Город
Шрифт:
Прощай, Город. Встречай, Чернуха!
* * *
Колёса стучат, поезд несётся оголтело. Из его трубы валит пар. Он, как и все другие механизмы в Новом Мире, работает на основе паровых ядер.
Вокруг один только снег и лёд, кусками летящий из под механических копыт. Но вот что-то виднеется вдали, всё чётче и чётче, поезд сбавляет темп, а силуэт становится более разборчивым. Это огромный разменов пещера, которая является шахтой и служит Городу основным и единственным источником топлива.
Интервалы между стуком колёс о шпалы становятся всё длиннее и длиннее, время становится бесконечно длинным
Послышался глухой скрежет прямо под ногами, так звучат тормоза.
— Приехали! — Извещает проводник, а по сути временный тюремщик, который лишь передаёт бразды реального правления тюремщикам Чернухи. — Вылезай!
Команда отдана, люди, сгорбившись, встают со своим мест и, выстроившись в две шеренги, идут к выходу. Там они по очереди спрыгивают со ступенек поезда на снег.
Павел шёл в конце, бок о бок с Борисом, когда он вышел, его взору предстала огромная глыба, в которой с близкого расстояния и шахту то не сразу распознаешь. В глыбе высечен черный-черный проход, арка, в которую не попадает солнечный свет и в которую могло бы поместиться трёхэтажное здание.
Сам поезд остановился в паре десятков метров от входа, высадил заключённых и встал на месте. Осуждённые по чёрному приговору, а потому пригнанные на Чернуху, они пошли внутрь сами. Их никто не сопровождал и никто не отнимал у них шанса бежать. Ни в какие цепи и даже ни в какие верёвки их никто не заковывал. Они шли своим ходом и по своей воле.
Так и работа система: людей одевали достаточно тепло, чтобы они не умерли от холода, но не достаточно тепло, чтобы они смогли преодолеть расстояние до Города без поезда.
Вот им и оставалось — идти на Чернуху и пытаться выжить там или идти и умереть в снегу. Право на самоубийство Капитан всегда считал неприкасаемым, поэтому если какое-то гражданское право в Городе и охранялось достойно, то только право на покончить жизнь самоубийством.
Для музыканта всё было просто — его родители могут быть ещё живы, и если они живы, то только здесь, а потому и другой дороге для него не было. Куда хотел попасть, туда дорога и привела. Жалел он лишь об одном, что не мог расспросить Марию о её к нему чувствах, полюбила ли она его в самом деле или просто выполняла задание. Скорее всего, выполняла задание. Так думал Паша, потому что так ему было думать проще всего.
Павел, Борис, Фёдор и остальные утонули во тьме гигантского входа на Чернуху. Стоит отметить, что вход и глыба, в которой он был высечен, больше походили не на скалу, а на раздвинутые ноги опытной проститутки. Опыт её измерялся шириной и длиной этого самого входа.
С первых секунд Паша понял, что ему и остальным придётся привыкнуть к этой вездесущей тьме, ведь сколько они не пытались тереть глаза и жмуриться, ничего не выходило. Все они сошлись на мнении, что попали в какой-то туннель, и в нём по крайней мере не было ветра, как снаружи, но разузнать больше им не удалось. Тогда группа заключённых решила пойти дальше. Они начали углубляться в пещеру, спускаться всё глубже и глубже. И самым странным было то, что их никто не держал, никто не пытался их провести за руку вперёд и никто не приказывал им куда идти. Никаких представителей закона пока не наблюдалось.
Они шли так некоторое время, пока прямо перед ними из неоткуда, буквально из-под земли, не вырос блокпост. Там стояло несколько вооружённых охранников всё с теми же дубинками на поясе и злобными хмурыми лицами. Хотя, лица почти не удавалось разглядеть. В такой темноте большую часть деталей обстановки и интерьера приходилось додумывать.
На блокпосту их всего
лишь посчитали и отправили дальше, а пока они собирались спускаться дальше в шахту, услышали разговор. Стояла мама с дочкой и, судя по всему, отец семейства, заключённый на Чернухе.— А долго ты ещё будешь здесь работать? — Тихонько спрашивала дочка, но голос её размашистым эхом разносился по туннелям.
— Долго, доченька, долго, — говорил отец. — Тебе ведь бывает холодно? Бывает. А Генератор греет тебя и греет весь Город, всех дочерей Города. Чтобы он продолжал греть и оберегать вас от зимы, мне приходится работать и добывать для него топливо.
— А как же остальные отцы? — Девочка захныкала, и мама прижала её поближе к себе, успокаивая. — Не все же отцы работают здесь, а ты работаешь.
— Ты не думай об этом, ты лучше вот что, возьми вот это, батька твой сам слепил, — он передал ей в руки какую-то грубо обтёсанную фигурку.
Она рассмотрела игрушку поближе, и её глаза вдруг радостно заискрились:
— Папа! Это же Многоног, та самая машинка, которую ты мне показывал, только намного меньше. Спасибо!
— Ага, та самая, — видно было, что отец держался из последних сил. Он специально пошёл прощаться с семьёй в туннели, чтобы никто не видел как он утирает слёзы. — Не за что, доченька.
— А как ты смог сесть здесь на такой большой машине, папа? — Спросила девочка. — Многоног же такой большой!
— Эх, девочка, — проговорил охранник, не давая сказать отцу. — Сесть то здесь очень просто, а вот выйти намного сложней.
Он повернулся к матери и сказал:
— Ваше время вышло, я проведу вас до поезда, он как раз уже прибыл за вами.
И они ушли.
Отец прибился к группе новоприбывших заключённых, в которой состояли Павел и Борис, все они пошли дальше вниз. Мужчина, который только что попрощался со своей семьёй, шёл впереди всех, постоянно трогал своё лицо и показывал дорогу остальным.
Они приближались к чему-то. К чему-то такому, отчего до них долетало тугое надрывное эхо. Это было похоже на постукивания хищных мандибул, которые заглатывали пишу. Они подходили ближе к этому чему-то и звуки становились всё яснее и яснее: слышался звон рабочих кирок, стук заострённого железа о камень и угольную породу, вагонетки, наполненные и пустые, перекатывались с места на место. Среди прочих звуков послышались очень редкие голоса людей, чаще вздохи и пыхтения рабочих.
Наконец-то они добрались до места. Это был огромных размеров купол, который был сокрыт в скале. Павел никогда не видел помещения больше, чем это. Однажды он был в Москве в концертном зале, выступал со скрипкой, но это не шло ни в какое сравнение с тем, куда он попал. Под этим куполом трудились сотни людей, стуча кирками и таская уголь туда-сюда. Вся эта какофония из рабочих звуков давила на голову, словно нарочно выбивала оттуда любые мысли кроме подчинения и страха.
Сквозь неё до человеческого уха доносились лишь редкие переговоры охранников, гордо восседающих на своих постах по краям купола или же снующих вдоль рабочих, контролирующих рабочий процесс.
— Эй, вы, — раздался голос где-то над левым ухом. Новоприбывшие обернулись, но никого не увидели. Те, что уже работали, и ухом не повели. — Вы пришли вовремя, как раз к самому разгару рабочего дня. Приступайте к работе. Берите кирки, разбросанные по земле, бейте породу, нагружайте тачки, их тоже берите, таскайте мелкие кучки угля в большие. Не буду работать на должном уровне — получите кнутом или дубиной. Не захотите больше работать — смело идите на выход из шахты, можете хоть в Город вернуться, никто вас здесь держать не будет.