Грань
Шрифт:
– Я рад, что вы пришли, – Чарльз выдал фирменную улыбку. – Желаете выпить чего-нибудь? Он указал в сторону бара.
– Я бы предпочел побеседовать в месте более уединенном, – вполголоса произнес Отец Брайан.
– Мы можем подняться ко мне в номер, – предложил Стэнхоуп.
Отец Брайан снова кивнул.
Они поднялись на третий этаж. В ограниченном пространстве лифта Чарльз ощутил слабый запах одеколона. Он бросил взгляд на коротко стриженный затылок мужчины. У самого края роста волос, он заметил небольшую, но отчетливую родинку. На тонкой шее под бледной кожей проступали позвонки. Кончики его ушей порозовели, а плечи вздрагивали всякий раз, когда Стэнхоуп делал движение
В номере Стэнхоуп по-хозяйски расположился в кресле и предложил гостю присесть напротив. Отец Брайан медлил. Казалось, здесь он чувствовал себя еще более некомфортно, чем в лобби. Он бродил по номеру, словно пытаясь найти себе место. Задержавшись у окна, он обернулся. В сдержанном свете напольных ламп, его взгляд выглядел таинственно.
– Я, наверное, должен объясниться, почему настаивал на конфиденциальности встречи, – начал он торопливо. – Просто то, о чем я хотел рассказать, для меня самого выглядит странно. Я беспокоился, что кто-нибудь, краем уха зацепив наш разговор, мог бы расценить все превратно.
– Вы говорите об исповеди? – уточнил адвокат.
– Не совсем, – покачал головой священник. – На самом деле, Кевин ни разу не исповедовался мне. Он не верил в Господа, так как избрал научный подход к вопросу сотворения жизни. Но при этом знал библию лучше, чем любой самый ревностный католик. Ему нравилась ее художественная, как он говорил, составляющая: сюжет, персонажи и образы. И такими мыслями он делился со мной, представляете? Поначалу это было странно, но он был умен и умел увлечь собеседника. Он изучал историческую литературу, проводил параллели, выявлял противоречия. Часто я испытывал страх, ведя с ним подобные беседы. Но, как я думаю, он не преследовал цели смутить меня. Даже будучи несогласным с моей точкой зрения, он испытывал умиротворение от этих бесед.
Порой я пытался увести его от опасных тем. Тогда мы заговаривали об обществе, этике и нормах. Он, как любой подросток, имел довольно идеалистические взгляды на то, чему должно быть в этом мире, а чему нет. Кевин осуждал дискриминацию и жестокость в любых ее проявлениях, и в этом, пожалуй, я бы с ним солидарен.
– Он рассказывал о своей семье? – прервал его Стэнхоуп.
Отец Брайан бросил на него растерянный взгляд, будто Чарльз своим вопросом вывел его из транса.
– Нечасто, – ответил он. – Но не из страха, как мне кажется. Я ведь говорил, что он был осторожен. Парень любил свою мать, несмотря на ее жестокость. Он переживал и заботился о ней. Оттого, все произошедшее кажется мне невероятным.
– Вы сказали, Элеонора была жестокой по отношению к сыну?
– По словам Кевина, у нее была тяга к саморазрушению, – священник, чуть запрокинув голову назад, навалился на подоконник. Взору Чарльза предстал его острый подбородок и выступающий под ним кадык.
– Алкоголь или наркотики? – спросил адвокат, силясь сосредоточиться на теме разговора.
– Алкоголь и опасные связи, – бросил Брайан, покосившись на Стэнхоупа. – Идя на поводу у своих зависимостей, она часто переходила черту. Незадолго до выпуска Кевин в очередной раз пришел ко мне побитый. Я стал расспрашивать его, но он не сказал ничего определенного. Вместо этого он упомянул, что нашел способ исправить их с матерью положение. Он сказал, что уже многое сделал для этого, но готов
сделать еще больше. Могу лишь предположить, но думаю, это как-то связано с его талантом живописи. Вы ведь уже слышали о нем?– Да, – подтвердил Чарльз.
– Кевин выглядел тогда таким воодушевленным. И я был по-настоящему счастлив за него, – Отец Брайан грустно улыбнулся. – Думаю, я сильно привязался к нему. Но больший мой грех в том, что он это понял. Он оставил мне прощальный подарок.
Брайан вздохнул и протянул адвокату конверт. Стэнхоупу пришлось подняться с места, чтобы взять его. Он заглянул внутрь и обнаружил там скетчбук с набросками в пастели и графике. От сюжетов набросков у Чарльза дрожь пробежала по телу. В основной своей массе они содержали мужскую обнаженную натуру, либо сцены порнографического характера с участием мужчин.
– Это… – Чарльз пытался подобрать нужные слова, но не смог.
– То, как мне кажется, в чем наши вкусы совпадали, – священник горько усмехнулся. – К своему стыду, я нахожу эти рисунки действительно прекрасными. Но как бы мне ни было жаль расставаться с ними, думаю, я должен вернуть их ему через вас. Для меня хранить подобные вещи небезопасно.
Адвокат с трудом оторвался от рисунков, закрыл альбом и кивнул. Он прочистил горло и поднял на Отца Брайана полные удивления глаза.
– Почему вы просто не избавились от них?
– Я хотел, но не смог. Подумал, что его бы это расстроило.
– Отец Брайан, могу я просить вас выступить в суде в качестве свидетеля защиты? Разумеется, вы можете не упоминать компрометирующие вас подробности, сосредоточившись лишь на взаимоотношениях Кевина с Элеонорой.
Брайан некоторое время молчал.
– Я сделаю это, если вы этого хотите.
Он взглянул на Чарльза как-то неопределенно и после долгой паузы спросил:
– Мистер Стэнхоуп, вы находите меня привлекательным?
– Простите? – растерянно произнес адвокат.
– Ранее мне показалось, вы смотрели на меня с интересом, – пояснил мужчина. К своему изумлению Стэнхоуп различил в его голосе кокетливые ноты. – Я ошибся?
Чарльз обвел взглядом номер и в смятении выдохнул.
– Скажем так, ваши внешние данные теоретически могли бы соответствовать моим предпочтениям, если бы…
– …я не был священником, – договорил за него Брайан.
– Пожалуй, – согласился адвокат.
– Мистер Стэнхоуп… нет, могу я называть вас Чарльз?
– Как вам угодно.
– Чарльз, вы сами выбрали свое ремесло?
– Адвокатскую деятельность? – Стэнхоуп задумался. – Есть много нюансов, но в целом, полагаю, да.
– Что ж, в таком случае, вы – счастливый человек. И я вам завидую, потому что, при всей моей любви к Господу, я этот путь не выбирал.
На последней фразе голос Брайана дрогнул. Стэнхоуп от чего-то ощутил привкус горечи во рту. Он был не самым отзывчивым человеком, но, зная обстоятельства пастора, мог вообразить себе его тяготы.
– Мне жаль, – произнес он с сочувствием.
– Да, – кивнул Брайан. – Так может, если вам и правда жаль, вы могли бы, если вы не против… утешить меня.
Стэнхоуп опешил. Он уже собирался саркастично уточнить, того ли утешения тот ждет от него, но уловив стыдливый взгляд мужчины, осознал, что понял все правильно. Многие знакомые Стэнхоупа небезосновательно считали его человеком беспринципным. Чего греха таить, он и сам иногда отзывался о себе подобным образом. Но это, по его мнению, никоим образом не касалось отношений. Чарльз видел, насколько непросто было Брайану озвучить свою просьбу, видел все его сомнения и стыд. И принципы Стэнхоупа не могли позволить ему смутить мужчину отказом еще больше.