Гомер

и дружеский обмен дарами часто граничил с торговлей. Пиратство у Гомера, вообще

говоря, не считается чем-то особенно предосудительным. По крайней мере, когда

Полифем спросил Одиссея, не морской ли он разбойник, тот нисколько не обиделся (Од.,

IX.252-255).

Таким образом, торговля в гомеровском мире имеет самое ничтожное значение, хотя

она уже, несомненно, возникает. Ее бывает трудно отличить и от дружеского обмена

подарками и от прямого грабежа. Деньги, конечно, еще отсутствуют. Кроме того, хотя

греческие цари и не прочь иной раз пуститься в то или другое торговое предприятие,

самая стихия этой торговли все-таки им чужда. Когда феакиец Евриал заподозрил в

Одиссее купца, разъезжающего по морям, то тот обиделся и назвал его наглецом (VIII.159-

166).

С торговлей же шло рука об руку и развитие ремесла.

в) У Гомера упоминаются различные ремесленники: кузнецы, плотники, кожевники,

горшечники, ткачи, золотых и серебряных дел мастера, а также прорицатели, певцы,

лекари и глашатаи. Уровень ремесла чрезвычайно высок. Как мы увидим ниже, изложение

у Гомера буквально пересыпано упоминаниями разного рода высокосортных изделий,

художественно-сработанного оружия, одежды, домашней утвари, искусно построенных

дворцов. За ремесленниками идет и демос, начинающий разоряться и отчуждаться от

родных мест. Еще более бесправны переселенцы-метанасты, картину работы которых мы

можем найти в «Одиссее», XVIII.357-375, и батраки-феты, поденщики, часто близкие к

рабам (Од., IV.643-645) и попадающие в полную кабалу к хозяину, как Аполлон и

Посейдон к Лаомедонту (Ил., XXI.441-459). Эта картина служения Аполлона и Посейдона

в виде смертных у троянского царя показывает, что бесправие батраков в своей самой

неприглядной форме хорошо известно Гомеру. Указанное место из «Илиады» для

социально-исторического [86] анализа заслуживает самого глубокого внимания.

Агамемнон резко противопоставляет себя беднякам (Ил., IX.125-267). Общеизвестны

слова Ахилла в Аиде о горькой доле батраков. Одинокая пряха едва-едва зарабатывает

хлеб себе и своим детям (XII.433-435). И уже совсем по-гесиодовски Гомер, вопреки

множеству других своих текстов, прославляет Зевса как принцип справедливости,

утверждая, что он обрушивается бурей и ливнем на людей, злых и неправых, которые

(XVI.386- 388)

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . неправый

Свой совершают на площади суд и насилия множат,

Правду теснят и ничуть наказанья богов не страшатся.

Наконец, у Гомера мы встречаем нищих, которые уже совсем немыслимы в родовой

общине, где все являются своими и родными. Об их жалком и унизительном положении

можно судить по тому Иру, который стоял на пороге перед пирующими женихами и

выпрашивал себе подаяния и с которым Одиссей, тоже в виде подобного нищего, затеял

драку (XVIII.1-100).

г) Рабство в патриархальном виде, но с предвестьем наступающей классовой

борьбы. У Гомера мы находим также и рабов. Эти рабы пока только рабы-пастухи и рабы-

домашние слуги. Имеются также привилегированные рабы – свинопас Евмей, даже

имеющий собственного раба и собственное помещение, и нянька Одиссея, Евриклея.

Евмей сам, в отсутствие хозяина, строит по собственному почину 12 закут для свиней и

обносит весь этот скотный двор обширным забором (Од., XIV.7-16), строит дом, сам режет

свиней из хозяйского стада для угощения прибывших, целуется со свободными при

встрече, как будто бы и сам он свободный. Это в полном смысле слова друг Одиссея и

родной для него наставник, почти руководитель. От таких привилегированных рабов резко

отличаются рабы – коровники, свинари, пахари. Как предвестие надвигающегося

классового рабовладения можно рассматривать дикую расправу Одиссея с неверными

рабами – особенно казнь Мелантия и повешение служанок (Од., XXII.471-477). Но если

эта расправа Одиссея со своими рабами вызвана их виной, то Гомер вполне понимает, что

бесчеловечное отношение к рабам может возникать и совершенно без всякой вины со

стороны рабов. Андромаха ровно ничем не провинилась перед Ахиллом, и тем не менее он

перебил ее родственников, когда брал ее в плен. Она остро переживает свое бесправие, а

также бесправие и своего ребенка (Ил., XXII.477-499). Самому Гектору принадлежат

страшные трагические слова (VI.450-466):

Но сокрушает мне сердце не столько грядущее горе

Жителей Трои, Гекубы самой и владыки Приама,

Горе возлюбленных братьев, столь многих и храбрых, которых

На землю пыльную свергнут удары врагов разъяренных, – [87]

Сколько твое! Уведет тебя меднодоспешный ахеец,

Льющую горькие слезы, и дней ты свободы лишишься.

Будешь, невольница, в Аргосе ткать для другой или воду

Станешь носить из ключей Мессеиды или Гиппереи;

Необходимость заставит могучая, как ни печалься.

Льющую слезы тебя кто-нибудь там увидит и скажет:

«Гектора это жена, превышавшего доблестью в битвах

Всех конеборных троянцев, что бились вокруг Илиона».

Скажет он так и пробудит в душе твоей новую горесть.