Good Again

— Чего ты от меня-то хочешь? — зашипела я на него.

Его глаза заметно потемнели.

— Всего.

Я чувствовала, что желание с ним бороться полностью меня покинуло, руки и ноги стали ватными. Забавно, он мог сейчас же получить то, чего хотел. Так просто было бы сказать ему, что я его люблю, и дать все остальное, чего он жаждал, но я была не в состоянии это сделать. Слова будто застряли у меня в горле, а от гнева и разочарования сказать это было только сложнее. Такие слова накладывали обязательства, и он был прав: сейчас было не время. Пока я не могла при ярком свете дня повторить то, что шептала ему под покровом ночи во время приступов — трусиха.

— Можешь меня отпустить. Я никуда не собираюсь, — прошептала я.

Он освободил мои руки, скатился с меня и лег рядом на бок. Я вообразила насколько некомфортно ему наверняка было лежать на мне, опираясь на свою культю, и вместе с ним испытала в итоге облегчение. Одернув свою смятую ночнушку, которая все еще была закручена на талии, я повернулась к нему спиной — теперь уже не настолько скованная напряжением, как раньше, но и не успокоенная - я пыталась его коснуться. Пит потянулся и потушил лампу. Расплел мою измятую косу, расчесывал мне волосы нежными пальцами, пока не разобрал все спутанные пряди. Мне очень хотелось, чтобы он больше меня не трогал, чтобы просто дал заснуть, но я была не в силах заставить себя снова с ним заговорить. Я была так вымотана, да и не знала, как успокоить все еще болью отзывающееся на его касания тело и растревоженные мысли. Когда мои веки наконец сомкнулись, мне стали сниться сплетенные тела и жаркие лобзания, которые заканчивались тем удовлетворением, которого я была лишена.

________

*В оригинале — «I’m already a goner». Фраза, отсылающая к классическому диалогу эверларк в «Голодных играх». В пещере Пит на самом деле сказал Китнисс: «И я понял, что, как и твоя мать, я — пропащая душа», в классическом же переводе: «что буду любить тебя всегда».

Комментарий к Глава 10: Столкновение

Комментарий автора: Эта глава должна была быть о Дне Поминовения, но вышла совсем другой. Я посмотрела фильм “Голодные игры” (от переводчика - представляете, как давно написано :) и мне очень захотелось изобразить напористого Пита.

========== Глава 11: День Поминовения ==========

После той ночи я обнаружила, что мне трудно смотреть на Пита без откровенного смущения. Как бы мне ни хотелось вернуться к былой простоте в наших отношениях, но все мои попытки сделать это провалились. После завтрака, во время которого Пит изо всех сил пытался быть приветливым и вести себя как ни в чем не бывало, я схватила свой лук и решила пойти поохотиться. Хоть Пит и просил меня полагаться на него, но мне нужно остаться наедине с собой. Раз он не мог мне дать того, в чем я нуждалась, я решила поискать утешения в своем родном лесу.

Сидя на дереве, я думала о многом и ни о чем, пока не обратилась мыслями к самому насущному. Прежде мне удавалось выжить лишь слепо полагаясь на свои инстинкты, потому что я стремительно принимала решения, следуя им, не размышляя ни секунды о последствиях. Этому меня научили годы охоты, когда я подстерегала жертву и предугадывала каждое её движение. Но это качество, что помогало добыть оленя или кролика, сделало меня вовсе никчёмной в сфере людских взаимоотношений. Оно стало еще сильнее во время Игр, где на меня надвигалась одна опасность за другой, и где я была готова немедля реагировать на малейший звук или движение. Мне было невдомек, смогу ли я когда-нибудь избавиться от этой вечной настороженности, смогу ли не отвечать на все активным действием, а замереть и подождать, когда это бывает нужно. Питу давалось это гораздо легче, чем мне. Неудивительно, что Койн в своё время подумывала о том, чтобы спасти с арены его, а не меня — его способность идти на контакт и убеждать людей была поистине редким природным даром, мощнейшим из орудий.

Минувшей ночью я снова показала всю свою подноготную и наломала дров. Я слишком резко реагировала и на грядущий стресс в связи с церемонией, и на прикосновения Пита, и на его отказ незамедлительно отдать мне нечто столь всепоглощающее. И как ни больно мне было в этом признаться, но он был прав. Я среагировала так на его ласки оттого, что мне хотелось просто забыться, отгородиться от той нелепой пародии, которой оказалась моя жизнь. Сомнений в том, что меня к нему влечет, уже не оставалось — с течением времени это притяжение мне было все труднее игнорировать. Чувства мои к нему гнездились глубоко, и я уже знала, что они не изменятся до конца моих дней. Но прошлой ночью я ему так и не открылась, и он это понял. Теперь же я не находила себе места и дулась оттого, что не могла сообразить, как все вернуть на прежние позиции.

Уже после полудня я наконец взялась за лук и подстрелила пару белок, индюшку, кролика, чтобы после целого дня в лесу не заявиться домой с пустыми руками. Когда я вернулась, Пит работал в своей мастерской наверху, а я, не поднимаясь к нему, принялась потрошить добычу, отложив белок для Сальной Сэй, а требуху — для Лютика. На ужин я приготовила рагу из кролика, и хоть я щедро приправила его ароматными травами из нашего сада, я все еще не ощущала никакого вкуса, еда во рту была словно песок. Пит спустился на кухню и опасливо сел напротив меня за стол. Он больше не стал притворяться, что все у нас нормально, и ел с мрачной гримасой на лице. Когда же он спросил меня не хочу ли я с ним поговорить, я просто помотала головой и, буркнув, что устала, по окончании ужина смылась наверх, переоделась и улеглась с постель.

Когда он позже ко мне присоединился в спальне, я притворилась, что сплю без задних ног. Я чувствовала, как под ним просел матрас и как он стал снимать протез на краешке кровати. Как он забрался под одеяло, но не стал двигаться на мою сторону. Я изо всех сил пыталась действительно уснуть — порою погружалась в легкую дрему, но настоящий сон не шел — мне слишком мешали мои попытки лежать спокойно и не ворочаться. Я чувствовала каждое малейшее движение Пита, и было непохоже, чтобы он спал. Когда же наконец стало светать, я поспешила выскользнуть из постели, не проверяя даже бодрствует ли Пит. Я вновь собралась на охоту и прослонялась без толку по лесу все утро. Бессонная ночь отняла все силы, и я в итоге свернулась калачиком под заросшим мхом деревом и задремала. Проснувшись уже после обеда, я опять по-быстрому добыла пару тушек и вернулась домой, к уже заведенному вчера порядку. Внутри меня заметно разрасталась пустота. Может, я в конце концов истаю как горящая свеча и просто испарюсь…

Где-то посреди этой второй бессонной ночи я почувствовала, как в его теле растет напряжение. И в блеклом свете я различила судорожно сжатые кулаки, стиснутые зубы, и лицо, на котором лежала печать ужаса и боли. Он с чем-то боролся в своем мучительном сне, грудь его высоко вздымалась. И в тот же миг все мои прежние метания были забыты: я тут же перекатилась к нему и обвила его обеими руками. Принялась гладить по голове, шептать на ухо призывы вернуться поскорей ко мне. Во сне он хныкал — у него был не полноценный приступ, а один из тех кошмаров, когда он застывал от ужаса, из тех, что случались у него еще до охмора. Постепенно его тело стало расслабляться, зубы разжались, и он открыл глаза. Он так посмотрел на меня и так коснулся моего лица, что я пропала. Обида и стеснение двух последних дней растаяли как дым, и я принялась осыпать его нежными поцелуями — в глаза, лоб, щеки, потом и в губы, а пальцы мои поглаживали его мочки. Чуть позже я в точности как раньше примостила голову на его плече. Скользнула левой ногой под его правую, здоровую ногу, нашла рукой его ладонь, и наши пальцы сами собой сплелись где-то у него на груди. Я наконец смогла сама забыться пусть и беспокойным сном. И ему пришлось еще два раза за ночь просыпаться, чтобы успокоить мои кошмары. Мне стало ясно, что никогда уже мы с ним не сможем перестать цепляться друг за друга.

На следующий день я не пошла охотиться, и все вертелась возле Пита. Мы вместе работали над Книгой Памяти, сидя на диване. Я записывала свои воспоминания о Руте, а он рисовал ее портрет. Я попросила не рисовать ее мертвой, убранной цветами. Мне хотелось видеть ее живой. Сама я описала как мы с ней стали союзниками, и что она очень напоминала мне Прим, пробуждая во мне желание о ней заботиться на инстинктивном уровне. То, как она могла раскинув руки перелетать с дерева на дерево, как птичка. Какие сладкие трели она издавала. Насколько глубокими казались ее карие глаза. Как сияла ее темная, цвета какао, гладкая кожа. Как заворожил меня буйный каскад ее непокорных кудряшек, подобных которым прежде я не видела. Как опустошила меня ее смерть. Я не могла сдержать слез, описывая встречу с ее родными, братьями и сестрами, во время Тура Победителей. Пит посмотрел на меня со своей стороны дивана и как будто ждал, чтобы я позвала его разделить мое горе.

Отложив исписанные страницы, я посмотрела на него с призывом и тоской. Он все понял без слов и раскрыл мне объятья. Тихонько к нему прислонившись, я позволила ему себя укачивать, пока не иссяк бездонный колодец моих слез. И ночью мы тоже уже с ним не различались, мы как и прежде вместе противостояли таящимся в темноте кошмарам. Приблизив губы к самому его уху, я прошептала, что я больше не буду отталкивать его из-за вспышки гнева. Что я вела себя глупо. Что мне ужасно жаль. Так я дала ему свою первую клятву.