Голубой бриллиант (Сборник)

нравилось своей необычной обстановкой: обилие картин,

самовары, вазочки, тюбики красок, кисти. И посреди большой

комнаты мольберт с прикрепленным к нему листом чистого

белого картона. За мольбертом, немного в сторонке невысокий

помост, покрытый старым ковром, на помосте небольшое

кресло с резными, деревянными, покрашенными под бронзу,

подлокотничками.

– Это твой трон, милая моя королева, - сказал Лукич,

кивнув на кресло. Он по-хозяйски расхаживал по мастерской,

шарил привычным взглядом по картинам и вдруг,

остановившись у мольберта, недовольно проворчал:

– Ты все таки решил картон. Но я же просил тебя о

холсте.

535

– Так лучше, Лукич. Мы ж договорились: сделаю рисунок

углем на картоне, а на холсте композиционный портрет

маслом.

– И углем можно было на холсте, - смирительно молвил

Лукич.
– Скажи, что пожадничал.

– А ты знаешь, сколько теперь стоит холст? Это тебе не

советские времена, - оправдывался Ююкин.

Пока мужчины припирались, я с интересом

рассматривала картины. Тут были и пейзажи - зимние и

летние, в которых угадывались знакомые мне по дачном

поселке Лукича и Ююкина места, и цветы, и натюрморты,

сочные, словно живые. Но особое мое внимание привлекли

женские портреты. В основном это была одна и та же женщина

– Настя, жена Игоря. Поясной портрет в пестром летнем

платье с полуобнаженными плечами и грудью с букетом

полевых цветов в руках. Другой портрет - она же в темно-

зеленом бархатном платье с глубоким вырезом, обнажившим

короткую шею и часть груди, украшенной золотой цепочкой и

янтарным кулоном, восседающая вот в этом кресле. Левая

рука оперлась в подлокотник и подбородок, правая в кольцах

свободно покоится на коленях. Взгляд задумчивый,

естественный. Этот портрет мне понравился. Мне даже

захотелось иметь именно такой. Только вот фон, какой-то

золотистый мне показался не совсем здесь уместным. Другие

же портреты той же Насти, написанные в разных позах и

одеждах, мне показались неестественными, безликими и

пустоглазыми. А большая картина, на которой была

изображена Настя, лежащая на тахте в халате, наброшенном

на обнаженное тело с кокетливой улыбкой, отдавала

фальшью.

– Ну, как тебе "Настениана"?
– спросил меня Лукич, глядя

как я внимательно рассматриваю женские портреты.
– Игорь,

как Рубенс - у него одна натурщица - собственная жена.

Однообразно и скучно.

– Попробуем создать "Ларисиану", может она оживит и

украсит мою женскую коллекцию, - ответил Игорь и мило

улыбнувшись, вопросительно посмотрел на меня. - Как

Лариса? Согласны?

– Ты не забывай, что Лариса не имеет столько

свободного времени, как твоя неизменная модель Анастасия, -

за меня ответил Лукич, и в голосе его я уловила ревнивые

нотки. Вдруг спросил: - Ты своих "Циников" закончил?

– В общем, да.

536

– Покажешь?
– Тон Лукича дружески покровительственен.

– Эту вещицу еще никто не видел. Вы будете первыми, -

объявил Игорь и вытащил из-за шкафа большое полотно. На

нем было изображено всего две фигуры, написанные в полный

рост на золотистом фоне церковного интерьера: патриарх

Алексий-Ридигер (не путать с патриархом Алексием-

Симанским) и Борис Ельцин с лукаво потупленным взором и

свечой в руке, а патриарх, облаченный в торжественные ризы

и сверкающую драгоценными камнями митру с крестом и

тресвечником в руках. При помпезном золоченом фоне уж

очень ярко были выписаны художником характеры

персонажей: ханжество недавнего атеиста Ельцина-оборотня,

и торжествующая самоуверенность, граничащая с наглостью,

бывшего лютеранина-иноверца, а ныне православного

патриарха Веся Руси, ярого экумениста и поклонника

иудаизма. Оба ненавистники России. В девяносто третьем в

октябре с благословенья антисоветчика - патриарха,

антипатриот Ельцин расстрелял из танков законный

парламент. Долго и внимательно рассматривая эту картину

Лукич заключил:

– Ну, Игорек, я поражен и обрадован: ты сотворил

шедевр! Я очень опасался карикатуры, очень. А у тебя

получилось ядовитое, но правдивое историческое полотно.

Документ. Это посерьезнее репинского "Крестного хода". Это,

скажу тебе уровень "Боярыни Морозовой" и "Что есть истина".

Ты не смущайся, что я поставил тебя рядом с такими титанами

русской живописи, как Репин, Суриков и Ге. Ты достоин.

– Спасибо, Лукич, - смущенно ответил Игорь. - Ваше

мнение для меня очень важно. Я знаю: вы дружили с Кориным,

с Пластовым. А теперь не будем терять время - за работу.

Сегодня сделаем рисунок углем. Для начала.

Немного волнуясь, я взошла на свой "трон". Лукич, не

обращая на нас внимания, продолжал расхаживать по залу и

рассматривать картины, которые он уже не однажды видел. Он

просто старался не мешать работе художника. Игорь

определил мне позу и посоветовал не напрягаться и не делать

искусственным лицо и глаза.

– Сидите естественно и думайте о чем-нибудь хорошем,

например, о Лукиче, - сказал он, слегка улыбнувшись.

А я внимательно наблюдала за Игорем, всматривалась в

его черты лица, и постепенно открывала для себя что-то

новое, чего прежде не замечала. У него были круглые, очень

живые, подвижные глаза, которые придавали ему юные черты.

537

В них сверкали озорные искорки. Всматриваясь пристально в

меня, он щурил их, делал серьезный, озабоченный вид. В