынче растет…

Когда отошли, из кармана сюртука Аркадий достал очки.

— Где вы их нашли? — удивился батюшка.

Его лицо заискрилось радостью — порядочные очки в этакой глубинке достать было непросто. Но когда Аркадий лишь глазами указала на потолок, радость словно срезало: уж лучше бы эти очки никогда не находились.

Аркадий держал очки в руке, но отец Афанасий не торопился их брать. Он по-отечески обнял юношу за плечи, и повел в сторону и в тишину.

— Я не знаю, что думать, — признался Аркадий честно.

До сей ночи он считал протоирея человеком чистейшим в уезде. Но уж такова была эта ночь — слишком много в ней рушилось.