Гончаров и погоня за бриллиантом

Сурово кивнув, Славик протянул четвертинку хлеба, затем, приподняв фуфайку, достал из-за пояса бутылку водки.

–  Банкуй, Кот, - приказал мне брюхан, взяв на себя обязанность старшего в компашке. - В нашем-то дворе как оказался?

Этого вопроса я ждал, потому с удовольствием ответил:

–  Понимаешь, Жека, ко мне пришло письмо, но ошиблись адресом, вместо вашего двадцать пятого дома принесли в мой, пятьдесят пятый. Квартира обозначена правильно - номер пять, а домом ошиблись. Какому-то Унжакову Георгию Ивановичу. Жду его уже полчаса, все нет.

–  А его и не будет, Жора неделю как на дачу укатил.

–  Когда же вернется?

–  Не знаю. Откуда нам знать? Он не докладывает. Сел да поехал. Ну, нам пора, идем, Славик.

Я допустил ошибку, назвав номер квартиры. Очевидно, алконавты прознали, через чью кладовку был совершен взлом. Пришлось играть в открытую. А это менее продуктивно.

–  Ну вы, ханурики занюханные, или будем вести содержательную беседу на свежем воздухе, попивая водочку, или сегодня же я выписываю вам пару повесток. Тогда придется отвечать уже в моем кабинете, а там не так приятственно. Всасываете?

–  А ты чего нас на испуг берешь, начальник? Мы что, убили кого-то, изнасиловали или бомбанули этого ару? Не надо! Пуганые мы.

–  Пьете, не работаете.

–  А ты найди нам работу, начальник. На пенсии мы. Я прапорщик, двадцать пять лет Родине отдал. А Славик еще больше - заводу, теперь инвалид. Ну а водочку на улице и ты с нами жрал. Так что извини-подвинься. Состава преступления нет.

–  Да бросьте, мужики! Это я так, на всякий случай, давайте поговорим, пузырь еще возьмем.

–  Не надо. В кабинете пей. Со своими коллегами. Идем, Славик.

–  Да не мент я, мужики, сам по себе работаю.

–  Ну и работай!

Чуть покачиваясь, они с достоинством удалились, оставив мне две пустые бутылки и неразрешенную проблему. Все шло наперекосяк. Плюнув, я пошел домой и лег спать.

* * *

Вечером в мою берлогу начали собираться мужики. Первым явился медэксперт Корж. Покрутив сизым носом и учуяв аппетитные запахи специй, он засуетился, похлопал по "дипломату".

–  Ректификат-с!

–  Оставь, водка есть. К делу. Девчонку резал?

–  Резал, отличные потроха.

–  Самоубийство?

–  Не знаю, не знаю.

–  А кто знает?

–  Господь Бог. Давай по махонькой.

–  Погоди, Захарыч, сейчас Ермаков и Свиридов появятся, Шутов придет.

–  А при чем тут Шутов, это же не его...

–  Очень может быть, что его. Рассказывай.

–  Ну, особенно-то нечего. Тебя ведь не интересуют последствия падения, то есть ушибы, разрывы. Череп - вдребезги, сам видел. Тебя интересует что-нибудь вкусненькое. А вкусненького ничего нет. Что это у тебя? Селедочка? Уважаю. Может, по...

–  Да подожди ты, хроник. Больше ничего?

–  У меня все. Остальное - дело ваше. По маленькой?

Ермаков пришел, когда Захарыч вконец истомился и был готов отправить меня к праотцам.

–  О-о! - блеснув модными окулярами, оценил он стол. - А ты, Захарыч, уже на боевом посту?

–  Тебя, дурака, только и ждем, - проворчал эксперт, скручивая пробку.

–  А где Свиридов?

–  Он сегодня дежурит, да и зачем он? Ест много, а толку от него мало.

–  Тогда вперед. Ленка, тащи горячее.

–  Ну, зачем ты так, Костя? - неодобрительно поморщился Захарыч. - Надо сперва селедочку, салатики, грибочки. А то сразу - горячее. Быдло легавое.

–  А за легавого ответишь, червяк трупный, - вторил ему Ермаков, аккуратно наполняя лафитники.

–  Ну, что у тебя, рассказывай, - не выдержал я Генкиной медлительности.

–  А у меня, Костя, полный мрак. При обыске квартиры Ирины Скворцовой обнаружены золотые ювелирные изделия. Как-то: колец обручальных - пять штук по 5, 2 грамма каждое, две цепочки золотые по 22 грамма и серьги с рубинами, в скобках - корунд, две пары общим весом 8, 4 грамма.

–  Не вижу ничего сенсационного. Они у нее должны были оказаться независимо от того, соучастница она или нет.

–  Налицо самоубийство, так?

–  Предположим.

–  Что значит - предположим? Тебе под ноги с пятого этажа падает баба, а из квартиры, как ты говоришь, никто не выходил. Факт?

–  Не стопроцентный. Дело в том, что мне пришлось бежать до пятого этажа, а это - время. Убийца мог уйти.

–  Но ты же не встретил никого. И замочных щелчков не слышал. А между прочим, дверь ее квартиры бухает так, что слышно в соседнем подъезде. Ты ведь этого не слышал?

–  Нет.

–  Вот и я о том же. Кроме того, соседка, тетя Роза, подтверждает то же самое. Никто не выходил, и, значит, она была дома одна. Выходит, самоубийство, но...

–  Погоди, может быть, убийца зашел в другую квартиру.

–  Проработал. Исключено. На пятом этаже дома находилась только эта тетя Роза, а она не откроет даже Господу Богу. На четвертом вообще никого не было. Все на работе, ребята проверили. В двенадцатой квартире, на третьем этаже, проживают дед с бабкой, их участие в этом деле абсурдно. Они даже не знали, как ее зовут. Она ведь поселилась там совсем недавно, после Нового года. Остальные жильцы третьего этажа, как и положено, отсутствовали - кто на работе, кто где.

–  Как это "кто где"?

–  Две старухи сестры ходили в магазин, пришли, когда труп уже увезли. Еще тот парень, из одиннадцатой квартиры, которого сержант тормознул. Он музыкант, и, кажется, ничего, кроме Шубертов и Шопенов, его не интересует.

–  Ты уверен?

–  Уверенным я могу быть только в себе, и то не совсем.

–  Дальше.

–  Дальше похожая картинка, тем более ты сам контролировал первый и второй этажи сразу же после случившегося. Чердак мы тоже осмотрели. Замок там не открывали с полгода.

–  Значит, суицид?

–  Похоже, хотя...

–  Что - хотя?

–  Ты помнишь, во что она была одета?

–  Фланелевый халатик и белые трусики.

–  Вот, вот. Ворсинки от этого самого халатика найдены на оконной коробке, внизу.

–  Что тут странного? Она ведь соприкасалась с подоконником.

–  С подоконником, но не с коробкой. И направление этих ворсинок перпендикулярное окну. Краска там облупилась, дерево шершавое. Такое впечатление, что она ползла по подоконнику, чтобы выброситься.