Голубой бриллиант (Сборник)

Окрест лишь тьма и мрак непроглядный...

Таня трепетно прижалась к Силину, словно желая

передать ему свои мысли и чувства, слиться воедино. "О ком,

422

о чьей преступной душе, сотворившей тьму и мрак

непроглядный вещает певец?"

И в ответ на ее мысли, как тяжкий стон, вырываются и

захлестывают крутым накатом вещие слова могучего таланта:

Глад и мор, и трус, и разоренье.

Словно дикий зверь рыщет люд зачумленный.

Голодная, бедная стонет Русь...

Силин прикоснулся своей ладонью к Таниной руке, нежно

погладил ее, взволнованно прошептал: "Это о нашем

времени". А громоподобный голос артиста, сверкающий

множеством оттенков и граней, изливал слушателям - далеким

потомкам той давней смуты, современникам новой, более

страшной трагедии России, покаянную исповедь окаянного

царя Бориса: И лютым горем, ниспосланным Богом

За всякий мой грех в испытании,

Виной всех зол меня нарекают,

Клянут на площадях имя Бориса.

И ком вселенской боли и скорби, как вулкан, как чугунные

ядра мортиры, извергаются из богатырской груди певца и

разрываются в зале гулом рукоплесканий и возгласами

восторга. Светлая улыбка озарила вспотевшее лицо Маторина,

он сделал благодарственный поклон публике и восторженным

жестом указал на скромно стоящего у рояля концертмейстера,

– как потом узнали Таня и Силин, свою супругу Светлану

Орлову, - подошел к ней, бережно взял ее тонкую руку и нежно

поцеловал. Таня с восхищением, очарованием и доброй

завистью подумала: "Сколько любви и ласки в этом

трогательном благородном жесте", и еще плотней прижалась к

Силину, всем существом своим ощущая его волнение и

душевный порыв. А взволнованный Силин мысленно

повторял: "Клянут на площадях имя Бориса, только уже не

Годунова, а Ельцина, клянут и в домах, и в поездах, и на

фермах, в студенческих аудиториях. Проклятие кошмарным

пологом висит над всей Россией. Не клянут лишь в

православных храмах по причине особой симпатии патриарха

к Борису Кровавому". Пожилая женщина, сидящая впереди них

во втором ряду, с горькой печалью произнесла вслух только

что прозвучавшие со сцены слова: "Голодная, бедная стонет

Русь".А Маторин все пел, арию за арией, его необыкновенной

красоты голос восхищал и очаровывал. Он подчинил, покорил

слушателей и был для них владыкой и царем, и зал раз за

423

разом взрывался овацией восторга, и опять влюбленный и

нежный супруг губами касался изящной руки Светланы

Орловой.

Взволнованные Силин и Таня вышли на Театральную

площадь. Ветер приутих, но подмораживало.

– Этот концерт вселил в меня если не оптимизм, то

надежду. Жива еще Россия, у которой есть такие таланты, как

Владимир Маторин. Их, наверно, много таких, только путь к

массовому зрителю, к народу для них закрыт. На телеэкранах

бесятся бездарные шулеры.

– И зарабатывают по миллиону в день, - добавил Силин.

– А подлинные таланты нищенствуют. Искусство, духовность

рынку не нужны.

Домой вернулись поздно, довольные и счастливые. Таня

пригласила Силина "попить чайку". Он с радостью согласился.

Театр их сблизил, именно там она совсем не преднамеренно

обратилась к нему на "ты"; получилось это как-то естественно,

само собой. Дома, проводив его в гостиную, она сказала:

– Снимай пиджак, располагайся, - и подала ему

вчерашнюю "Советскую Россию", а сама удалилась в спальню.

Через пять минут вышла в изящном голубом халате,

подпоясанном по талии. Он вскинул на нее удивленный и

вместе с тем очарованный взгляд. Грациозная, свежая,

румяная, она была прекрасна. Словно отвечая на его немой

вопрос, решительно объявила, пытаясь скрыть волнение:

– Сегодня ты заночуешь у меня. Позвони Оле,

предупреди. Она поймет и не обидится.

"Кажется, наступил тот час, которого я так долго и с

мальчишеским нетерпением ждал", - с трепетом и восторгом

подумал Силин. А она продолжала с загадочной улыбкой:

– Сегодня мы будем пить только чай, и ни капли

спиртного. Ни-ни. Мы должны быть свежие, как огурчики. Это

говорит тебе врач.

Он догадывался, о чем идет речь, и все еще не верил:

это так неожиданно. У него пропал аппетит, и на ее

предложение "сейчас будем ужинать" ответил:

– Мне не хочется. Только чай.

– Представь себе - и я не хочу. Будет чай с сыром и

маслом. Хорошо?

Он ласково кивнул. Душа его пела. Он любовался ее

голосом, открытым, без жеманства, ее доброй, чуть-чуть

озорной улыбкой, каскадом шелковистых волос, падающих на

узкие плечи, и все еще не верил, что мечта его уже подошла к

424

порогу и стучится в дверь. Он боялся спугнуть ее

непродуманным словом или жестом. Он отложил в сторону

газету, снял пиджак, повесил его на спинку стула, растянул

галстук. А она все с той же деловитой легкостью достала

вешалку и упрятала его пиджак вместе с галстуком в гардероб.

– Тебе понравилась его жена?
– вдруг спросила Таня,

имея в виду Светлану Орлову.

– У вас есть что-то общее. Во внешности.

– А какие трогательные отношения. Мечта, - с умилением

сказала она, разливая чай.

– Ты права, - согласился Силин.
– Любовь - это самое