Град огненный
Шрифт:
Он останавливается и поворачивает ко мне раскрасневшееся лицо. Наверное, он ждет совета. Но что могу посоветовать я, когда все мои проблемы решались одним взмахом стека? И я произношу единственное, что приходит на ум:
— Думаю, после телешоу у Полича на тебя зуб.
— Может быть, — соглашается Торий. — Только теперь мне предстоит отдуваться перед коллегией и доказывать, кто виноват, кто прав. И если они решат, что виноват я, — он передергивает плечами, — возникнут крупные проблемы. Вплоть до того, что подвергнут сомнению мою ученую степень.
— Я понял, Вик. Тебя могут разжаловать, —
Он устало трет лицо ладонями и жалуется:
— Это какой-то кошмар. У меня ощущение, что после телешоу кто-то затягивает на моем горле петлю.
Именно такие мысли посещали и меня, но понимаю, что мой пессимизм не сделает его счастливее. Поэтому спрашиваю:
— Я нужен тебе как свидетель?
— Было бы хорошо, — Виктор оживает и в его взгляде загорается искра надежды. — Можно на тебя рассчитывать?
— Конечно, — я стараюсь, чтобы улыбка получилась как можно более дружелюбной и успокаивающей. — Кто расскажет об экспериментаторе лучше, чем его эксперимент?
— Иди ты! — бурчит Виктор и плюхается в кресло. — За выходные изучишь все статьи и выдержки по эксперименту "Четыре", понял?
— Так точно!
Моя покладистость явно приободряет его. Хотелось бы разделить его воодушевление, но не дают покоя слова: "После телешоу кто-то затягивает на моем горле петлю…"
Торий ошибается: петля на наших шеях затянулась с момента, когда первый снаряд разнес головной Улей.
Все же улучаю момент, чтобы проверить списки.
Фамилии разнесены по алфавиту, и такая скрупулезность вызывает уважение. Не составляет труда пробежаться по именам, перечисленным под литерой "П".
Имя профессора Полича я встречаю без удивления, как само собой разумеющееся. А вот фамилии "Поплавский" не нахожу. И с одной стороны это приносит облегчение. С другой — я все еще помню, как в меня вонзались жала инъекционных дротиков. И помню напряжение во взгляде доктора, когда речь заходила о Поле. То, что Поплавского нет в списках Шестого отдела не означает, будто ему нечего скрывать.
Раздумываю, а так ли трудно подделать архивы?
Светила вроде Полича не боялись, что их имена будут преданы огласке. Их достижения в науке не подвергались сомнениям, вне зависимости от того, на чьей стороне совершались. Но кому-то огласка могла навредить. Что, если некоторые женщины прятались за девичьими фамилиями? А некоторые мужчины — за псевдонимами? Уверен, открой я литеру "М", то не найду там фамилии Морташа.
Мне хочется тут же проверить это. Я начинаю пролистывать бумаги назад, но замираю, не дойдя и до "Н".
Что-то тревожит меня. Что-то неуловимое, но очень важное. Чувствую себя как гончая, взявшая след. Но ветер меняет направление и смывает волнующий запах. И вот я стою — растерянный и оглушенный. И не могу понять: было ли это озарением или разыгравшееся воображение сыграло со мной злую шутку?
Так ничего и не решив, я убираю списки в карман. В конце концов, чутье никогда не подводило меня. Остается дождаться, когда оно проявится снова.
— Рад новой встрече! — доктор
горячо пожимает мою руку, и на этот раз рукопожатие я выдерживаю. Оказывается, это тоже дело привычки.— Нужна ваша консультация и помощь.
Без приглашения опускаюсь на диван. Доктор приподнимает брови, но замечания не делает, а просто садится напротив и подвигает вазочку с конфетами.
— Конечно, к вашим услугам. Вас что-то тревожит?
— Дело не во мне. В моем друге.
И я излагаю причину своего визита. Доктор внимательно слушает, не перебивая. При упоминании о стихах и скрипачке оживляется, всплескивает руками:
— Поэзия и музыка? Вы уверены?
— В том, что Расс не в себе? — хмыкаю. — Абсолютно!
— Нет, нет! — отмахивается он. — Помните наш разговор о душе? Похоже, ваш друг как раз демонстрирует ее наличие! Влюбленный васпа? Это полностью подтверждает мою теорию!
— Можете изучать влюбленного васпу, сколько хотите, — сдержанно отвечаю ему. — Но сначала вытащите из карцера. Желательно, раньше, чем его проведут через испытание Селиверстова.
На последних словах доктор скисает.
— Да, тест Селиверстова, — повторяет он и отводит глаза. — Надеюсь, до этого не дойдет.
— Можете рассказать подробнее?
Доктор снимает очки, протирает их, щурится на меня близоруко.
— Могу рассказать, что знаю… а знаю не так уж много. Я лекарь, а не ученый.
Он словно оправдывается. В его голосе слышится печаль. И я верю ему. Эмоциям, а не словам. В словах ощущается некоторая заученность. Мне думается, он произносил их много раз. И если в глубине души доктор действительно о чем-то сожалеет, то явно не о том, о чем говорит.
— Препарат АТ-3075. Так его назвали, — после небольшой паузы произносит доктор, и я сразу вспоминаю историю Музыканта. Этой дрянью накачивали его, чтобы усилить способности слухача.
— Его создали на основе яда Королевы, — вспоминаю я.
— Скорее, на основе того вещества, с помощью которого возвращали мертвецов к жизни, — поправляет доктор. — Это вещество встроено в ваш генетический код. Первоглина, из которой вылеплены все васпы. Но кроме этого — оно еще и носитель информации.
— Код смерти, — произношу я и машинально прикладываю ладонь к животу. И ощущаю легкое покалывание под ладонью — аккурат в районе солнечного сплетения, куда однажды ужалила Королева.
— Для того и изобрели А-Тэ, — продолжает доктор. — Чтобы перекодировать васпов. Вы в курсе, как происходит кодирование от алкогольной зависимости?
Я молча качаю головой. Некоторые стороны человеческой жизни все еще загадка для меня. Тогда доктор вежливо улыбается и объясняет:
— Оно заключается в выработке отрицательного условного рефлекса на алкоголь. Дело в том, что со временем этиловый спирт, содержащийся в алкоголе, превращается в альдегид — токсическое вещество, негативно влияющее на весь организм. Но постепенно при участии специального фермента яд выводится из организма. Желающему избавиться от алкогольной зависимости вводят вещество, которые связывается с ферментом, участвующим в утилизации альдегида, и блокирует его. Это приводит к сильнейшему отравлению и недомоганию вплоть до комы.