Город

Человек сидел неподалёку, но увидеть его, как-бы Павел не старался, не представлялось возможным. Скорее всего, подумал он, это тоже определённый метод запугивания. Похож на тот, который на нём применяли, когда он был в глав. департаменте. Только там человека скрывал свет, а здесь его скрывает тьма. Голос из неоткуда словно голос Всевышнего.

— За работу! — Рявкнуло над левым ухом совсем не по Всевышнему.

Заключённые нелепо начали разбредаться кто куда, никто из рабочих не пытался оказать им помощь, а охранники первое время их и вовсе как-будто не замечали. Павел первое время следил за Борисом, но позже он слился с остальными и скрылся от его глаз. Заключённые начали сливаться с другими рабочими, брать с пола кирки, брать в руки тачки, начинали работать, сначала неуверенно, а потом всё с большим и большим запалом.

Кто-то из новоприбывших, точно как и Павел, не мог найти себе занятия, а точнее какого-нибудь рабочего инструмента, он подошёл к охраннику и попросил его дать ему инструмент:

— Извините, вы не могли бы…

Человек в чёрном достал дубинку и вдарил ему по лицу. Тот тут же упал на спину, поднимая снопы угольной пыли. Стражник размахнулся и ударил его ещё раз по голове. Его башка отбилась от дубинки и ударилась об пол точно резиновый мяч. Охранник вдарил по нему ещё несколько раз и пнул его ногой в живот.

— Встать! — Рявкнул на него человек в форме.

Парень не смог подняться сразу, его кружило и мутило. Охранник ещё раз заехал ему по голове и тот рухнул в пыль, не двигаясь. Затем человек спокойно сунул дубинку за пояс и пошёл дальше следить за работой заключённых.

Павел понял, что ему срочно нужна кирка. Он почувствовал себя ужасно неловко без дела, ощутил себя страшно грязным и неприятным даже самому себе. Ему срочно нужно работать.

Музыкант шнырял между рабочих людей, мешался им и попадал под руку, но в конце концов обнаружил то, что искал. Кирка лежала прямо на земле, правда, её держал кто-то неизвестный.

Паша подошёл ближе, потрогал человека. Он был мёртв. Тогда Павел потянул его за волосы, поднимая его голову кверху, чтобы взглянуть на лицо — нет, это не его отец.

Скрипач, хоть и не без труда, но вырвал из окоченевших мёртвых рук орудие, примерился к нему и взялся поудобнее. Затем он прошёлся вдоль стен, нашёл породу поприличнее, размахнулся и ударил. Павел рубанул по ней ещё раз и ещё, начал даже привыкать. Единственное, к чему он не мог привыкнуть, так это к охранникам. Они прохаживались вдоль заключённых и даже если те полностью отдавали себя работе, всё равно стегали их кнутами. Просто так, для профилактики.

Павел старался работать усердно, от стены отлетали куски каждые несколько секунд. Но руки начали неметь, кирка в руках тяжелеть, а что самое страшное — было непонятно, сколько им ещё нужно было работать, день был сейчас, или вечер.

Тогда Павел начал не менее усердно приглядываться к другим людям, искать отца, а пока найти его у него не получалось, он просто следил за обстановкой на Чернухе, запоминал то, как ведут себя другие, чтобы как можно меньше выделяться на фоне других. Это помогало отвлекаться от работы, предоставить всё дело рукам, а самому погрузиться в раздумья. Наверное, так делал каждый, кто попадал сюда, ведь другого способа как-либо развлечь себя особо и не было. Если кто-то говорил и это замечали — их били. Били и того кто говорил, и всех тех, кто оказывался рядом и мог услышать. Хотел он это слышать или нет, он оказывался рядом, а значит получал по спине.

В основном работа шла простая: одни копали уголь, другие сновали туда сюда с тачками, наполняя их кучками угля и стаскивая все мелкие кучки к большим, а большие к одной самой большой угольной куче по центру купола.

Из большой кучи нагружались вагонетки, а вагонетки гнали на поверхность, к поезду, который каждые несколько дней приезжал за углём. Стоит отметить, что само передвижение такой тяжелой нагруженной махины как поезд стоило половины добытого угля. Словно трутень в улье, который ничего не делает и раз за жизнь летает на спаривания, так и поезд простаивает целые дни напролёт на перроне, раз в несколько дней проезжая несколько километров по холодным пустошам и возвращаясь обратно.

В целом Павел понял следующее:

Если ты хорошо работаешь, ты будешь получать меньше, чем если бы ты работал плохо, но получать ты будешь всегда.

Если остановишься вовсе, тебя изобьют до полусмерти или просто убьют.

На Чернухе присутствовала иерархия — один из новоприбывших хотел взять тачку, но ему не дали, отпихнули в сторону и пригрозили смертью.

Работа с киркой была самой тяжелой и самой скучной, на ней держали всех новичков и именно на ней была наибольшая нагрузка.

Работа с тачкой была более активной, чаще приходилось передвигаться, то нагружать тачку грузом, то сгружать с неё груз. А самый главный плюс заключался в том, что можно было с кем-то переговорить, пока нагружаешь свою тачку. Это Павел понял, когда к нему подбежал какой-то дед с тачкой.

— Эй, милок, какие там новости из Города? — Спросил худощавый старик бойцовского телосложения.

— Новости? — Переспросил Павел.

— Тише, тише, — мимо прошёл охранник. Седой мужчина стал быстрее нагружать свою тачку добытым Пашей углём, но это ему не помогло — человек в чёрном треснул его по загривку дубиной и вдарил по копчику Паше. Музыкант схватился за спину и застонал. Его спасло только то, что охранник переключился на дедка, которого он ударами дубинки погнал дальше работать.

— «Чёрт…» — думал Павел. — «Какие ещё могут быть новости? Вот я дурак, так бы хоть знакомства какие полезные завёл».

Кирки стучали, люди с тачками бегали туда сюда.

Скрипач продолжил свои наблюдения и обнаружил закономерность: с тачками бегали в основном одни и те же. Первую половину тачечников сменяли по очереди другие, а вот вторая половина никак не менялась. Создавалось ощущение, что они объединились в некое содружество тачечников и никому не отдавали свои инструменты. Если кто-то пытался бросить работу с киркой и отобрать у кого-то из них тачку, то все рабочие из этого клана сбегались и отбивали своего человека. После этого они, правда, получали по спине и по морде, но зато продолжали удерживать за собой право на владение конкретно этими инструментами.

И сами тачечники тоже делились на два класса: одни таскали уголь, их было большинство, а другие таскали трупы. Именно вторые утащили того новоприбывшего заключённого, который пришёл вместе с Павлом, Борисом и Фёдором. Они же утащили и труп рабочего, у которого музыкант забрал кирку. Все трупы они стаскивали к другой куче, мертвецов не мешали с углём, потому что мертвецы не горели так хорошо как уголь. Они валили тела людей в кучу других тел и бежали за новыми телами, ну или если трупы заканчивались, то они переходили в класс обычных тачечников, перетаскивающих угли.

Павел ужасно сильно устал, хлысты стражников всё чаще и чаще касались его спины, заживо сдирая кожу. В какой-то момент он даже подумал, что не выдержит и сдастся, но именно в этот момент, как по повиновению судьбы, прозвучал голос человека, скрытого во тьме:

— Отбой!

Рабочие побросали свои кирки, начали сдвигаться в одном направлении. Павел тоже попытался бросить кирку, но у него не получалось — пальцы настолько сильно онемели, что он не мог их разжать. Помог ему добродушный охранник, который заметил его, подошел и вдарил по обеим кистям дубинкой, расцепив пальцы, и заодно дав по спине, чтоб не стоял.