Готика плоти

Дорога продолжала виться вверх и, казалось, становилась все уже. Ветви, похожие на руки скелета, царапали боковые панели фургона, а над головой, более широкие, ветки пересекали дорогу, соединяясь, образуя паутинный туннель, фильтрующий солнечный свет. Вскоре Нивыск убедился, что едет не по той дороге, когда его наконец вытащило на зеленую поляну, окруженную кольцом деревьев.

А там, словно в засаде, стоял особняк Хилдрета.

"Боже мой, он огромный..."

Нивыск замедлил скорость, затем остановился, чтобы посмотреть на это место. Перед ним предстала готическая необъятность: пять этажей серого кирпича, смотрящие назад. Витражи блестели, как причудливые темные драгоценные камни; расположенные каменные веранды казались спрятанными в тяжелых стенах. Были ли высокие угловые стойки здания железными? Он предположил, что на замысловатых карнизах сидели декоративные горгульи, похожие на преображенных ворон. Эркеры с покатыми шиферными полукровлями выступали из восточного и западного крыльев первого этажа, а витражи ромбовидной формы располагались по бокам центральной конструкции особняка. Парапеты с обеих сторон простирались над наклонными мансардными окнами пятого этажа, увенчанными шипами.

Нивыск, хоть он и не был экстрасенсом, чувствовал, как дурное предзнаменование нависло над этим местом, словно мутное облако.

Он действительно вышел из фургона, чтобы посмотреть дальше, на расстоянии еще ста ярдов. Ощущение в животе и просто то, как солнце было наполовину закрыто самой высокой вершиной особняка, напомнили ему о времени, когда он был в Иерусалиме, к северу от Дамасских ворот. Там ему удалось изгнать нечистую силу - из младенца, - и когда он поднял глаза, он увидел аналогичную тьму прямо над тем местом, где, вероятно, был похоронен Христос. Теперь он закрыл глаза, но все еще мог видеть солнечный свет сквозь веки, и молился:

– Да, Боже, на этот раз мне действительно понадобится мужество. Пожалуйста, дай мне смелости.

Когда он снова открыл глаза, то заметил, что массивная арочная дверь дома теперь открыта. Кто-то стоял под краеугольным камнем и махал ему рукой.

* * *

– Я польщена, что вы находите меня привлекательной, - сказала Вивика Хилдрет, сузив глаза. Она распрямила ноги, а затем снова скрестила их на проволочном стуле.
– Всем нравится, когда ими восхищаются, даже если они ведут себя так, будто это по-другому.

Уэстмор чуть не упал со стула. Внезапность комментария - полная смена темы - поставила его в замешательство. Он покраснел, потому что знал, почему она это сказала.

– Я... прошу прощения. Кажется, я... смотрел на вас. Я не хотел этого делать.

– Может быть, пристально смотрели. Не волнуйтесь, мистер Уэстмор. Мне от этого только лучше. Большинство мужчин я отталкиваю.

К этому моменту Уэстмор уже привык к неловкости этого дня.

– Я не знаю почему. Вы очень интересная женщина.

Она сняла шаль с узором Пейсли, ее грудь расцвела под футболкой. Он догадался, что она сейчас его явно дразнит.

– Вы очень интригующий человек. Жаль, что у нас нет ничего общего.

Теперь все, что Уэстмор мог сделать, это покачать головой и рассмеяться.

– Да ладно! А де Кунинг?

– Не говоря уже о том, что я бы никогда не изменила своему мужу. Но если вы сможете доказать, что он мертв... кто знает, что нас ждет в будущем?

"Я не верю этому..."

Ее голос стал тише.

– Знаете ли вы, что ждет нас в будущем?

– Нет, я не знаю.

– Ну что ж. Время... покажет, - выступающая вперед грудь предшествовала ее словам - ясноглазая поп-баронесса в шлепанцах.
– Странный день, да, мистер Уэстмор?

– Да.

Она встала и рукой предложила выйти.

– Вас ждет очень странная неделя. Удачи.

"Я понял, это значит, что я ухожу".

Он поднялся и снова пожал ей руку, почувствовав треск статического заряда, когда их кожа соприкоснулась.

– Как я уже сказала, вместе с вами в доме будут еще люди, но помните, на кого вы работаете.

Уэстмор поднял бровь.

– Я думал, что работаю на вас.

– Вы да, и все, что вы обнаружите, пока живете в особняке моего мужа, - все, что связано с... вы не должны делиться этим ни с кем другим. Сообщайте мне лично. Со мной всегда можно связаться по мобильному телефону. И вы не должны давать номер кому-либо еще.

– Понятно, - сказал Уэстмор, но он все еще мало что понимал.

"Думаю, она хочет, чтобы я разузнал все, что мог, о том, что произошло той ночью, и выяснил, кем является ее муж".

Однако это был мешок с сюрпризами, и он это уже понял. В данный момент он практически ничего не знал о Реджинальде Хилдрете... за исключением того, что его некролог был подделан. И он не мог ничего рассказать никому, если бы не хотел, чтобы адвокаты Вивики сбросили глубинную бомбу прямо в середину его жизни. Она сказала все это минуту назад: это будет очень странная неделя.

Она проводила его в прихожую.

– Я бы хотела, чтобы вы начали завтра. Это приемлемо для вас?

– Конечно.

– Я рада. Тогда идите готовиться. Карен отвезет вас домой. Когда она заберет вас обратно, она даст вам кое-какие вещи, а также ответы на любые поверхностные вопросы, которые вы можете ей задать. Она останется в особняке тоже.

– А вы?
– Уэстмор спросил следующий вопрос, а затем пожалел, что это сделал. Его реактивный флирт был дилетантским, совсем не похожим на ее.
– Вы будете в особняке?

– Я никогда не заходила в этот дом, мистер Уэстмор, - сказала она и ушла.

Переходя улицу, Уэстмор вспомнил, что она сказала ранее, о теме его работы: "Мой муж готовился к чему-то, что, по его мнению, могло произойти в будущем. Я хочу знать, к чему именно он готовился. И я хочу знать, когда это произойдет. Помните об этом превыше всего".

– К чему, черт возьми, готовился этот псих?
– пробормотал он про себя.

Затем он похлопал по конверту в кармане, пачке денег и еще кое-чему.

"Какая разница?"

Он не был сильно недоволен этим признанием.

"По крайней мере, я честен, когда не отрицаю, что журналисты делают практически все за деньги".

– Я очень нуждаюсь, брат, - сказал очень грубый голос.
– Мне может пригодиться все, что ты можешь дать.

Уэстмор оглянулся и никого не увидел. Темнело. Затем он посмотрел вниз и увидел грязного, взлохмаченного человека, сидевшего за мусорным баком рядом с автобусной остановкой, и Уэстмор был рад, что ему не придется стоять здесь сегодня.

Слезные глаза умоляли его.

– Мне прострелили ногу в Ираке.

Уэстмор сомневался в этом; нога, торчащая из испачканных шорт, оказалась зараженной грязными иглами.

– Конечно, - сказал он и полез в карман.

"У меня с собой дохрена денег", - напомнил он себе.

Затем он дал бомжу купюру в сто долларов.

– Это все, что у тебя есть?

"Господи, - подумал Уэстмор и пошел дальше.
– Посмотрим, она сказала, что встретится со мной в устричном баре, а не в других местах".