Гомер

не говорится. И только из других источников нам известно, что он является порождением

Урана и Геи и в момент титаномахии был вместе с другими Сторукими на стороне Зевса.

Эта доолимпийская хтоническая мифология представлена у Гомера до чрезвычайности

скудно.

У Гомера остались от нее только ничтожные и случайные обрывки. Но даже и эти

обрывки свидетельствуют о том, что Гомер – поклонник исключительно олимпийцев, а

титанов трактует достаточно отрицательно, считая их кознодеями, кривоумными,

сварливыми и явно сочувствуя их низвержению. Точнее же сказать, Гомер просто ничего

существенного о них уже не помнит.

4. Хтонический корень олимпийских богов. Век хтонизма сменился, как мы знаем

из общей истории античной мифологии, веком олимпийцев. Наблюдая зарождение и

развитие олимпийской мифологии, можно видеть, как тысячелетний хтонизм с большим

упорством отстаивал свои позиции, а в некоторых отношениях оказался даже

непобедимым, оставшись в виде рудиментов в десятках и сотнях мифологических образов

периода классики. Эти рудименты, конечно, налицо и у Гомера. Последовательный и

систематический историзм повелительно требует от нас формулировать эти рудименты,

потому что именно они свидетельствуют об огромном культурном творчестве и прогрессе,

именно они превращают надоевшие всем мифологические схемы в живое орудие некогда

бывшего развития и борьбы.

а) Зевс и Гера. Если начать с верховных божеств, Зевса и Геры, то даже в них следы

хтонизма прощупываются весьма отчетливо. Прежде всего эти божественные супруги

являются родными братом и сестрой, что говорит нам об отдаленных временах

кровнородственной семьи. Зевс заведует у Гомера громом, молнией, облаками и тучами, и

вообще воздухом и погодой. (См. А. Ф. Лосев, Олимпийская мифология, стр. 47-50).

Знает Гомер даже Зевса Подземного (Ил., IX, 457). Конечно, в героическую эпоху,

когда процветал Зевс, все эти природные стихии уже были у него в подчинении. Но как раз

это самое и является доказательством того, что некогда он от них был неотличим. Гера –

«волоокая». Этот частый у Гомера эпитет Геры лучше всего указывает на ее

зооморфическое прошлое.

К древним доклассическим временам относится приведенный выше рассказ (Ил., I,

398-400) о восстании Геры, Афины Паллады и Посейдона против Зевса и об устрашении

этих восставших Бриареем. Тут, несомненно, какая-то древняя хтоническая [288] история,

подробности которой, к сожалению, нам не известны. Сюда же относится и бахвальство

Зевса, что он сильнее всех олимпийцев и что он осилил бы всех их даже в том случае, если

бы они при помощи золотой цепи хотели бы стащить его с Олимпа (Ил., VIII, 18-27).

Поскольку неоплатоники толкуют эту золотую цепь символически (а они как раз

реставрировали древнейшие мифы), здесь тоже нужно находить отдаленный рудимент и

глухой отзвук какого-то архаического мифа периода хтонизма. Это же самое необходимо

сказать и о том, что вспоминает Зевс о некогда бывшем сопротивлении Геры. Это

заставило Зевса повесить ее на облаках, связавши золотой веревкой и прикрепивши к ее

ногам две наковальни, при этом все боги были на стороне Геры и, по-видимому, тоже было

какое-то восстание богов против Зевса, им укрощенное.

Наконец, ученые-мифологи не раз предлагали понимать известное свидание Зевса с

Герой на Иде (XIV, 153-353) как пародийное изображение архаического мифа о т. н.

«священном браке» Земли и Неба. Возможно, это изображение и не является

исключительно пародией и сатирой. Но здесь, конечно, мы находим свободно поэтическое,

весьма эмансипированное, совершенно светское изображение любовного свидания

верховных божеств. От старинного хтонического мифа здесь остался только общий

сюжетный контур; но вся мотивировка и весь художественный стиль, конечно, относится

уже ко временам героизма и притом героизма перезрелого, изнеженного и избалованного.

В том, что Гера гремит громом вместе с Афиной (XI, 45) или насылает бурю на Геракла

(XV, 26 сл.), или заставляет само солнце заходить раньше положенного часа (XVIII, 239),

или сотрясает Олимп одним своим движением на троне (VIII, 198 сл.), во всем этом

необходимо находить очень яркие черты древнего хтонизма. Когда Гера является со Сном,

и, одевшись в облака, они движутся по земле, то под их ногами колеблются целые леса

(XIV, 284 сл.). Сон советует ей во время клятвы коснуться одной рукой земли, а другой

моря (271-273). Когда конь Ксанф говорил человеческим голосом с Ахиллом, то этот голос

вложил в него не кто иной, как именно Гера (XIX, 107). Кричит она, превратившись в

смертного мужа, как 50 человек одновременно (V, 784-786).

Подобного рода тексты о Зевсе и Гере в корне разрушают традиционное и довольно-

таки пошлое представление об этих верховных божествах как о красивых пластических

изваяниях типа Фидия, Праксителя или Поликлета. Кто внимательно читает Гомера, тот

думает о Зевсе и Гере немного иначе.

На фигуре Зевса остановимся несколько поподробнее и попробуем исследовать,

каким образом его древние хтонические функции переплетаются с позднейшими

героическими. [289]

Несмотря на свою внутреннюю связанность с героическим миром и даже на его

возглавление, Зевс у Гомера кое-где все же обнаруживает свои очень древние черты. В

«Илиаде», XVI, 233-238 Ахилл молится Зевсу Додонскому или Пеласгийскому, который

вообще является в Греции одним из древнейших и чисто хтонических Зевсов: Ахилл

говорит об его пророках Селлах, не моющих своих ног и сидящих на земле; но он мог бы