Город

— О как, — заявил старичок. — Меня Дед Парфений зовут, а тебя?

— Павел.

— На ка, сынок, — он тыкнул его под ребро локтём и отобрал кирку. — За новости даю тебе тачкой немного попользоваться. Смотри узды не получи. Работай больше, говори меньше. Всё понял?

— Понял, — Павел кивнул и это стало его ошибкой, охранник, проходящий мимо и уже начинавший прислушиваться к ним, вдруг сорвался с места, подбежал и задал им обоим жару. Деду Парфению раз пять дал по затылку, а Павлу всего один раз, но чётко по лицу.

Зато стражник не заметил подмены, а может ему было просто всё равно — он дал музыканту поджопник и погнал его вперёд.

Тот благодарил Бога за то, что ни один удар не прилетел ему в пах. Он после стычки в борделе так ни разу туда и не заглянул — уж слишком отчётливым был хруст и слишком болезненно он переживал удар.

Первое время Павел даже не смог сориентироваться, побежал с полунагруженной телегой к самой большой куче, начал вываливать туда уголь.

Мимо проходящий охранник за это сбил его с ног и извалял в пыли.

— Куда без груза лезешь, — вопрошал он. — Нагрузи сначала нормально, идиот.

Музыкант вновь взялся за борозды управления тачкой и понёсся дальше к кучкам. А пока бегал и собирал кучки в тачку, тихонько осматривался, искал нужных ему людей. Очевидно, пробегать так весь рабочий день он не мог, но попытаться найти родителей был обязан. Теперь у него имелись реальные на это шансы.

Павел бегал от одного рабочего к другому, от одной кучки к другой, руки и ноги его ужасно устали. Он решил сбавить темп и тут же ему в спину тысячью иголок впился хлыст — у музыканта вдруг нашлись силы вернуться на прежний темп, что он и сделал.

Скрипач пытался заговаривать с другими, найти кого-то из своих старых знакомых — но всё было тщетно. Люди усердно работали, а его, если он начинал говорить, прогоняли. Теперь он понимал, почему он так сильно понравился старичку, что тот аж дал ему возможность порулить.

Пора было заканчивать обход, Паша сбрасывал последнюю кучу угля, как вдруг к нему сзади подошёл охранник.

— Эй, ты, иди вон вашего убирай, — бросил стражник. — Не видишь, что трупешник лежит?

— Прошу прощения, — сказал Павел, оглянулся, увидел труп и направился к нему. Музыкант подкатил к лежащему на земле человеку и обомлел. Это был Фёдор Абросимов. Он молча затащил его сначала за ноги, а потом за руки на телегу, после чего погнал к горе трупов. Там он некоторое время задержался, давая возможность старику-писателю, если он заснул, проснуться, но тот провалился в такой сон, из которого не возвращаются.

Павел свалил его в кучу, а пока стоял у неё, нашёл несколько секунд, чтобы присмотреться к горе. Нет, его родителей там не было.

Скрипач поспешил обратно к своему рабочему месту, чтобы вернуть деду Парфению его тележку, но когда он пришёл на место, тот лежал на земле. Павел подкатил ближе, посмотрел на него.

— Ну что стоишь без дела, тащи его к остальным, — рявкнул мимо проходящий стражник. — Быстрее!

Паша взял старика за руки, взвалил на край повозки его первую половину, напёр оставшимися силами и поместил его на тачку полностью. Стряхнул пот со лба, поплевал на руки. Конечности Деда Парфения безжизненно свешивались с телеги, а сам он по старческому раскрыл рот в предсмертном вздохе.

Павел потащил его к горе трупов, от которой только что вернулся, вывалил к остальным и поспешил вернуться к работе. На сегодня с него трупов хватит. Но охранник, цепанувший его за плечо своей мясистой ручищей, так не думал.

— Слышь ты, любитель таскать трупы, ну-ка иди к моему товарищу, — он тыкнул указательным пальцем на одного из охранников в противоположном конце помещения.

Павел свалил в кучу то, что успел набрать и побежал по заданному маршруту, туда, куда ему указали. Прибежав к охраннику, он первое время даже не мог найти в себе силы, чтобы без его спроса заговорить с ним, но всё же нашёл и отрапортовал по армейски:

— Прибыл к вам для помощи. Меня прислал ваш товарищ, другой охранник.

— А? — Мужчина в форме по началу немного даже изумился. — А-а, да, нужна твоя помощь, молодёжь. Сейчас мы кое-кого убьём. А ты оттащишь труп. Не люблю, когда воняет, понимаешь?

— Понимаю, — на всякий случай Павел поклонился, как-бы принося извинения.

— Вот-вот, ты парень хороший, смышлёный. Пошли за мной.

Павел поправил свою зеленоватую кепи, которая по сути принадлежала не ему, а тому беззубому безгубому мужчине и последовал за охранником, держась его левого плеча.

Эта нескорая прогулка оказалась для него как большой-большой и столь нужной передышкой.

Наконец-то они пришли к тем, чьи трупы необходимо было отнести к горе, чтобы они здесь не воняли.

Это были родители Павла: Григорий Дементьев и Катерина Дементьева.

Отец отбивал монотонный ритм киркой, мама суетилась с тачкой.

Стражник выхватил дубинку, выбил повозку из её рук и ударом ноги заставил её встать на колени.

— Давай, Гриш, я хочу, чтобы ты это видел.

Дементьев старший обернулся и спокойно, размеренно подошёл к охраннику.

Павел стоял за спиной охранника, но всё происходящее прекрасно видел. Он слишком долго смотрел на отца, пытаясь осознать тот факт, который всё не лез ему в голову, что человек действительно может так сильно исхудать. А самая главная худоба чувствовалась у него внутри, в глазах. А глаза — отражение души. Паша всё смотрел, смотрел, но потом понял, что лучше отвести глаз. Отец не понял, что за спиной стражника стоит его сын, не опознал, не смог, а может не хотел его здесь видеть, а потому и не увидел. В любом случае Павел отвёл глаза, чтобы не привлекать внимание и продолжил следить за ситуацией.

— Романыч, Сергеич, дуйте сюда, — человек в форме, за спиной которого стоял музыкант, позвал ещё нескольких охранников. — Мне тут птичка нашептала, хорошая такая птичка, — начал он. — Что ты бунт вроде как устроить собирался. Людей на эту авантюру сподвигал. Правда, устами своей жены, которая бегала тут, уголь собирала, а заодно в банду твою людей заманивала. Правда, а ли нет?

Григорий молчал.

— Молчание — знак согласия, — стражник вынес неутешительный приговор. — А ты, Катюха, че скажешь?

Катерина молчала.

— Если будешь молчать, сука, лицо разобью, — оповестил её стражник.

— Отче наш, сущий на небесах, да светится имя твоё, да придёт царствие твоё, — начала читать молитву, вперив взгляд в пол, мама Павла.

Охранник, которого окликнули Романычем, и который имел весьма большой лишний вес в боках, в животе, на подбородке, да и везде в принципе, схватил её за волосы.

— Ещё одно слово скажешь, убью, — прорычал он.

Мама сидела несколько мгновений молча, первый охранник занёс над её головой дубинку, она дрогнула и сказала: