Good Again

– Пит, я знаю, что ты думаешь: что лес — это территория Китнисс и Гейла, — начала я, запинаясь. — Так оно и было когда-то. Но еще раньше это было место, куда я ходила с отцом. Тогда я и научилась быть такой, какая есть. Мой отец говорил, что меня назвали в честь стрелолиста**, растения со съедобными корнями: «Китнисс, пока ты можешь найти себя, ты не будешь голодать»- говаривал он. И знаешь, где произрастает стрелолист?

Пит был так увлечен моей речью, что ему потребовалось время, чтобы понять, что я и впрямь задаю ему вопрос. Он просто помотал головой.

— Он растёт у воды. И есть такое озеро, куда я ходила только с отцом — даже Гейл там прежде не бывал. Там-то они и растут, эти корни. После смерти отца я всегда ходила туда одна. Оно меня врачевало, потому что там жили воспоминания о нем. И я там жила, — я замолчала, не уверенная, что он меня правильно понял. — В моей жизни было не так уж много прекрасных вещей, — я дотронулась рукой до его щеки. — И озеро было одной из них, и я хочу, чтобы ты туда пошел со мной. Я чувствую, что там присутствует душа моего отца, и я уверена, что она знает, как нам с тобой помочь, — я грустно ему улыбнулась при мысли, что он уже никогда не сможет познакомиться с моим отцом, узнать его. — Но только если ты сам к этому готов.

Пит посмотрел на меня так, как будто готов был вот-вот взорваться, не в силах ничего произнести вслух. Он просто притянул меня себе, усадил на колени и яростно поцеловал, не дожидаясь, пока я буду готова ответить на поцелуй, просто вломился в мой рот. Рука его крепко удерживала мой затылок, и когда он отстранился на миг, чтобы глотнуть воздуха, мир вокруг завертелся.

— Хорошо, — коротко выпалил он, по-видимому, уже не доверяя своему красноречию.

***

Солнце изрядно припекало наши спины, хотя было все еще утро. Пока мы шли по тропинке, ведущей к лесу, я взяла его за руку, и не стала отпускать даже когда почва стала неровной. Я старалась идти осторожно, и из-за его протеза, и потому, что, как я подозревала, после приступа он мог еще плохо себя чувствовать. Путь на озеро от Деревни Победителей пролегал на юг. Минут сорок мы шли по холмистой местности, и я старалась сделать все, чтобы следовать самой надежной дорогой. Зная, как его раздражает, если я специально подстраиваю что-то, чтобы поберечь его ногу, я старалась делать вид, что делаю все как всегда.

Вскоре мы оказались в высокой траве и спуск под ногами захлюпал от влаги. Я повернула направо и повела Пита на скалу, возвышавшуюся над водой. Возле нее росли несколько высоких деревьев, дававших прохладную тень даже в самый отчаянный зной, а под ними росла трава. Но большая часть скалы все же оставалась на солнце и некогда мы с отцом лежали на теплом камне, обсыхая после того, как наплаваемся. Вода была восхитительно прозрачной. Озеро питала вода с гор, простиравшихся на север — оно было частью водной системы, которая текла на юго-восток. Хоть вода и казалась недвижимой, в его глубине били ключи, которые не давали ей застояться и поддерживали ее движение даже зимой, когда озеро покрывалось толстым льдом.

Я расстелила одеяло и водрузила на него свою охотничью сумку. Первым делом достав фляги с водой, я отдала одну из них Питу, который заметно вспотел пока карабкался в гору по такой жаре, и выглядел при этом довольно знойно — с таким мужчиной хотелось побыть наедине на природе***. Чтобы перевести дух, мы присели рядышком на одеяло. Он потянулся, взял мою руку и поцеловал тыльную сторону ладони.

– Здесь так красиво. Как это место обнаружил твой отец? – задал он вопрос, поглаживая мою ладонь большим пальцем.

– Ему показал дедушка, а тому – его мать. Они были охотниками еще до Темных Дней и передавали свои умения из поколения в поколение. Я ходила на охоту с тех пор, как научилась держать лук и стрелы. Прим же всегда больше походила на маму – у нее с детства был талант к врачеванию. И она на дух не выносила убийства зверей, хотя и была очень хороша в собирательстве. Я была другой. Вся в нашего отца.

Пит прилег на бок и просто смотрел на меня. Я смутилась под его взглядом, хотя и была привычна к постоянному вниманию к своей персоне.

– Так твоя мать никогда не охотилась?
– уточнил он.

– Не думаю, что отец даже пытался ее этому учить. Это было не для нее. Она была для этого чересчур нежной.

– Ты скучаешь по маме?
– спросил он мягко.

– Пит, да я полжизни только и делаю, что учусь обходиться без нее. Думаю, что впредь я как-нибудь выдержу ее отсутствие, - ответила я, слегка скривившись.

Пит вздохнул.

– А я скучаю по своей семье все время, а иногда и думать больше ни о чем не могу.

Мне ничего не оставалось, как погладить его по щеке, провести пальцами по нежной мочке и пощекотать краешек ушной раковины.

Пит от этого прикосновения рассмеялся.

– Почему ты так делаешь? В смысле, мне нравится, просто я никогда прежде не видел, чтобы кто-то ещё это делал.

– Как делаю? Чешу тебе ушко?
– улыбнулась я. – Мама говорила, что когда я была маленькой, я могла уснуть только, если держала ее за ухо. Бедная мама, по ее словам, от этого у неё из-за меня вечно болела спина. А потом я делала так только с Прим. Мне просто нравится – наверно, старые воспоминания.

– Ты была той еще врединой даже во младенчестве, - он усмехнулся при этой мысли.

– Ага, я же всегда такая, - и я улыбнулась в ответ.

Мы погрузились в молчание. Мне хотелось поскорей забросить сеть и попытать удачу. При мысли о свежей рыбе на ужин у меня текли слюнки. Но сидеть с ним рядом вот так, было так хорошо, что я боялась пошевелиться, чтобы не вспугнуть это ощущение.

– Как там в городе?
– спросила я в итоге.

Пит сделал глубокий вдох. А я внутренне прокляла себя за глупость. Конечно, он старается там не бывать. Разве не так развеян пепел, в который превратилась его семья?

– Я не должна была спрашивать. Прости, - выпалила я.

– Нет, нет. Конечно, тебе любопытно. Я туда хожу в ту сторону только когда бывает доставка посылок. И не расхаживаю там повсюду, тебе, думаю, понятно, почему. В городе все отстраивают. Там работают и бригады из местных, и приезжие из других Дистриктов, которые прислали рабочую силу - из Восьмого и из Десятого. Они тут как бы на частично на добровольных началах. И еще там множество капитолийцев.

– В самом деле?
– переспросила я.

– Да. Очень много волонтеров приехало после падения Капитолия. Мне кажется, они чувствуют за собой вину и хотят участвовать в восстановлении колыбели Революции.

– И каково они теперь все причудливого цвета?

– Никакого. Они сняли свои украшения после падения Капитолия, вроде как в знак единения. В любом случае быть вычурным теперь немодно. И это для меня большое облегчение, вряд ли я смог бы вынести вид фиолетовых людей, работающих возле станции. Да у меня бы от такого припадок приключился.