Гончаров и убийца в поезде

К восьми часам я стоял перед домом, внимательно рассматривая на воротах уродливый картон с надписью: "Дом продается". Покупать его я не собирался. Напротив дома, чуть левее, я устроился на скамейке, закурил и приготовился ждать. Через полчаса за моей спиной за скрипела калитка, и на свет Божий вылезла не то армянка, не то еврейка.

– Вам что, сидеть больше негде?
– Она грузно повалилась на противоположный конец доски, сморщив горбатый толстый нос.
– Покойный Арик не для того построил скамейку, чтобы на ней сидели незнакомые мужчины и курили свои вонючие сигареты. Уже убирайтесь, или я вас выгоню вон.

Я сидел молча, растерянно улыбался, не зная, что ответить достойной женщине, так яростно оберегающей частную собственность и нерушимый покой родного очага.

– Чего ты губы раскатал, как баран на новые ворота, прямо как наш участковый?

– Да вот, бабуля, жду.

– Я бабуля?! Тетю Софу еще никто не называл бабулей, сопляк!
– распалялась старуха.
– Тетя Софа родилась на этой улице и ничего, кроме уважения, от людей не видела.

От гнева она затрясла крупной седой головой, и мне показалось, что мягкий, дряблый мешок жира, висевший у нее под подбородком, вот-вот оторвется и шлепнется на меня, измазав желтым прогорклым салом.

– Извините, ради Бога, уважаемая тетя Софа, ухожу! Я просто ждал, когда проснутся хозяева того вон дома. Он, кажется, продается?

– Ах, вон оно что! Я так и знала. Конечно, продается, если Катя не передумала за ночь. Сидите, сидите, молодой человек, вы мне совершенно не мешаете. Да ради Бога, курите.
– Из кармана грязноватого халата она вытащила пачку "Беломора" и ловким щелчком выбила папиросину точно в рот.

– А дом-то хороший?
– начал я издалека.

– Приличный. Пять комнат. Раздельный санузел. Водяное отопление от АГВ. Восемь "лимонов". Дайте ей шесть - и дом ваш.

– Пять комнат?
– удивился я.
– Там, наверное, человек десять живут?

– Что такое вы говорите? Глупость. Там живет только одна Катя и ее придурок.

– Кто?

– Витька-сыночек, уголовник и наркоман. Ему давно пора жить за колючей проволокой, подальше от приличного общества.

– А отчего ж продают?

Старуха глубоко затянулась и отбросила окурок. Выпустила из жирного чрева хвост синюшного дыма, закашлялась и ядовито прошипела:

– Говорит, в деревню к отцу поедет, под Саратов, вместе со своим придурком Витей. Вон он вылупился, паразит.

На открытой веранде стоял мой мучитель и палач Витек. Был он хмур и озабочен. Подтянув спортивные трусы, он подошел к турнику и, помедлив секунду, сильно и резко бросил литое тело на перекладину.

Я сидел, с удовольствием наблюдая, как легко, без напряжения послушные мышцы вертят, кидают, подтягивают красивое тело в ярком свете еще свежего утра. Открутив на турнике, он занялся избиением кожаного, набитого опилками мешка, имитирующего фигуру человека. Молотил он ногами так, что я удивлялся прочности мешка. На какой-то миг Витек вдруг замер, открыл пасть, закрыл и на глазах начал наливаться злобой. Палач заметил свою жертву.

– "Тореадор, смелее в бой, тореадор, тореадор!" - фальшиво гнусавил я, уже открывая калитку.

И, точно бычок, подскочив на месте, Витек кинулся на меня, мечтая пяткой заехать в ухо. Рассчитал я правильно. На уровне плеча перехватив его нижнюю конечность, я погасил удар и, с чувством прижав его пятку к себе, ударил на излом в коленный сустав, сильно и не без удовольствия. Парень заорал непроизвольно и естественно. Наверное, было очень больно, потому что по дорожке он крутился волчком минут пять.

Уже выскочила на веранду молодая еще, красивая женщина в ночной рубашке, с всклокоченными со сна волосами. Сразу оценив ситуацию, она схватила топорик и бесстрашно пошла на меня, готовая отомстить за неразумное свое чадо.

– Спокойно, Катя, - отступая к калитке, бодрился я.
– Домик пришел покупать, а он мне ногой в ухо, - кивнул я в Витькину сторону.
– Отчаянный у вас сын.

– Витьку моего... да я тебя!
– Но баба уже стала соображать, бросила топорик и покудахтала к птенчику.
– Витенька, мальчик, где болит?

– Да иди ты отсюда! Сами разберемся.
– Парень перестал кататься и сел, оглядываясь вокруг мутными от боли глазами.

– Как же я тебя оставлю, маленький ты мой?
– видя на глазах пухнущее сыновье колено, ворковала маманя. Видела бы она, с каким удовольствием ее "маленький" варил мне яйца. А колено я разбомбил ему прилично, видать, что-то порвал. Жаль! Мне он нужен дееспособным.

– Да иди ты в дом, все нормально!

– Ага!
– согласился я.
– Мы больше не будем.

– Иди, иди, принеси мне штаны.

Сказал это Витек как-то уж очень с нажимом. Мне не понравилось. И когда Катя приволокла джинсы, буквально выдрав их у нее из рук, я извлек из кармана газовый пистолет.

– Ай-я-яй! Ребята, давайте жить дружно.

– Чего тебе надо?
– сорвался Витек.

– Пообщаться.

– Уже общнулись!

– Но ты-то не все мне сказал.

– Мать, иди. Свари кофе, позавтракаем.

– А он?
– пальчиком, как на рептилию, указала на меня неизвестно когда успевшая привести себя в порядок брюнетка

– А я человек воспитанный, Катя. Я пяткой по уху бью, только разобравшись.

– Если хоть пальцем его тронете, звоню в милицию!

– И я отдаю им незарегистрированный газовый пистолет вашего сынишки, которым он хотел меня удушить.

– Докажите!

– Посмотрите напротив. Там давно сидит тетя Софа и все видит.

По обе стороны тети Софы уже сидели еще две костлявые товарки и с видимым удовольствием, стараясь не пропустить даже мелочи, наблюдали за нами.

– Идите и ничего не бойтесь.
– Я открыто улыбнулся Катерине, искренне желая успокоить ее и понравиться.

Нехотя она скрылась за дверью.

– Красивая у тебя мать, Витек.

– Ты это мне брось, без тебя знаю. А про маманю будешь вякать, я тебе там не только сварю, вообще оторву. Усек?

– Усек, усек, "черный пояс". Давай поговорим.

– Баксы верни, или мы тебя тут и закопаем. Ромка все отлично сделает. Больно, правда, но качественно, без брака. Ему только в руки попадись - и можешь быть спокоен. Замочит классно. Красиво и артистично. Тебе самому понравится.

– И как же?
– заинтересовался я.