Голубой бриллиант (Сборник)

Россию они не то что не любят, ненавидят. Все эти чубайсы,

явлинские, боровые. Это нация господ. Она уже покорила

Россию, захватила власть. Вначале, в советское время, она

овладела культурой, наукой, юриспруденцией, медициной.. а

теперь и экономикой и всей властью.

– Бедная Россия, - сказала я. - Трагическая судьба.

Россия крепла и развивалась на продолжении всей своей

истории в непрерывных битвах с внешним и внутренним

врагом. Половцы, печенеги, хазары. Всех их она перемолола.

Потом Орда. Она не исчезла, она отступила, рассеялась. А

Россия ширилась на Восток и на Запад, осваивала свободные

земли, очищала свои исконные от пришельцев. Вспомните:

шведы были под Полтавой, поляки в Москве, и французы, и

немцы. Объединяла славян православная Русь сначала

единокровных: великороссов, малороссов, белороссов. А

затем и других народов объединила в СССР. И победила. Но

вот появились новые оккупанты изнутри, пятая колонна -

евреи. И поставили Россию на колени, распяли. И я не вижу

спасения. Потому что нет народа, нет у людей чувства

гордости, национального самосознания. Их окутали ложью,

черное выдали за белое, и русские люди не знают, кто же их

главный враг. И коммунисты, радетели за народ, стесняются

назвать имя главных врагов и России, и всего человечества -

сионистов.

Так за кофием быстро пролетело время, Игорь объявил:

– Продолжим, - И глядя мне прямо в лицо каким-то

новым, ласковым взглядом, озорным и таинственным,

540

прибавил: - Потерпите еще полчасика, и ваш очаровательный

образ войдет в историю.

Эти последние полчаса прошли незаметно, Игорь

работал с веселым оживлением, рассыпал анекдоты и совсем

неожиданно объявил, протянув мне руку:

– Прошу вас сеньорита Лариса оставить свой трон и

спуститься на грешную землю, чтоб лицезреть, как будет

поставлен последний штрих.

Он подвел меня к мольберту и в правом нижнем углу

поставил свою подпись всего два "Юю" и дату. Я смотрела с

радостным удивлением на свой портрет и находила его

удачным, о чем и сказала вслух, вопросительно взглянув на

Лукича. Он одобрительно кивнул головой, а я сказала Игорю

"спасибо" и поцеловала его в щеку.

– О! Сеньорита! - воскликнул дурашливо Игорь.
– Этот

поцелуй нужно закрепить несмываемым лаком на долгие

времена. - Он взял какой-то флакончик и брызнул себе на

щеку. Думаю, что это был одеколон, а не лак, потому что

рисунок, чтоб не размазать уголь, он брызгал из другого

флакона.

Лукич достал из своего кейса бутылку шампанского,

водрузил ее на стол, потом извлек коробку шоколадных конфет

и, обращаясь к Игорю, сказал:

– Доставай фужеры. И самые шикарные, из хрусталя.

Твой бесценный труд, твой шедевр мы закрепим брызгами

божественного напитка. Я думаю положено удачное начало.

Главный портрет впереди.

– Если нам в работе не будут мешать посторонние

зрители, - с лукавой улыбкой уколол Игорь.

– Не будут, - заверил Лукич и прибавил: - А этот портрет

мы заберем сейчас. Потом рассчитаемся.

– Не терпится?
– заметил Игорь.
– Значит понравился. Я

рад. Откровенно говоря, я побаивался оценки Лукича: ему

трудно угодить.

На этот раз я позировала в серебристой с блестками

блузке и черной в крапинку юбке. Игорь поинтересовался в чем

я буду позировать завтра.

– А в чем бы вы посоветовали?
– спросила я.

– Да в чем-нибудь поярче, поконтрастнее, - ответил он.

– Например: кремовые джинсы и розовая безрукавка, -

предложила я.

– Гадится. Даже очень: черные волосы, розовое и

кремовое. Работать будем все светлое время, учитывая, что

541

его в январе не так еще много. Начнем в одиннадцать и

закончим в три. Идет?

– Вам видней. Я согласна.

Дома Лукич предупредил:

– Похоже он глаз на тебя положил. За ним такое водится.

– И после долгой паузы почему-то молвил: - Производитель.

Мне запомнилось это последнее слово. Я недоумевала: к

чему оно сказано? О том, что я очень хочу ребенка Лукич знает

и разделяет мое желание. Он даже как-то сказал, что к

приличному "производителю" он ревновать не будет. И

добавил при этом:

– Только не забывай о СПИДе и прочей мерзости.

Встретил меня Игорь радушно, помог снять пальто, спросил,

не холодно мне. Предложил не снимать белую шаль.

Внимательно осмотрел мой наряд и заключил:

– Очаровательно! Этот портрет я буду писать сердцем.

– А почему не красками?
– рассмеялась я.

– Потому, что ты красивая. Давай перейдем на "ты", мы

же почти ровесники. Согласна?

– Давай, - без особого энтузиазма ответила я, глядя на

большой холст, стоящий на мольберте. На холсте уже слабым

контуром намечена композиция: девушка сидит в кресле,

забросив правую руку на спинку, а левая рука с букетом цветов

свободно покоится на коленях.

– Такой вариант тебя устроит?
– любезно спросил он и

прибавил: - Конечно, было бы интересней, если б вместо брюк

была короткая юбка. У тебя красивые ноги. Есть у тебя такая

юбка?
– Найдется. И тоже бежевая.

– Прекрасно!
– обрадовано воскликнул он.
– Завтра ты ее

прихватишь. Здесь переоденешься. А сегодня займемся

головой. Голова, лицо - главное. Особенно твои глаза. У тебя

глаза молодой рыси. Тебе никто так не говорил? В них что-то

есть и восточное, персианское. И какая-то неразгаданная

тайна.Усадив меня в кресло и смешивая кистями краски на

палитре, он продолжал говорить любезности, которые можно