Город

— Ну всё, скоты, пришло моё время. Сейчас я вам припомню, как вы нас мучали, как плетью стегали, хана вам, суки.

Он включил машину, Многоног запыхтел, тужился несколько секунд, откашливаясь угольной пылью, и внезапно утих.

Главный рассмеялся:

— И то верно, сейчас-то точно посмотрим, — он подал сигнал и его люди разоружились.

Григорий, отец Павла, отпихнул сына в сторону, взобрался на кучу в несколько прыжков, пока охранники зевали, и закричал:

— Люди! Это наш шанс! Те, кто были со мной, те, кто есть сейчас, те, кто предали меня, я всех прощаю. Пришло наше время, пришло время отобрать власть у этих уродов. Сейчас или никогда, братья, сейчас или никогда! Хватайте оружие, оно лежит прямо у вас под ногами, в атаку!

И охрана, и заключённые стояли некоторое время, опешив. Первые, опомнившись чуть раньше, похватались за оружие и пошли в атаку. Стражники по команде главного стража сгруппировались, отошли к стене и начали держать оборону. Тех, кто подходил близко, стегали кнутами, а тем, кто успевал избежать кнута или увернуться, прилетал ещё более хлёсткий удар дубиной.

Толпа заключённых, ослабленная и обессилевшая, впервые за долгое время взявшая в руки что-то кроме кирок и тачек, сломала нос наступления о четко высеченных солдат. Словно волна налетевшая на скалу, сразу несколько десятков заключённых брызгами легли у стен — не дышали, до смерти забитые или удушенные. Люди начинали наступать всё неохотнее и неохотнее, вот-вот, и начнут отступать назад.

Григорий сорвался с места, схватил какой-то обломок железа, взявшись за него, точно за двуручный меч. Отец побежал вперёд толпы, под удары дубин и кнутов, окрикивая остальных бежать за ним, ударить по иродам с новой силой.

Чтобы добавить людям уверенности и вселить в них надежду победы, Павел прильнул смычком к скрипке — Чернуха занялась музыкой, точно огнём. Охваченная этим пламенем, жизнь в сердцах людей заблудила с новой силой. Теперь они готовы были отдать свою жизнь, но лишь бы отомстить людям в форме.

Григория встретили хлёстко: ударили слева, справа, дубиной, кнутом, остальных также, но четко выверенное построение стражников смялось, точно треугольный листок бумаги, вывернулось внутрь себя.

Стражники начали прощаться с жизнью один за одним, ложась к ногам тех, кого стегали неделями.

Толпа, изначально обломившая нос, сейчас врезалась в людей с дубинами всем своим телом, давила. И они были сдавлены. Прижатые к стене, растерзанные на куски. Глава стражников сложил оружие и принялся молиться, просить прощения, его примеру последовали остальные, но было уже поздно. Разъярённая людская лавина сметала их как никчёмных букашек, давила тяжёлым сапогом о стену. Главе стражников выдавили глаза, прежде чем разорвать на части, остальных помиловали — запинали и забили до смерти.

— Павел, — Руперт прервал игру музыканта. — Я не могу завезти Многонога, что делать?

Из толпы вышел Григорий, отец Павла. Его левый глаз был выбит, на его месте чернела пробоина, губа и бровь рассечены. Теперь отец ещё больше походил на своего сына.

Дементьев старший кулаком стукнул по корпусу Многонога.

Тот отозвался глухо, занялся кашлем вновь, но на этот раз надолго. Прокряхтелся, точно старый дед, дёрнулся и завёлся — из под хвоста повалил дым. Многоног помолодел лет на двадцать и был готов служить.

— Русское, — ответил Григорий на вопрошающие взгляды Павла и Руперта. — Пока не вдаришь, не заработает.

Глава 7 | Смерть Петра

Пустоши

Температура -40° по Цельсию

Холод, черный и смуглый, вязкий как смола, сухой как кора, ночной холод своими костлявыми куцыми пальцами проникал в самую душу.

Пётр шёл в патрульной группе Михаила, сына которого он и Эмиель убили на корабле.

— «Эх, Эмиль…» — Он думал о нём, воспоминания горечью врезались в глаза, заставляя их невольно намокать.

Он оборачивался и видел далеко-далеко позади на горизонте точку. Яркую точку огня, будто пламя маленькой свечи. Что-то горело на снежном хребту. Удалось ли Эмилю узнать как справиться с бурей и что она означает, знает ли он теперь причину катаклизма?

— Прощай, Петька, — сказал лидер экспедиции так и с такой интонацией, как никогда до этого не говорил. Очень душевно и очень дружески. — За это время ты успел стать мне настоящим другом, наше знакомство началось с того, что я спас тебя, а закончилось тем, что ты спасал меня. О как судьба то закрутила. И все мы в итоге тут, у костра, встретились. Кроме Щеки. А до Города и вовсе один ты дойдёшь, дружище. Ну, дочке привет, — он улыбнулся, но не Петру, а себе внутреннему, который прекрасно осознавал, что когда этот привет дойдёт, он будет придёт уже от мертвого человека.

— Эмиель, — ворчал Рыжий, прислонившийся спиной к одной из поблизости стоящих палаток. — Ну пошли быстрее. А то буря нас сожрёт ещё перед тем, как мы дойдём до обсерватории.

— Прощай, Эм, — Пётр назвал его так, как его называли только самые близкие товарищи, и было ему ужасно-ужасно жаль осознавать, что делает он это в последний раз. — Наши тропинки расходятся, но я чертовски рад, что на определённом этапе пути мы шли бок о бок, вместе преодолевая преграды.

Они обняли друг друга своими медвежьими ручищами, только Эмиль обнимал одной рукой, хотели ещё много всего друг другу рассказать, но нужно было прощаться. У каждого теперь свои дороги, своё предназначение, своя судьба.

Вспомнилась вдруг буря, котлован, вспомнились волки и смерть Щеки, вспомнится корабль, и вот они стоят, прощаясь навсегда.

Пётр незаметно для всех утёр бегущую по холодной щеке немую скупую слезу. Эмиль сделал вид, что он этого не видел. Они ещё раз обнялись, рассмеялись.

Он ещё долго смотрел им обоим в спину, как они шли навстречу, прямо в лапы смерти, как они шли искать ответы на свои вопросы.

Патруль Михаила, созданный им из добровольцев, действовал весьма эффективно, снаряжение использовал лучше некуда. Цель у них была всегда одна — спасти как можно больше людей, как можно большее количество людей уберечь от опасности.

Раньше эта цель достигалась путём поиска потерянных беженцев и оказания любой помощи тем, кто в ней нуждался. Сейчас же Михаил поставил своим людям совсем иной способ достигнуть цели. Беженцы огромной лавиной сносили любые населённые пункты, любые города, но Город… Михаил был уверен, что это совсем другое дело, совсем иное противостояние. Погибнут тысячи, причём не только с их стороны. Нужно было развернуть людей, отогнать их в другую сторону, даже если как скот, но отогнать, иначе, как говорил сам глава отряда, коса найдёт на камень.

Людская масса, вместе со всем своим скарбом, вместе со всеми своими вещами, на горбах или, чаще всего, на тележках, которые вечно тонули в мягком снегу, если жадные люди нагрузят их слишком тяжело, все они шли пробивая метель, преодолевая вьюгу, шли туда, куда им сказали идти. Туда, где им обещают покой, к которому они стремились уже не одну неделю, а некоторые, возможно, и не один месяц.

Отряд Михаила должен быть дятлом у заражённого дерева. Если гниёт верхушка, значит скоро начнёт гнить и ствол. Тогда и всё дерево свалится. Примерно так он и объяснял их задачу, примерно так и уговаривал самых добрых членов отряда не отказываться от его задумки, а принять, что у них нету другого выбора.