Готова на все

Эля присоединилась. Щекочущее нервное хихиканье всплыло из глубины желудка, и она зашлась неудержимым, обессиливающим хохотом, всхрюкивая и в изнеможении откидываясь на спинку дивана.

Ой, Господи! Ой, какие ж вы одинаковые! Ой, не могу!

* Соответствующая работа в милом доме

Глава 23

Sweet home again*

– Не могу сказать, что он полон энтузиазма, но кажется, готов поговорить насчет раздела. Определенно – готов!
– Светлана Петровна воинственно стиснула губы и лицо ее стало лицом скромной, даже застенчивой триумфаторши. Казалось, неукротимое довольство собой сочится изо всех пор морщинистого лица, стекает по подбородку и звучно капает в чашку с остывшим кофе.

Зато бабушка выглядела совершенно раздавленной. Остановившимся взглядом она смотрела прямо перед собой и тихо бормотала:

– Я, мать, его уговорить не могла, дочь он не слушал, а…

Эля торопливо ткнула ее кулаком в бок, пока бабушка не наговорила лишнего.

– Не пинай старушку, - тихонько буркнула ей Светлана Петровна и возвысила голос, - Хотя… - она поглядела на бабушку чуть виновато и торжества на ее лице стало меньше, - Если вы действительно хотите добиться раздела квартиры, вам потребуется вся ваша выдержка. Честно скажу – похоже, он не ожидал, что старая вешалка я, вот так внаглую влезу в ваш квартирный вопрос. По-моему, теперь он собирается как следует повыпендриваться, вдруг вам надоест, и вы сами откажетесь от продажи, - она недоуменно пожала плечами, - Убейте меня, так и не добилась, зачем ему это надо.

При этих ее словах бабушкины глаза вдруг полыхнули безумным, фанатическим блеском:

– А если он… Если он просто хочет нас удержать? – она вскочила и заметалась по комнате. Стаканы в шкафу тонко зазвенели в такт ее быстрым грузным шагам. – Не мог он вот так отречься от матери, дочери, внука! Это все она его заставляет, а сам он в глубине души…

– Ну очень-очень глубоко, - с тягостной безнадежностью пробормотала Эля.

Бабушка замерла посреди комнаты. Прижав руки к сердцу, она лихорадочными, полными мучительного вопроса глазами поглядела на Элю, потом на Светлану Петровну.

Воцарилась долгая пауза. Бабушка все смотрела и смотрела в их одинаково мрачно-иронические лица и надежда медленно уходила из ее глаз:

– Вы же не знаете его так, как я! – словно надеясь уговорить их, пробормотала бабушка, - Он всегда был очень самолюбивым мальчиком!

– Насчет любви это ты верно подметила, - не удержалась Эля и тут уже сама получила кулаком в бок от Светланы Петровны.

Еще помолчали. Бабушка быстрым, каким-то вороватым движением отерла ладонью глаза:

– Когда мой сын хочет поговорить о разделе? – звонким от напряжения голосом спросила она.

– Лучше сразу, пока я здесь, и у него нет возможности передумать. – отозвалась Светлана Петровна, - Если, конечно, вы в состоянии это выдержать.

– Я выдержала, когда его рожала, я выдержала, когда он в детстве болел, я выдержала, когда он делал карьеру и надо было помогать… Выдержу и сейчас, когда должна выпрашивать у него крохотную часть квартиры, которую он получил от меня! – горделиво сообщила бабушка и тут же лихорадочно ухватила Элю за запястье, - Ты пойдешь со мной?

Светлана Петровна болезненно поморщилась:

– Мне показалось, что против Эли он особенно дурно настроен.
– ее глаза задержались на бабушкиных опухших пальцах, крепко, до боли, сомкнутых на Элином запястье и она осеклась, - Больших творческих успехов достиг мужик в деле построения семейного счастья… А, черт с ним, если договоримся, все равно ему с Элькой встречаться, так лучше при мне!

Они все трое решительно направились к отцовским дверям. И только бабушкины пальцы, судорожно перехватывающие Элино запястье, выдавали, чего ей этот поход стоил.

Отец стоял перед большим коридорным зеркалом и охорашивал «внутренний заем». Его ладони с чуть отогнутыми пальцами с такой бережностью оглаживали зализанные поперек лысины жидкие пряди, словно касались музейной вазы эпохи Мин. Не убирая ладоней, отец медленно повернул голову, одним взглядом окидывая замерших в проеме женщин. Его глаза ровно на мгновение остановились на Эле, и тут же губы повело вбок брезгливой гримасой.

Эля почувствовала, что в темных коридорах, полных вооруженными неизвестными, было не так жутко, как здесь, на пороге дома, в котором она выросла. Там по крайней мере можно, да и нужно было убегать. Здесь приходилось делать шаг вперед, навстречу оловянному взгляду отца, навстречу его новой жене, по-хозяйски расположившейся в бывшей маминой спальне. На секунду ей показалось, что отец собирается выставить ее вон – и она тут же испытала острое, ни с чем не сравнимое облегчение. Пусть он скажет хоть одно слово, и она рванет назад, и даже стыд перед бабушкой ее не остановит. Бабушка не одна, с ней, вон, Светлана Петровна, пусть боевитые старушки как-нибудь сами.

Отец поглядел Эле точно в середину лба, покосился на Светлану Петровну. Взгляд его стал отсутствующим, будто никакой Эли и не было, так, одна пустота. Он повернулся к бабушке, и демонстративно глядя только и исключительно на нее, процедил:

– Вам, кажется, угодно… - он снова дернул уголком рта и презрительно выдавил, - Поделиться?

– Ты теперь обращаешься ко мне на «вы»? – холодно поинтересовалась бабушка, выпрямляясь еще горделивее. Лишь рука ее на Элином запястье мелко-мелко задрожала.

– Я всегда обращаюсь на «вы» к чужим мне людям, - свысока сообщил отец, - Вы сами исключили себя из членов моей семьи. Променяли меня на этих… - он мазнул было взглядом по замершей Эле, но тут же спохватился и так и не соблаговолив показать, что вообще видит ее, отвернулся.

– Ты имеешь в виду свою дочь и внука? – потеряно, явно не веря тому, что слышит, пробормотала бабушка.

Отец поглядел на бабушку полным неизбывной укоризны взглядом. Так смотрят на вконец опустившихся, погрязших в уголовщине родственников – а ведь недавно были еще вполне приличными людьми!

– Ваша жажда имущества, - он в очередной раз скривился, - Заставила вас потерять всякий стыд, вы даже не постеснялись…

– Иметь стеснительную маму – это, конечно, преимущество почище любого имущества, - хмыкнула Светлана Петровна, - Но раз вы теперь чужие – так какая разница?

Отец едва заметно дернулся, явно больше всего на свете желая поставить ехидную профессоршу на место, но сдержался. «Тетя Света сама себе определяет «место для стояния», - одобрительно подумала Эля, - А непрошеным советчикам может и предложить сходить… во всякие неприятные места». Эля загрустила – почему она так не умеет?

– Отлично, - овладев собой, сообщил отец, - Желаете раздела – прошу, - взмахом ладони он пригласил бабушку в ее собственную комнату, и первый прошел в двери. Три женщины переглянулись, но деваться было некуда, и они покорно последовали за ним. Краем глаза Эля заметила как выглядывающая из бывшей маминой спальни некрасивая немолодая женщина неслышной тенью присоединилась к следующей за отцом процессии. Бабушка не замечала ее появление так же старательно, как отец «не видел» Эли.

– Ну что ж, - по-хозяйски обзирая бабушкину комнату со стареньким, 60-х годов двустворчатым шкафом, низкой тахтой и телевизором «Рубин» на тумбочке, объявил отец, - Это все, пожалуй, принадлежит вам. Кроме столика, его я привез из Чехии, - и он таким обвиняющим жестом ткнул в изящный раскладной столик с брошенной на нем катушкой ниток и очками в пластмассовой оправе, что стало ясно – столик был бабушкой злостно присвоен и теперь отец поймал старушку «на горячем».