Гомер

вторых, здесь стоит вместо этого «на него», т. е. на самого же Ферсита. Неужели Вересаев

здесь не разобрался в греческом тексте? Или, может быть, Вересаев в данном случае

называет «царем» именно Ферсита? Это было бы совершенно правильно, т. к. источники

гласят, что Ферсит – именно царь, а не рядовой воин. Однако трудно предположить, что

Вересаев так далек от традиционных предрассудков, относительно «демократичности» и

«революционности» Ферсита. Во всяком случае, у Вересаева искажение подлинника. А у

Гнедича переведено совершенно правильно: «На него аргивяне гневались страшно»,

значит, народ гневается вовсе не на Агамемнона, а как раз на его противника Ферсита.

То, что войско (Ил., II) в силу прихода Агамемнона побежало к своим кораблям,

чтобы отправляться домой, ровно ни о чем не говорит, потому что царям эта война,

растянувшаяся уже на 9 лет, не меньше надоела, чем войскам. Агамемнон сам несколько

раз предлагает оставить войну и отправляться на родину, (Ил., IX.17-28, XIV.69-81).

Конечно, все такие случаи можно расценивать только как результат уныния и больших

неудач, результат, весьма понятный в условиях тяжелой и слишком затянувшейся войны.

Но все в «Илиаде» понимают это как проявление минутной слабости; и такая слабость

обычно быстро проходит, уступая место неизменному мужеству и всегдашнему

патриотизму как народа, так и царей. Следовательно, формальная неорганизованность

народного собрания у Гомера не имеет ничего общего с развалом народной власти и с ее

уступками в пользу монархической власти царей.

г) Верховная власть – соединение басилевса, буле и агоры. Примерами этого могут

служить такие тексты: Ил., II.50-398 (буле и в дальнейшем агора по поводу отплытия

воинов на родину), IX.9-178, (агора и в дальнейшем буле по поводу переговоров с

Ахиллом), Од., VIII.16-46, (басилевс, буле и агора у феаков об отправлении Одиссея на

родину). Взаимоотношение этих трех элементов, составляющих у Гомера верховную

власть, не поддается точному учету. [94]

4.Военная демократия как общая характеристика социально-политической картины

у Гомера. Ей нисколько не противоречит царская власть, т. к. она «при наличии совета

вождей (буле) и народного собрания (агора) – только разновидность военной демократии»

(Архив Маркса и Энгельса, 1941, IX, 145). Необходимо говорить о намечающемся у

Гомера постепенном падении царской власти и зарождении аристократической

республики, а вместе с тем и рабовладельческого государства, закрепившего уже

начавшееся социальное неравенство вместе с демократической оппозицией.8)

5. Отсутствие юридического формализма. Чтобы правильно представить себе

социально-историческую основу гомеровских поэм, надо отказаться от абстрактных

юридических норм, о которых говорит западноевропейская наука. Надо исходить из

жизненной гущи исторического процесса у Гомера, приводящей к текучей и

непосредственной общественности, далекой от твердых юридических норм и основанной

больше на необязательном и расплывчатом обычном праве: басилевс, буле и агора

собираются то все вместе, то порознь, то вообще в любой комбинации, причем функции

этой верховной власти весьма неопределенны, случайны и зависят от разного рода

текущих обстоятельств. Необходимо прямо сказать, что к Гомеру неприложим никакой

юридический формализм и неприложима никакая метафизика общественных отношений.

6. Итог. Подводя итог предложенного нами краткого и конспективного очерка

гомеровского общества, мы должны сказать следующее. Это общество пока еще является

обществом доклассовым, и здесь пока еще нет государства, ни рабовладельческого, ни

какого-нибудь другого. Здесь люди все еще живут в виде родоплеменных объединений, и в

крайнем случае, в виде союза племен. Однако все родоплеменные институты, а именно

басилевс, буле и агора, находятся у Гомера в состоянии брожения и становления. Это явно

переходное состояние. Частная собственность и социальное неравенство уже налицо.

Однако еще нет того универсального принудительного аппарата, который бы узаконил это

неравенство и обеспечил бы его дальнейшее развитие, именно государства. Во главе всего

управления и всей общественной жизни пока еще стоит родовая знать, которая

обслуживается сородичами и соплеменниками меньшей [95] значимости (земледельцами,

скотоводами и ремесленниками), батраками, переселенцами и патриархальными рабами.

Но знать эта уже тронута цивилизацией, она уже стремится к свободомыслию и в религии,

и в морали, и в политике, и на войне, и во всей личной и общественной жизни. У Гомера

мы находимся в самом конце общинно-родового строя, накануне аристократической

республики со всеми ее внутренними антагонизмами, включая прежде всего

демократическую оппозицию.

Выше мы видели, в каком текучем состоянии находился текст поэм Гомера вплоть до

александрийских времен. Теперь мы видим, в каком текучем состоянии находится вся

социально-историческая картина, обрисованная в этих поэмах. Всякое сведение этой

картины к какому-нибудь одному неподвижному принципу грозит коренным искажением

предмета, и метафизика неподвижности в отношении Гомера больше чем где-нибудь

всегда грозила безвыходными противоречиями и провалами. Но это не значит, что здесь

перед нами полный хаос. Мы старались в этом хаосе выделять доминирующие тенденции,

а эти последние понимать как ту или иную социально-историческую структуру. Такой