Государственный палач

В уличный предполуночный интерьер эти трое уличных бойцов вписывались вполне органично, но несколько запоздало, отметил я про себя с некоторым неудовольствием.

По какой-то еще неясной потребности я не покидал гостеприимного иномарочного салона с еще достаточно теплыми влажными человеческими оболочками. Я решил понаблюдать, и… должен ведь и Гриша-сторож показать себя во всей своей красе – неужто посмеет с обыском пристать к этим мальчикам с игрушками?

Разумеется, я не собирался недоумевать, откуда прибыли эти трое. Эти три фланирующих пришельца. Эти ребята курировали нашу скромную домашнюю контору. Они выступали как бы в качестве почетного тайного эскорта телохранителей. Если до этой минуты они объезжали прочие свои микрорайонные владения, то сейчас визуально проверяли подступы к фирме, которая также находилась под их благожелательным надзором – «крышей».

И скорее всего, эти бравые некурящие сынки не успели отследить, как их подопечного, вполне лояльного клиента, отконвоировали в красивую толстозадую калошу с целью ликвидации…

Впрочем, сие обстоятельство и лучше, в особенности для обывателей дома, застрявших у телеэкрана за очередным прекрасным смакованием двухсотой креольской серии и попивающих жидкий ночной чаек с дешевыми самопальными сухариками. Зачем огорчать мирных телезрителей сдержанными спецкликами боевой брани, автоматными неспокойными очередями, сожалеющими стонами умирающих в одночасье по долгу службы?.. Мирных пассажиров этого старинного сталинского многоквартирного полукоммунального особняка-крейсера следует беречь – это их честными доверчивыми голосами живет и здравствует российско-американская демократия…

А куда же голубчик Григорий запропал? Аль трусливо в колючках посапывает и ждет команды старшого, его уверенного контральто?..

Гриша-сторож как будто в самом деле услыхал мое внутреннее недоумение и черной вкрадчивой разведческой тенью оказался вблизи негромко говорящей боевой троицы.

Затем до моих настороженных ушей донесся его непринужденно молодцеватый, знающий себе цену тенор:

– Мужики! Миль пардон, здесь стоянка для избранных. Ходи мимо!

«Мужики», ежели и встрепенулись от команды их сверстника, подло, по-шпионски подобравшегося до рукопашного расстояния, но тотчас же легко сгруппировались внутренне, потому что, ни словом не обмолвившись, в ответ с неменьшей тигриной грацией рассредоточились вокруг новоявленного папы-командира.

Да, Григорий, три ноль не в твою пользу. Это тебе не детских писателей щупать на предмет их благонадежности, эти пареньки, миль пардон, принципиально не уважают чужих приказаний. Сидел бы себе в кустах и горя не знал, а так…

– Зря вы так, мужики… – скороговоркой пропел неубоявшийся Гриша.

И вслед за этим укором Гриша-сторож стал чрезвычайно отчаянно падать вниз, точно ему отдербанили ноги, и в тренированном (это я сразу просек), как бы нелепом падении произвел два экономных придушенных хлопка по застывшим вопросительным целям.

«А ты далеко не птенчик, товарищ Гриша», – уважительно мелькнуло в моем сознании. Между тем глаза фиксировали точно в замедленной съемке следующее: в нарочито корявом падении, сняв, точнее, отправив в лучший свет двоих бойцов, Гриша на этом не успокоился и, уже касаясь собственными лопатками притоптанного серо-пепельного клока земли, успел-таки насолить и третьему оставленному в живых бойцу, то есть, не жалеючи чужих ног, подсек их с помощью нехитрого приема из карате-до.

Как я догадался, профессиональному сторожу Грише в виде вещественного доказательства и ввиду его служебного рвения понадобился живой, достаточно невредимый прохожий, который, будучи вооруженным наверняка не только нунчаками, оказал на него моральное воздействие и угрозу в виде окружения его служебной личности, для того чтобы его нейтрализовать и тем самым вывести из строя систему охраны вверенного им государственного Лица, находящегося по служебной же необходимости на нелегальной квартире, для проведения государственно-значимой беседы…

Падение для пришельца-прохожего, для его психики оказалось столь ошеломляющим и неправдоподобным, что на вскарабкавшегося на него Гришу он прореагировал совершенно индифферентно и только слезливо хрипнул, когда его для более верного обездвиживания хрястнул по шейным позвонкам приятно весомой рукояткой пистолета с насадкой-глушителем.

Ох, и диктатор же ты, Григорий! Чужие молодецкие шеи курочишь почем зря. Какое нынче пошло безжалостное юношество, с некоторой стариковской ностальгией шерохнулась во мне писательская жалость к поверженному, который пришел сюда, чтобы защитить меня, мою жену, наше достоинство от посягательств прочих грубых расшиперестых ртов-пастей, которых нынче расплодилось, что кошек нерезаных подвально-приблудных.

Ведь за спинами эти ребятишек с нунчаками мы спокойно делали свой маленький семейный бизнес, свое единоличное, нужное людям дело…

А их взяли и обидели!

Взяли и расстреляли, точно они нелицензированные разбойники из какой-нибудь гордой санаторной республики.

Эй, Григорий, какой же ты нехороший мальчик! Только и научился без спросу старших расстреливать незнакомых тебе мальчиков… И придется мне тебя наказать. Потому что дружеского разговора у нас с тобою не получится – еще, чего доброго, начнешь глушить меня из своего скорострельного с бульбочкой-глушителем. Таких вот, как ты, жориков и подставляют, прикрываясь вашими широкими физкультурными спинами, чтоб им, которые в одночасье превратились в хозяев чужих жизней, все-таки выжить, выкарабкаться и вылезть в конце концов на чужой заморский бережок с прикупленным по случаю домиком-виллой с парочкой бассейнов и пятью гостевыми спальнями и прочими полезными аксессуарами и декорами…

Да, мой милый Гриша, за этот свой тутошний паек и заморские купальни твое молодецкое тренированное тело подставят под смертоносный топор, да еще собственной ручкой ухоленной подправят, чтоб не дай бог, не сполз с колоды-плахи. А чтоб не сильно больно было умирать, сунут тебе гонорарную или правительственную подачку-получку, потому что ты есть наемник, ты есть раб-холоп-лакей, обладающий всеми правами и обязанностями ничтожного смерда…

А Григорий, будучи в превосходно профессиональном настроении, завел обе руки поверженного и контуженного прохожего за спину и привычно споро заключил их в никелированные наручники. При этом совершенно игнорируя товарищей плененного, которые благополучно превратились в полноценные остывающие трупы, не успевших допеть свою последнюю боевую песнь…

Ну вот, сам идет, сам движется к своей добровольной погибели. Это даже гуманно с моей стороны, что этот юноша убудет в мир иной в таком празднично победительном настроении. А почему именно праздничное? Почему не будничное? Скорее всего, именно рутинное, будничное, привычное и как бы даже наскучившее. Наоборот, забота прибавилась: штатную боевую «пушку» чистить придется. Опять же служебный рапорт придется сочинить в связи с использованием личного оружия. Хорошо хоть, эти псари-бюрократы не надоумили сочинять бумажки перед применением… А ты говоришь первомайское настроение. Нет, братец, не постичь тебе психики боевых сторожей, которые в правильном шлепанье на землю успевают предусмотрительно уничтожить целое боевое отделение вражеских лазутчиков.

Пока я таким образом забавлялся мыслями-думами о Грише-стражнике, подглядывал за его тренированными действиями, он молчком, сохраняя достоинство воина и дыхание, приволок к машине свою постанывающую ношу и плюхнул ее перед дверцей, а затем, нарушая субординацию, самовольно сунулся своей туповато-гладкой, почти младенческой физиономией в безмятежно зияющую форточку дверцы: мол, командир, пардон, что без вызова, жду дальнейших приказаний, – и вместо командирских суровых и холодных, но таких родных зрачков встретился с одним зрачком, кстати сказать, суровым, хладным, но отнюдь не отечески родимым…

Исполнительные глаза Гриши-стража гипнотизировали выходное стальное отверстие короткоствольного приспособления, которое я вначале несколько легкомысленно-фамильярно окрестил «шампуром».

Неизвестно по какой такой логике, но я занялся самым дешевым шантажом, приспособив для устрашения конфискованный пистолет-пулемет моего личного охранника, – пусть душа его не обижается на меня.

– Григорий, я вижу, тебе приглянулась эта игрушка, – подал я голос, в котором звучали самые доброжелательные нотки (никогда не предполагал за собой садистические заигрывания). – Гриша, мальчик, я с доброй завистью наблюдал за твоими доблестными… Лучше не шевелиться – игрушка заряжена. Расклад такой: твои коллеги как бы вздремнули, а ты как бы… еще не успел. Мои условия: не желаешь спать – переходишь на мою сторону…