Граф Рейхард

В Трапани Джилиоло втёрся в доверие к местным церковным властям, и не прошло и полугода, как на службах в городском кафедральном соборе они стоял уже рядом с епископом, что весьма повысило беглого монаха в глазах горожан. Немало способствовала этому и представительная внешность Джилиоло. Ему было сорок лет, он был полноват, имел выпуклый живот, белые пухлые руки и одутловатое лицо, с которого не сходило выражение благостности и умиления. Исповедаться у него считали за честь знатнейшие дамы города. Редкий прохожий, завидев его, не остановится и не испросит у него благословения.

Лициния добилась назначения Джилиоло смотрителем в монастырь. Беглый монах получил возможность бывать за его высокими стенами когда хотел, зачастую задерживаясь в нём по нескольку дней. Здесь, среди молодых монашек, порочные наклонности вновь взыграли в душе распутника. Отличный повод сойтись с девушками давали исповеди и уединённые собеседования, которые он не без умысла ввёл в монастырский обиход. Приведя к себе в келью хорошенькую послушницу, он заводил с ней речь о праматери Еве и о первородном грехе, расспрашивал девушку о её сокровенных помыслах. При этом его руки как бы невзначай касались её нежных рук и плеч. Большинство монашек столь явные намёки похоти прекрасно понимало, а уж опытный развратник Джилиоло по их взглядам и смущённому трепету сразу видел, какая из них готова на большее, а какая, помня о данном ею обете целомудрия, начнёт упираться и оказывать сопротивление. Строптивых он на первых порах оставлял в покое, ища другие способы подступиться к ним. Зато с теми, кто отзывался на его ласки, он не церемонился. Уже при следующей "отеческой" беседе он чуть ли не с первых минут начинал их обнимать и лезть им под подол.

Многие из девушек попали в обитель не по собственному желанию, а волей обстоятельств. Они томились от скуки и однообразия монастырской жизни, и неудивительно, что среди них нашлись такие, кто уступил греховным притязаниям Джилиоло. В своей келье он завёл широкую кровать, покрытую матрацем более мягким, чем полагалось по монастырскому уставу. На ней и происходили его игрища с монашками. Джилиоло нравилось целовать их в самые укромные места, тискать их груди и ягодицы, засовывать палец им в рот и во влажную промежность между ног. В начале любовной игры его обращение с совращённой им девушкой ещё сохраняло видимость нежности и благоприличия, но по мере того, как страсть его разыгрывалась, ласки его становились грубее, а объятия - туже. Вскоре маска обходительности совершенно спадала с его лица, оно хищно искажалось, он мял и кусал обнажённое тело, запускал в него ногти, из его горла вырывался рёв терзающего добычу зверя. Это рёв пугал девушку больше, чем свирепость его ласк, особенно если она была с ним впервые. Она стонала от боли, но её стоны и болезненные содрогания лишь подогревали страсть распутника. Именно в эти мгновения он погружал своё отвердевшее удилище в вожделенную щель...

Как ни удивительно, но многим соблазнённым им нравилось подобное обхождение. Целое лето Джилиоло наслаждался жизнью. Но в начале осени случилось событие, сильно его обеспокоившее. Сандра - высокая стройная семнадцатилетняя девушка, одна из первых отдавшихся ему, почувствовала, что ожидает ребёнка.

Она открылась развратнику, явившись к нему в келью, и со слезами умоляла придумать что-нибудь, что могло бы отвести от неё гнев настоятельницы. Джилиоло в смятении хмурил лоб. Монашкам запрещалось покидать обитель, но сюда наведывались их родственники и люди епископа, так что о беременности Сандры могли узнать в городе. Джилиоло грозили неприятности настолько крупные, что он даже боялся помыслить о них. Ему вспомнился монах, которого за надругательство над юной монашкой публично повесили на главной площади Анконы. Лихорадочно расхаживая по келье, Джилиоло воображал, будто не тот монах, а он сам поднимается на помост с виселицей, и страх ледяными пальцами сжимал его грудь...

Прикидывая разные возможности, он в конце концов утвердился в мысли, что Сандре лучше всего скоропостижно умереть. Причём умереть так, чтобы на него, Джилиоло, не пало и тени подозрения.

Размышляя о том, как лучше всего осуществить задуманное, он вспомнил старинную легенду, которую ему в один из первых дней его приезда сюда рассказал старик ризничий. В подвале монастыря с давних пор существует обширный склеп, куда когда-то, в давние времена, складывали тела скончавшихся горожан. Постоянная прохлада и сухой воздух склепа препятствовали разложению тел, отчего казалось, будто в стенных нишах и открытых каменных гробах вечным сном спят живые люди. Легенда гласит, что однажды в монастырском подвале был похоронен богатый торговец, о котором было известно, что в жизни своей он много грешил. Ночь после его похорон выдалась бурной: над Трапани и окрестностями сверкали молнии, грохотал гром и бушевало море, накатывая на берег огромные валы. В ту ночь сам собой звонил монастырский колокол и в подвале монастыря встали из своих гробов мертвецы. Наутро люди, войдя туда, увидели, что тело греховодника сброшено со смертного одра и растерзано в клочья. Никто не сомневался, что это было сделано руками оживших мертвецов по воле Высших Сил. На богобоязненных жителей Трапани это событие произвело настолько сильное впечатление, что они перестали хоронить в монастырском подвале своих умерших. Между хранилищем и нижнем пределом церкви поставили решётку с железной дверью. Дверь заперли на два крепких замка. В легенду эту настолько уверовали, что к подвальной решётке иногда подходили монахини, чтобы помолиться и испросить у покойников заступничества на небесах.

Легенда о ночи оживших мертвецов натолкнула Джилиоло на поистине дьявольский план. Выведав у Сандры, что никто во всём монастыре, кроме них двоих, не знает о её беременности, он объявил ей, что в одну из ближайших ночей они должны спуститься в подвал и покаяться в грехе перед выбитым там на стене изображением Богоматери. Ночь Джилиоло выбрал бурную, когда на небе носились тучи и волновалось море. В полночь к нему явилась Сандра. Они вдвоём спустились в подвал. Накануне монах выкрал у ризничего ключи от решётчатой двери, так что замки не стали для него преградой. Он отворил их и вместе с девушкой вступил в мрачное жилище покойников. Они двинулись между ниш и открытых гробов, стоявших на каменных постаментах. Колеблющийся огонёк свечи выхватывал из тьмы страшные оскаленные лица покойников. Джилиоло держал Сандру за руку, как бы ободряя её. Перед изображением Богоматери Сандра поставила свечу на пол, опустилась на колени и наклонила свою русую головку.

Джилиоло встал позади неё и чутко прислушался. Ни единого звука не доносилось со стороны распахнутой двери. Монах бесшумно приблизился к дрожащей девушке, рывком откинул с её головы капюшон и вцепился пальцами в хрупкую шею. Хрустнули ломаемые ключицы. По телу несчастной прокатилась судорога. Джилиоло опрокинул её на пол и налёг на неё, не выпуская шеи. Содрогания агонизирующего тела сладостной дрожью отозвались в его чреслах. Ощущение, испытанное им, было новым и неожиданно острым. Помертвелое лицо Сандры запрокинулось, изо рта вырвался хрип. Последняя дрожь умирающей вызвала бурное извержение семени у Джилиоло, этого чудовища в человеческом облике. В исступлении он продолжал сдавливать шею уже мёртвой девушки и, урча, как пёс, грызть её лицо.

Лишь через полчаса, когда труп покрылся ранами от его ногтей и зубов, он отвалился от несчастной и перевёл дыхание. Вытерев о плащ Сандры перепачканные кровью руки, он приступил ко второй части своего сатанинского замысла. Он вытащил из ближайшего гроба лежавшего там мертвеца и опустил его на пол рядом с трупом девушки. Тело покойника он привалил почти вплотную к Сандре. Оскаленные зубы черепа прижал к голому окровавленному плечу, чтобы казалось, будто мертвец кусает девушку, а руку покойника положил на её лицо. Скрюченный высохший палец мертвеца он запихнул девушке в рот, так что этот палец едва не оторвался. Отступив на шаг и полюбовавшись созданной им картиной, Джилионо принялся стаскивать с гробов и извлекать из стенных ниш других покойников и подтаскивать к Сандре, чтобы казалось, будто они тоже участвуют в кошмарной оргии. Он изобразил сцену борьбы двух покойников за обладание интимным органом девушки. Палец одного из них он засунул прямо ей в щель. Череп этого мертвеца был оскален, отчего похоже было, что он улыбается. Это особенно понравилось нечестивцу. Он даже засмеялся, воображая, как оцепенеет от ужаса тот, кто войдёт в склеп и увидит эту страшную картину.

Он кинул на труп Сандры ключи от входа в склеп и бросился прочь из подземелья, оставив дверь распахнутой. Тёмными монастырскими коридорами он прокрался на колокольню. Здесь уже явственно слышались раскаты грома и отдалённый грохот морских валов. Джилиоло вцепился в верёвку колокола и несколько раз позвонил. Когда он спускался по винтовой лестнице, колокол ещё гудел, разливая звук по сумрачным залам и галереям. Никто не видел, как Джилиоло добрался до своей кельи и заперся в ней.

Наутро старик ризничий, обходя подвалы, увидел открытую дверь в усыпальницу и не преминул заглянуть туда. У бедняги едва не помутился рассудок от зрелища, представшего его глазам. Спотыкаясь, он поспешил к настоятельнице. Та не поверила известию об оживших мертвецах, спустилась сама и едва совладала с собой. Всё походило на то, что жуткая ночь, о которой рассказывала старинная легенда, повторилась. Ночью была буря и звонил колокол, хотя монахини, которые каждый день бьют в него, сзывая сестёр на молитву, клялись, что ночью не приближались к колокольне.

Настоятельница послала за Джилиоло. Тот по её просьбе вошёл в склеп. Не пробыв там и двух минут, он вернулся с испуганным видом. Лицинии он сообщил шёпотом, что видел среди мертвецов труп Сандры. Вскоре и сама настоятельница, пересилив страх, могла убедиться в страшной истине. Сандра была грешна, сделала она вывод, и высшие силы руками покойников наказали её.

Случай был до того жуток, что решено было сохранить его в глубочайшей тайне. Джилиоло и ризничий вернули мертвецов на их места. Монахиням они объявили, что Сандра свалилась с лестницы и ударилась головой о камень. Покойную похоронили наскоро, спрятав труп в одной из самых дальних стенных ниш. На дверь склепа повесили новый замок. Один ключ от него настоятельница взяла себе, другой доверила ризничему.

После этого она уединилась в своей келье и не выходила двое суток, беспрерывно молясь, а Джилиоло вскоре после похорон Сандры вызвал к себе черноглазую Лючию и предался с ней самому извращённому блуду.

Во время любовной игры его ни на минуту не отпускали воспоминания об упоительных ощущениях, пережитых им в момент смерти Сандры. И потому он вздрогнул и задохнулся от страсти, когда, покусывая свежие губки и розовые соски Лючии, поглаживая её плечи и грудь, он как бы ненароком обхватил пальцами и сжал её нежную шею. В ту же минуту почти непроизвольно к шее Лючии вскинулась и вторая его рука. Чресла монаха свела сладостная судорога. Ему с такой силой захотелось вновь пережить восторг обладания трепещущим в смертельных мучениях женским телом, что он, не помня себя, навалился на девушку и начал сдавливать её хрупкое горло. Вскоре она забилась под ним в агонии. Её конвульсивные содрогания многократно усилили возбуждение развратника. Он с жадностью приник губами к её кривящемуся от боли рту и продолжал душить, временами легонько отпуская, чтобы продлить сладкую для него дрожь умирающей. Но вот наконец жгучее нетерпение захлестнуло его с такой силой, что ногти впились в кожу на шее жертвы, выдавив пунцовые капли крови и заставив её изогнуться со сдавленным воплем. Сластолюбец захрипел, застонал, жадно впитывая предсмертные мучения девушки и переживая оргазм во много раз более острый, чем тот, который он испытывал во время обычных соитий.