Грани Обсидиана. История Берты

– Да то туда, то сюда… Значит, ты единственный добытчик в семье.

– Ну да.

Мерная рысь лошади укачивала, спина нечаянного спутника грела, что тебе хорошая печка, и умаявшаяся Берта незаметно начала придремывать. Очнулась, когда лошадь перешла на легкий галоп; встрепенулась, чуть не сверзившись на землю – хорошо, парень, заведя руку за спину, придержать успел. Посоветовал через плечо:

– Хочешь подремать, держись крепче.

– Я не сплю, – сонным голосом возразила Берта. Просунула руки в большеватых рукавицах за его ремень, привалилась щекой к меху полушубка и заснула, да так крепко, что и не заметила, как белый конь проскакал несколько ли по белой дороге.

Проснулась вновь – уже от тишины и неподвижности. Выглянула из-за плеча неожиданного попутчика. Хотя давно стемнело, ясный месяц и яркие звезды позволяли разглядеть расчищенную тропу (из-за высоченных сугробов по обеим сторонам скорее провал), ведшую от дороги. А пуще всего на близость жилья указывал далекий теплый свет в окошках дома. Ее дома.

– О! Уже приехали? – Конь переступил всеми четырьмя ногами, но вытерпел бесславное сползание Берты со своего крупа. – Придется спешиться, чтобы лошадь по тропе провести, – сказала она, прилаживая поданные сверху лыжи. – Поешь, обогреешься, а завтра с утреца уже и тронешься.

Оглянулась и удивилась, увидев, что парень даже с места не сдвинулся. Смотрел поверх ее головы на утопавший в снегу хуторок. Тень от лохматой шапки падала на лицо: только подбородок и неулыбчивые губы и разглядишь.

– Ты чего?

– Не думаю, что это хорошая мысль, – сказал всадник. Как-то задумчиво: хочет, чтоб поуговаривали его?

– Ну да, куда как лучше в мороз и в ночь одному ехать! Ты заговоренный, никак? Ни зимы, ни зверей не боишься?

– Не боюсь, – просто сказал парень и двинул с места в галоп, кинув напоследок: – Иди домой, мать беспокоится!

Оторопевшая девушка не успела выкрикнуть вслед ни слов благодарности, ни прощания. Проводила удалявшегося всадника взглядом и помотала головой: ну бедовый малый!

Мать, конечно, беспокоилась, да так, что чуть за косу не оттаскала. Досталось потерявшейся старшенькой тумаков по шапке, да по подставленной спине: хорошо, одежда толстая, и у матери руки не очень сильные. А отведя душу, запричитала над замерзшей дочерью, загнала греться на печку к сонным девчонкам; туда же и горячий сбитень подала. Натянув толстые носки, оттаявшая Берта к похлебке уже слезла сама. Ела, попутно рассказывая о своем заплутании и нежданном помощнике. Мать ахала; дедушка, тачавший у печи сапоги, по обыкновению молчал, но Берта не обманывалась: обычно он ложится спать с курами, значит, ждал задержавшуюся внучку, беспокоился.

Родительница осердилась, что дочь ничего о спутнике не узнала: ни где живет, ни как зовут. Кого благодарить, кого в молитвах поминать? Пристыженная Берта огрызнулась: мол, он тоже ее имени не спросил, да и вообще она могла бы спокойно сама завтра до дому добраться! Получила очередную, хоть и не сильную, затрещину и побрела опять на печку. Укутывая опухшие от мороза ноги-руки, вспомнила, как тепло и надежно было ей за широкой спиной незнакомца: дремала, как младенец, ни о чем беспокоясь-не думая. Уже проваливаясь в сон, прошептала короткую молитву за него, скачущего в ночи – здоровья и благополучия в дороге, куда бы та не вела.

***

Все ж таки подморозилась Берта знатно: наутро проснулась с отекшим горлом, ломотой во всем теле, кашлем и жаром. До обеда мало-мальски шевелилась по хозяйству, а потом ее опять загнали под одеяло. Так и провела несколько дней, просыпаясь лишь по нужде, да когда встревоженная семья накормить-напоить пыталась. Проглатывала пару ложек, бормотала, что сейчас еще полежит, вот совсем немножечко, и встанет, непременно. Не было у нее привычки хворать, вся извертелась, то зарываясь в одеяла, то скидывая, то пыталась подняться – пора же силки проверять, да и скотина толком не обихожена! Мать ругалась, дед молчком и силком укладывал-укрывал; сестренки то и дело порскали рядом, посверкивая любопытными птичьими глазенками и пытаясь «полечить» ее нехитрым угощением или игрушками.

Жар, наконец, схлынул, забрав с собой немалую толику сил: с лежанки Берта сползла с трясущимися ногами, словно новорожденный теленок. Добралась до стола, за которым в глубокой задумчивости сидели мать с дедом. Опустилась на лавку, спросила с передышкой:

– Это… что?

Рябчики лежали связанные за окоченевшие лапки – будто гроздь собранной по осени репы. Берта пересчитала: два, три… четыре.

– Дедушка ходил проверял мои силки?

Тот аж закряхтел от досады:

– Думай… далеко ли я уйду?

И впрямь, чего это она? У деда зимой так болели кости, что он и по дому-то передвигался с трудом. Лишь летом креп с помощью любимых пчел: лечился их укусами.

– Тогда откуда… кто это принес?

– Вот и мы гадаем.

…Ночью начал беспокоиться Тур, охотничий пес отца, запущенный в дом из-за лютого мороза. Никогда не лаявший подобно деревенским собакам, стал у дверей и рычал так, что у хозяев волосы дыбом. В окнах ни зги не видно, и не слыхать, чтобы дикий зверь – или тать – по двору шастал. Уж и огонь зажгли, чтобы знали, что в дому не спят, сами у дверей замерли, прислушиваясь вместе с псом. Утихомирился Тур далеко за полночь. А утром нашли на пороге вот…

Теперь уже и Берта оглядывала «гостинец» с подозрением. Повертела чуть ли не в поисках записки какой.

– Может, староста подбросил? – неуверенно спросила мать. И сама же себе ответила: – Да уж вряд ли!

Всем известно, краинский староста Акке помереть с голоду не даст, но и откармливать бесполезную бабью ораву ни с того ни с сего не станет.

– А может, кузнец расстарался? – предположила Берта. Не потому что по правде так думала, а чтобы мать поддразнить: ни для кого не секрет, что бобыл Рёрик неровно дышит к приезжей маленькой вдовице. Мать вспыхнула разом, что твоя молоденькая девчонка, отвернулась, ненужно заправляя светлые волосы под платок. И чего стесняется, теряется? Берта же нисколько не против, жили бы вместе, без мужика-то в доме вовсе неподъемно.

– Не охотник он, – подал голос дед, – а тут гляди чего…

Поворошил уже начавший подтаивать «гостинчик», указывая на след от стрел. Да, здоровенный кузнец, запросто управлявшийся с горячим железом, не имел такого острого глаза и твердой руки, а пуще – навыка охотничьего.

Гадания закончила младшая Даринка, давно уже ошивавшаяся у стола:

– Мам, а есть-то когда будем?

И Берта решительно отделила одного рябчика от связки, принявшись сходу ощипывать:

– Ну, кто бы он ни был, скажем ему спасибо! Или за глаза или сам объявится.

***

Не объявился.

Однако дней через пять на крыльце обнаружили тушку зайца-беляка. Тут уж мать не выдержала, подхватилась до деревни: знакомцев повидать, а заодно разузнать попробовать. Вернулась к вечеру без новостей, зато с кузнецом, который расчистил тропу куда шире, чем могли они с матерью. И дров наколол, хотя с этим Берта запросто бы справилась.

Когда подкинули глухаря, не выдержала уже сама Берта. Несколько ночей спала вполглаза, прислушиваясь к Туру, вновь перебравшемуся в сени. А услышав, наконец, то самое рычание, сунула ноги в обутки и рванула наружу, второпях прихватив лишь теплый платок. Распахнула дверь, вылетела на крыльцо, запнувшись за мешок с очередным «подношением», и азартно бросила в спину нежданного кормильца: