Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

Конечно, с нетерпением ожидались вести с родины. В Баден-Бадене в мае 1882 г. граф получил письмо из Петербурга — оценивалось впечатление, произведенное его телеграммой по случаю юбилея С.П. Боткина, зачитанной во время торжественного обеда: всеобщее оживление, «громкие крики», выразительные реплики, вспомнили о когда-то влиятельном человеке! Михаил Тариелович воспринял происшедшее без воодушевления. «Все это весьма прискорбно, — писал он, — и не радует меня. Настроение это рекомендует то раздражение, а вместе с этим гнетущее состояние общества, когда оно готово заявлять и радость, и протест при всяком даже маловажном случае. Трудно сказать, какими последствиями обозначится, в конце концов, это настроение, но если можно судить по примерам истории, то нельзя ожидать добрых и бескровных результатов. Стыдно и печально»⁵⁵².

Вести с родины все больше удручали Лорис-Меликова, возмущавшегося, например, действиями «охранителей», раскрывавших и прочитывавших переписку, надеясь таким образом выявить, опорочить и подвергнуть гонениям прогрессивно настроенных людей, создать «политический вопрос». «Жалкая и бездарная игра», — с негодованием писал он. Происходящее закономерно: закончилась либеральная эпоха, когда Победоносцев и Катков не имели достаточной поддержки властей.

И все же приходилось считаться с реалиями российской жизни, соблюдать этикет. Получив приглашение участвовать в коронации Александра III, отставной министр в начале мая 1883 г. приехал в Москву. Придворное ведомство поместило его в фешенебельной гостинице «Славянский базар», где Михаил Тариелович встретился с Д.А. Милютиным, который записал в дневнике, что он не мог пожелать себе «более приятного соседа». Было о чем поговорить. Бывший военный министр «узнал от него (Лорис-Меликова. — Авт.) много интересных подробностей недавнего прошлого»⁵⁵³.

Государственно думающий человек не мог, разумеется, отказаться от анализа событий, происходящих в мире. Европейская пресса давала в этом отношении благодатный материал — было над чем задуматься. Убийство фениями в апреле 1882 г. в Дублине английского либерального деятеля, министра по делам Ирландии в кабинете Гладстона Ф.Ч. Кавендиша, вселило тревогу: этот акт может дать российским функционерам дополнительные аргументы для доказательства вредности реформ и всяких нововведений. В Англии же противники Гладстона попытаются, возможно, его сместить с поста премьер-министра, что нежелательно — в России видят в Гладстоне «весьма разумного и удобного государственного деятеля»⁵⁵⁴. Так события западноевропейской политической жизни в сознании проницательного отставного#министра трансформировались в российскую проблему: как все это отразится в империи?

В Берлине в мае 1882 г. привлекла внимание французская книга Виктора Ааферте об Александре II, написанная со слов княгини Юрьевской. С чувством досады читал граф текст, отличающийся своей тенденциозностью, пошлостью и рисующий «покойного государя в крайне неудобном свете». Огорчало и другое. «Детски расточаемые похвалы обо мне могут только усугубить нерасположение и недоверие ко мне в Гатчине. Уверен даже, что там подумают, что сама книга издана с моего ведома!»⁵⁵⁵ — с горечью сообщал Михаил Тари-елович в одном из писем.

В немецком популярном сатирическом журнале отставной министр нашел выразительный рисунок: изображен белый ворон (с надписью — Аорис-Меликов), окрркенный стаей черных воронов, — одни его клюют, другие расхищают валяющиеся монеты, «казенное имущество». Под рисунком пояснение: «В России появился белый ворон. Большое смятение. Есть надежда, что его заклюют». Граф высоко оценил талантливого художника, который пером «рельефно» изложил «современное положение вашего друга»⁵⁵⁶, — писал Аорис-Меликов.

Между тем визиты одолевали. В Париже осенью 1883 г. многие русские считали своим долгом навестить отставного министра. Среди них — княгиня Юрьевская, начальник академии Генерального штаба генерал М.И. Драгомиров, председатель Императорского Русского технического общества П.А. Кочубей, хозяйка популярного салона Е.Н. Нелидова. Михаил Тариелович относился к этим визитам достаточно равнодушно. «С какой целью совершаются эти посещения — не ведаю», — писал он⁵⁵⁷.

В Висбадене граф встречался с датским и греческим королями, принцем Уэльским, принцем Нассаукским Николаем и его супругой графиней Меренберг — дочерью А.С. Пушкина. Визитеры выражали свое расположение к прошлой государственной деятельности Лорис-Меликова. Большое уважение к нему испытывал египетский экс-министр Нубар-паша, раскрывавший в своих многочисленных беседах тайны государственной жизни своей страны⁵⁵⁸.

15 июля 1885 г. Михаил Тариелович писал из Висбадена: «Сегодня утром, у меня в гостиной случайно встретились три лица: Загоскин, сын давнего нашего романиста, графиня М., дочь Пушкина, и Салтыков. Имена эти напоминают разные эпохи нашей отечественной литературы»⁵⁵⁹.

Может быть, кратковременные посещения Петербурга, встречи с людьми ему близкими как-то разнообразили жизнь, а некоторое приобщение к делам государственным вселяло надежду в нужности его опыта и знаний, полезности его советов (см. док. № 81). В конце января 1883 г. граф участвует в заседании Соединенных Департаментов о преобразовании Кавказского управления. Был ли в России человек, который лучше его понимал суть этого дела? Даже А.А. Половцов, далеко не разделявший взглядов Михаила Тариеловича, записал в дневнике: «Плавно и умно говорит Лорис-Меликов»⁵⁶⁰. В мае его приглашают к великому князю Михаилу Николаевичу, где вновь обсуждаются вопросы, связанные с Кавказом, — о закавказском транзите, о замене подушной подати и другие преобразования в регионе.

Вечерами он проводил время у близкого друга А.А. Абазы. То званый обед, то игра в вист, то просто разговор по душам в узком кругу. Когда же собиралось большое общество, то на графа часто находило хорошее настроение — он острил, умно шутил, создавалось впечатление, что еще не все потеряно. У присутствующего при этом Половцова возникали даже раздражительные ассоциации: отставной властитель, дескать, думает еще раз попасть в правители. Этого не будет: «Кровь стынет в жилах у русского человека при одной мысли о том, что произошло бы от осуществления проекта графа Лорис-Меликова и друзей его»⁵⁶¹.

* * *

В своем зарубежье Лорис-Меликов близко познакомился и подружился с двумя людьми, оставившими свои ценные воспоминания о нем. Это были: врач, нелегальный редактор «Общего дела» Николай Андреевич Белоголовый и видный судебный деятель Анатолий Федорович Кони.

Впервые Лорис-Меликов встретился с Белоголовым в Петербурге в 1878 г. после окончания войны — генерал пожелал посоветоваться относительно своего здоровья. Тогда этим все и ограничилось. Спустя шесть лет, в 1884 г., Николай Андреевич, приехав в Висбаден и узнав, что в городе проживает Лорис-Меликов, решил навестить его. Граф приветливо встретил визитера: «Я слышал, что вы очень скучаете, я тоже; давайте составим, как говорит Шекспир, одно горе: вдвоем нам скучать будет веселее».- Вскоре они духовно сблизились. «Расстояние, — вспоминал Белоголовый, — отделявшее нас, тотчас же рушилось, и я увидел перед собой не царедворца, не важную персону, а обыкновенного человека, без всякой драпировки и фраз, в его неподдельной натуре, близко родственной мне по духу, и почувствовал к нему неодолимое влечение»⁵⁶². Оказалось, таким образом, что воззрения бывшего всесильного министра самодержавного правительства и знаменитого врача-гуманиста «родственны по духу».

Многочисленные беседы, в которых Михаил Тариелович выражал свое отношение к событиям в России, раскрыли характер и направленность его политических взглядов. Это был, по мнению Белоголового, «умеренный постепеновец», отрицающий радикальные государственные перевороты и считавший, что правительство страны само должно способствовать активизации общественных отношений, расширять самоуправление, поощрять развитие образования и науки. Лорис-Меликов по-прежнему был убежден в том, что выборные от общества должны быть привлечены к обсркдению законодательных вопросов в качестве совещательных членов.

В беседах с Белоголовым граф откровенно признавался, что единомышленники упрекали его за инертность — уехал, дескать, из Петербурга и отключился от общественной жизни. А появись он в столице, «тотчас же соберутся все разбросанные силы либералов». На это Ло-рис-Меликов отвечал: если бы он видел «хоть какие-нибудь признаки партии», то непременно вернулся в Петербург. Но там этих признаков и в микроскоп нельзя отыскать. Он согласен с тем, что «не следует покидать сражений». Но это в том случае, «если за командиром есть солдаты, ну, а если солдат совсем нет, то что же делать командиру?». В таких условиях Михаил Тариелович предпочитал «умереть на чужбине с незапятнанной честью и совестью»⁵⁶³.