Госпожа попаданка
Шрифт:
— Звенко? — не веря своим глазам, спросила Елена.
Конец первой части.
Продолжение следует.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ: Интерлюдия
— Не понимаю, почему тебя так тревожит эта девка?
Высокая женщина с красивым надменным лицом лениво взяла со столика черного дерева золотой кубок с янтарно-золотистым вином. Золотым был не только цвет напитка — искусники-виноделы Кариона добавляли в него золотые хлопья. Всюду преобладали две краски: пышное тело женщины облегало золотисто-черное одеяние, уложенные в замысловатую прическу
На фоне этой неброской роскоши гость выглядел донельзя блекло — неприметное серо-бурое одеяние, редкие бесцветные волосы, столь же бесцветные глаза и совершенно заурядное, сразу же выскальзывающее из памяти лицо. Под стать внешности был и голос — тихий, вкрадчивый, с подчеркнутым подобострастием.
— Она опаснее чем, кажется, госпожа Артемисия, — сказал мужчина, — ее выдают за уроженку Росковии — но это ложь, мы это точно знаем. Есть люди, которые …
— «Мы» — это кто? — оборвала его женщина.
— Люди, которые устроили эту встречу, — ответил мужчина.
— О встрече меня попросил господин Бархашир, — прищурилась Артемисия, — но так и не объяснил зачем ему это нужно. Какое дело столь видному сатрапу до обычной послушницы в Никтополийском монастыре?
— Его племянница, Фарсина была в нем послушницей. И там же Фарсина погибла…
— Это случается, — заметила женщина, — и в Деваманде знают, что может ждать их дочерей в Никтополе. Не припомню, чтобы кого-то это сильно волновало.
— Здесь особый случай, — возразил гость, — в смерти Фарсины как-то замешана эта девка — об этом рассказала одна из послушниц, нынче тоже бесследно исчезнувшая. Но перед этим она связалась с Каскаром, купцом из Демавенда, а тот рассказал всеБархаширу, своему давнему партнеру. Сам Каскар сгинул в Никтополе, но то, что он узнал, донеслось до кого нужно. То, что говорят про эту Елену, на самом деле ложь — она не княжна из Росковии, а обычная беглая рабыня.
— Как тогда она попала в Никтополь? — недоуменно спросила его собеседница.
— Об этом лучше спросить у Кайры Моррикан, ее наставницы, — пожал плечами ее гость, — а также у самой Саломеи, которая покрывает их обоих.
— Настраиваешь меня против архдиаконессы? — Артемисия заломила бровь.
— Она может ошибаться, — торопливо сказал мужчина, — и в ваших силах помочь ей исправить ошибку. Кроме того, насколько мне известно, у этой Лены определенные…трения с Икарией.
Женщина сдвинула точеные брови и ее собеседник понял, что попал в точку.
— Что за трения? — резко спросила она.
— Я так понимаю, — сказал мужчина, — положение Икарии, как лучшей ученицы сейчас…не столь уверенно как раньше.
— Тебе откуда знать? — покривила губы Артемисия, — кто из жриц будет откровенничать с таким как ты?
— Вы можете это проверить и сами, — произнес ее собеседник, — уверен, что верховная жрица Лаверны в Карион, найдет способ связаться со своей старшей дочерью. А что до моего интереса…я представляю интересы дома Фарсан.
— Хочешь сказать, что у вас зуб на эту девку?
— Скажем так: то, что она все еще живет нам представляется…неправильным.
— Это я уже поняла, — усмехнулась жрица, — а что нужно от меня?
Тень улыбки легла на тонкие губы мужчины.
— Никтополь — не Карион, — произнес он, — и наши люди лишены там возможностей,
что они имеют в других городах Некрарии. Каскар вон попытался действовать по старому — и где сейчас Каскар? Чтобы не повторить его ошибок, нам нужен свой человек в самом монастыре. От вас требуется только пара-тройка рекомендательных писем. Поверьте, мы сумеем подобрать кандидатуру, что не вызовет подозрений даже у Саломеи.Артемисия какое-то время сверлила взглядом своего собеседника, потом, усмехнувшись, согласно кивнула. Достав откуда-то второй кубок, она налила вина и гостю. Тот, низко поклонившись, принял из рук хозяйки этот символ благоволения, одновременно торопливо пряча некстати вывалившийся из-за пазухи золотой кругляшок с изображением солнца с расходящимися лучами.
Воспитание и укрощение
Лена проснулась от влажных прикосновений к босой ступне. Сладко потянувшись, девушка открыла глаза и увидела Звенко, стоявшего на коленях возле ложа. Молодой раб, в короткой белой тунике, нежно вылизывал ее ногу, деликатно напоминая послушнице, что ей пора просыпаться. За его спиной мерцал хрустальный шар, оставленный Леной еще с вечера и сейчас заливавший комнату мягким зеленоватым светом.
— Спасибо, милый, — Лена потрепала светлые вихры, — пойдем купаться!
Она натянула свою тунику — черную с синей вышивкой, — и, поманив Звенко, выскочила за дверь. Спустившись по лестнице, они оказались в одном из садов, разбитом на небольшой террасе у подножья отвесной скалы. С нее стекало множество ручейков, скапливавшихся в большой каменной чаше, обрамленной густыми зарослями. Переливаясь через край, вода текла дальше, наполняя простершийся внизу круглый пруд. Отдаленное журчание справа и слева, напоминало, что за завесой ползучего плюща и лиан, усыпанных ярко-синими цветами, скрываются такие же чаши, где проводили омовение другие послушницы.
Скинув тунику, Лена, поежившись, встала под обжигающе-холодные струи, тщательно протирая все тело вырванной с корнем мыльнянкой. Ополоснувшись, девушка принялась мыть голову, костяным гребнем расчесывая золотисто-рыжие волосы. Звенко стоял рядом, держа в руках два полотенца — одно красивое, из черного шелка, с замысловатой красной вышивкой, вроде той, что украшала Ленину тунику. Второе полотенце, представляло собой обычную белую тряпку, пусть и довольно чистую.
Закончив, Лена вышла из-под импровизированного душа и, приняв от Звенко шелковое полотенце, тщательно вытерлась.
— Давай теперь ты, — она небрежно кивнула в сторону стекавших со скалы струй, — пошевеливайся, мне нужно успеть на службу до рассвета.
Лена с трудом сдержала смех, при виде нетерпеливого предвкушения на лице юноши. Поспешно раздевшись, он залез под холодные струи и Лена, вырвав очередной пучок мыльнянки, принялась тщательно мыть Звенко. Ее пальцы почти любовно оглаживали его кожу, особо задерживаясь на пролегших на спине и ягодицах алых шрамах. С еще большим вниманием Лена обмывала его гениталии, с трудом развязав стягивавший яички черный шнурок. К рабу она проявляла такую же заботу, какую она выказывала бы и к какому-нибудь домашнему животному — лошади или собаке: Устав Монастыря предписывал послушницам бережно относиться ко всякому храмовому имуществу — в том числе и живому. Что, среди прочего, подразумевало и содержание данного имущества в чистоте и вообще в хорошем состоянии.