Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

* * *

«Мартовские иды» — так образно определил П.А. Валуев в своем дневнике время вслед за совещанием Совета министров 8 марта, и роль Цезаря, погибшего от дворцового заговора, он отводил Лорис-Мелико-ву. В глазах наблюдательного царедворца тот был обречен на поражение. Однако главный противник Лорис-Меликова — К.П. Победоносцев — не мог не чувствовать, что до окончательной победы над ним дело еще далеко. После заседания 8 марта, чтобы усыпить бдительность министра внутренних дел, «душевно уважающий преданный» Константин Петрович пишет, что «ему было бы очень прискорбно», если бы его выступление оставило бы «чувство личного против него неудовольствия». Победоносцев явно заинтересован до поры сохранить добропорядочные отношения с человеком, которого характеризовал царю как «фальшивого», как «фокусника», призывая немедленно прогнать. Обязанный Лорис-Меликову и своей должностью, и членством в Комитете министров, охотно принимавший содействие диктатора своей карьере, Константин Петрович со дня гибели Александра II вел целенаправленную и настойчивую, явную и тайную подготовку отставки Лорис-Меликова. В письмах и беседах с царем он убеждал, что отказаться от Лорис-Меликова — значит отказаться от негодной, губительной для России политики, и, чем раньше сделает это царь, тем лучше.

Александр III, однако, не спешил объявить войну либеральным администраторам во главе с Лорис-Меликовым. Медлил и с традиционным для нового правителя заявлением о направлении своей политики. Оказавшись на престоле столь неожиданно (царь-отец по состоянию здоровья и возрасту мог править еще долго), он выжидал, изучая обстановку, расстановку сил в правительственных сферах, дворцовых кругах и обществе, поначалу явно преувеличивая возможности либеральной группировки. Он внимательно вслушивался 8 марта в речи тех, кто убеждал его в необходимости созыва выборных от общества якобы для содействия и укрепления власти. Он не прерывал никого из сторонников Лорис-Меликова, хотя признавался Победоносцеву, что ему было «невыносимо и странно» слушать «умных людей, которые могут серьезно говорить о представительном начале в России, точно заученные фразы, вычитанные ими из нашей паршивой журналистики и бюрократического либерализма»⁵⁰².

Обер-прокурор понуждал самодержца объявить во всеуслышание эту свою позицию, декларировать смену лорис-меликовского курса на традиционную имперскую антиреформистскую политику. Промедление с соответствующим заявлением он воспринимал как некое слабоволие Александра Александровича, на которое жаловался в письмах к Е.Ф. Тютчевой⁵⁰³. А из Москвы раздавался окрепший голос М.Н. Каткова, вторившего призывам Константина Петровича: «Более всего требуется, чтобы показала себя государственная власть России во всей силе своей, ничем не смущенная, не расстроенная, вполне в себе уверенная». Катков призывал к «реакции», которую власть, если она «живой организм», должна проявить, чтобы «вывести дела на прямой путь, оздоровить их»⁵⁰⁴.

Победоносцев развивает колоссальную активность, добиваясь решительных действий от императора: бомбардирует царя письмами, непрерывно курсирует между Петербургом и Гатчиной, где поселился Александр III с семьей, усиливает контакты с М.Н. Катковым и ведет упорную «организационно-пропагандистскую» работу среди окружающих царя высокопоставленных чиновников и придворных. На фоне этой кипучей деятельности обер-прокурора Синода позиция Аорис-Меликова кажется пассивной, его подготовка к новому обсуждению проекта преобразований остается в тени.

На протяжении марта—апреля 1881 г. либеральная группировка не выработала ни четкой стратегии, ни действенной тактики для достижения своей цели. В дневнике Д.А. Милютина лишь 16 марта отмечено совещание либеральных соратников — первое после заседания Совета министров. Признавая, что план преобразований под угрозой, меры, нужные для его успеха, не обсуждали. Говорили лишь об уходе в отставку в случае его отклонения. Решено было «выжидать, пока не выяснится путь, который выбрал император»⁵⁰⁵. Тактика выжидания была губительной в это время для Лорис-Меликова и наиболее выгодной для непреклонных сторонников самодержавия. Последние оказались более сплоченными и активными в отстаивании своих интересов.

Что и говорить, сторонники представительного правления ведут себя весьма благородно: не подают руки Победоносцеву, готовы уйти в отставку, в случае если проект Лорис-Меликова не будет принят. Они остаются верными идее общественного представительства, но обнаруживают неспособность защитить ее от тех, кто ей угрожает. В раздумьях либеральных современников о борьбе вокруг «конституции Лорис-Меликова» проскальзывает нечто вроде сожаления, что Михаил Тариелович «между государственными людьми не стоял на той же высоте, на какой стояли его противники в области интриг». В этом готовы были усмотреть его «неподготовленность к государственной деятельности»⁵⁰⁶. Действительно, боевой генерал, с его твердыми понятиями военной чести, в политических средствах был разборчив, не прибегая к недозволенным приемам. И в этом, разумеется, не просчет, не слабость министра, а его заслуга. Плохо то, что своим противникам он не смог противопоставить ничего, кроме своей убежденности, так и не сумев выработать результативной стратегии и тактики борьбы за проект преобразований. Представ блестящим политиком в пору, когда была поддержка царя, Лорис-Меликов, лишившись ее, оказался беспомощным перед своими противниками, жаждавшими реванша.

Между тем сторонников общественного представительства, в самых разных его формах, и в «верхах» было немало. Даже такие отнюдь не либерально настроенные лица из высших аристократических кругов, как граф П.П. Шувалов или граф А.А. Бобринский, в записках, поданных после 1 марта Александру III, советовали перейти к минимальному законосовещательному и сословному представительству, понимая, что «исторический вопрос о необходимости того или иного представительства страны — созрел»⁵⁰⁷. Зная о подобных своих потенциальных союзниках, Лорис-Меликов слишком положился на их возможную поддержку, не пытаясь ее обеспечить, соор-ганизовав с целью воздействия на императора тех, кто, будучи и против революции, и против реакции, сознавал неизбежность преобразований.

Тактика выжидания привела к тому, что силы либеральной группировки стали таять на глазах, по мере того как падало могущество недавнего диктатора. Одни, уловив консервативный настрой нового царя, меняли позицию, чтобы не испортить карьеру, другие разочаровывались в способности Лорис-Меликова продвинуть свой проект, некоторых устранял сам царь.

Так, П.А. Валуева перестали приглашать на совещания, где он мог бы высказаться о близком ему проекте Лорис-Меликова. Великий князь Константин Николаевич, горячо поддерживавший предложения Лорис-Меликова на всех этапах, был отправлен в отставку и фактически изолирован от государственной деятельности. С великим князем Владимиром Александровичем, 8 марта поднявшим голос в защиту лорис-мели ко веко го проекта, Александр III провел соответствующие «политбеседы», после чего с удовлетворением сообщал Победоносцеву, что его младший брат «совершенно правильно смотрит на вещи и совершенно, как я, не допускает выборного начала»⁵⁰⁸. А либеральные министры, судя по дневнику Д.А. Милютина, лишь в конце апреля попытались заручиться поддержкой Владимира Александровича, но опоздали: он уже сделал свой выбор.

Политическая карьера Лорис-Меликова, еще остававшегося министром внутренних дел, но уже не пользовавшегося неограниченными полномочиями, превращавшими его в диктатора, явно клонилась к концу. Иностранные послы в своих донесениях отмечали упадок влияния Лорис-Меликова на государственные дела, усматривая главную причину нового положения министра в отношении к нему царя. Определявшееся идейно-политическими соображениями, отношение это осложнялось чувством личной неприязни ближайшему советнику отца, возникшей по причине близости министра к княгине Юрьевской. Именно Михаилу Тариеловичу поручает Александр III переговоры с морганатической супругой отца, стремясь удалить ее из Зимнего дворца и из столицы. Добросовестно выполняя поручения царя, в которых Лорис-Меликов склонен был усматривать особое доверие к себе, он пытался оградить и интересы второй царской семьи⁵⁰⁹.

Однако доверительные отношения с новым самодержцем, несмотря на усилия Михаила Тариеловича, у него явно не складывались. Интуиция, политическое чутье, здравый смысл, которыми Александр Александрович обладал не в меньшей мере, чем Лорис-Меликов, заставляли его с заведомым недоверием отнестись к проекту министра. Курс на 5*аШ$ цио самодержавия диктовался и сложившимся типом мышления. Опасность реформ по-своему подтверждал и опыт царствования отца. Кончина его являлась как бы грозным предупреждением тем, кто пытается нарушить веками складывавшийся порядок. Усиливавшееся влияние К.П. Победоносцева и объяснялось тем, что его позиция была Александру III близка и понятна, а лорис-меликовская — чужда и неприемлема.

Но чем сильнее ощущал Лорис-Меликов нерасположение к себе Александра III, тем, как ни пародоксально, его действия становились более свободными, а защита намеченных преобразований решительней. 12 апреля 1881 г. он представил царю всеподданнейший доклад, где его прежние предложения были повторены в более развернутом и дополненном виде, а главное — в более твердых и четких формулировках. Здесь нет, как в докладах Александру II, недоговоренностей, смягчающих выдвинутые вопросы, нет и оговорок, выражающих готовность отложить решение тех задач, которые окажутся неугодными. Собрав воедино выдвинутые им в предшествующих докладах предложения, Лорис-Меликов излагает их сухим, протокольным языком как необходимые и неотложные требования. О стиле доклада дает представление хотя бы пункт 4, касавшийся печати, к которой Александр III относился с болезненной неприязнью, а Победоносцев требовал немедленно «покончить разом со всеми разговорами» о ее свободе. Лорис-Меликов хотя не в полной мере, но осведомленный о подобном настрое царя и его ближайшего советника, предлагал «безотлагательно и окончательно решить вопрос о положении печати»: «Обеспечить ей гласность и спокойное обсуждение общественных вопросов»^{510 511}.