Грим

— Я попрошу вас не говорить в таком тоне о моем отце!

— А я прошу вас придерживаться элементарных школьных правил. Вы можете быть трижды совершеннолетним, но, пока вы в стенах Хогвартса, я отвечаю за вас. На мне лежит ответственность за ваше физическое здоровье, и я обязана знать, где находится каждый ученик в моей школе!

«Старая карга!»

Официально с началом второго семестра Драко Люциус Малфой лишался звания старосты школы и всех связанных с этим привилегий.

По сути, должность старосты не была нужна Малфою. Почти всю работу выполняла Грейнджер, доверявшая Драко лишь составлять списки учеников и присматривать за младшекурсниками в Хогсмиде.

Но комната, отдельная комната… Место, из которого Драко мог беспрепятственно трансгрессировать и возвращаться в любое удобное время, была подарком для него. Как теперь ему объяснять соседям постоянные ночные отлучки? Капли крови на своей одежде?

«Черт! Да что за день такой?» — пронеслось в голове слизеринца.

Сегодняшнее происшествие с профессором Прорицаний потрясло Малфоя. Трелони прилюдно открыла правду о нем. Правду, за которую законопослушные волшебники линчевали бы Драко, сожгли бы на магическом огне или изучали в Отделе тайн. Хвала Мерлину, большинство однокурсников сочли истину как очередную выдумку для поддержания статуса ясновидящей ведьмы. Но Грейнджер была там и слышала каждое слово.

Она слишком близка к разгадке. Слишком… Но об этом он подумает позже.

Что все-таки могла знать чокнутая преподавательница? Что могла разболтать коллегам или другим ученикам? Что знала о его смерти и искуплении?

В кабинете на восьмом этаже и прилегающей к нему комнате, пропахшей хересом, пыльными старыми вещами и благовониями, преподавательницы не оказалось. Драко с отвращением осмотрел пустые бутылки, сваленные в кучу под кроватью, затертые книги по прорицаниям с заметками на полях, засаленные магические карты, сломанные браслеты, разбросанные по комнате, недопитую чашку с чаем на столе. Никакого грима или чего-то отдаленно напоминающего силуэт собаки он в ней не увидел. Зато на журнальном столике его внимание привлекла книга «Предзнаменование смерти», которую он, не задумываясь, взял с собой.

Наплевав на все предосторожности, Драко трансгрессировал к двери в учительскую. Еще не успел прикоснуться к дверной ручке, как дверь сама распахнулась и оттуда вылетела запыхавшаяся Грейнджер. Они столкнулись.

Девушка наклонилась, чтобы поднять книгу, при столкновении выпавшую из рук слизеринца, но полный злобы окрик остановил ее:

— Не трогай! Мне что, потом учебники после тебя мыть?

Боль. Обида.

Пальцы Гермионы замерли в воздухе в дюйме от обложки. Гриффиндорка выпрямилась, ее лицо выражало лишь презрение, боль и обида были спрятаны в глубине глаз. И лишь Грим мог разглядеть их.

— Знаешь, Малфой, я не вижу в тебе ничего, кроме жесткости.

— А я вижу в тебе большое одиночество, — с издевкой сказал Малфой, — даже рядом с твоими ненаглядными Уизли и Поттером.

Взгляд Гермионы переместился куда-то вверх, на лице отобразилась горькая ирония. Драко посмотрел в то же направление и увидел ветку омелы, подвешенную к потолку.

— Есть человек, рядом с которым я не чувствую одиночество, — сказала Гермиона и чуть ли не бегом покинула коридор.

— Есть человек, рядом с которым я не бываю жесток, — произнес Драко в пустоту.

*

Гермиона оглядела гору чемоданов, клетку с ухающим Сычом, свертки с метлами и через силу улыбнулась ребятам.

— Так непривычно, что вы уезжаете, а я остаюсь…

— Гермиона, это ведь ненадолго! — произнес Рон. — Ты сдашь все контрольные и сразу же приедешь на Рождество в Нору. Вся моя семья будет очень рада тебя видеть.

— Я не приеду, — грустно ответила Гермиона.

— Из-за Лаванды? — уточнила Джинни, раздраженно взглянув на Рона.

— Нет, — соврала Гермиона. — Родители хотят, чтобы я отметила праздник с ними. Вы понимаете: после болезни отца…

— Может, Новый год отметишь с нами? — с надеждой спросил Гарри. — Отказать самому Министру Магии ты не сможешь.

— Всегда мечтала о Новом годе в кругу министерских работников и журналистов! — с сарказмом произнесла Гермиона. — Не думаю, что я там жизненно необходима.

— А как же наша «всемогущая» троица? — заметил Рон.

— На время превратится в дуэт.

Гарри и Рон одновременно вздохнули и обняли Гермиону.

— Если не можешь — не приезжай. Но мы тебя обязательно навестим, — заверил ее Гарри.

— Звучит как угроза, — произнесла Гермиона, обняв на прощание Джинни. — Передавайте привет Молли, Артуру, Джорджу, Флер, Биллу и, конечно же, малышу Тедди.

— Хорошо.

— И, Гарри, не слишком балуй своего крестника! Не вздумай купить еще одну коробку шоколадных лягушек: ты и так скупил половину «Сладкого королевства».

— Да, профессор Грейнджер, — шутливо произнес Гарри. — Жди нас с Тедди в скором времени!

Ребята залезли в карету, Гарри и Рон высунулись из окна и махали Гермионе до тех пор, пока карета не скрылась из виду. Гриффиндорка тяжело вздохнула, пытаясь сдержать предательские слезы. Не помогло.

В Хогвартсе стояла непривычная тягостная тишина, почти такая же бывает в больницах и была в соборе Ренгвальда Оркнейского. Гермиона поежилась от воспоминаний. Чудо, что они выбрались из Тарбета.

Но чудо ли? Ощущение чего-то неправильного, трагичного и неприятного преследовало ее с момента возвращения в школу.

Рождество обещало быть таким же безрадостным, как и предыдущее. Гермионе не хотелось никого видеть, хотелось спрятаться от окружающего мира, скрыться в комнате и неотрывно смотреть в огонь, а может, обнять подушку и хорошенько выплакаться. Возможно, тогда в душе рассеялась бы мятежная, неизъяснимая тоска.

Но на это нет времени. Необходимо выполнить обязанности старосты: проверить списки учеников, оставшихся в Хогвартсе, составить график дежурств на следующий семестр.

«Надоело, как же все надоело».

В Хогвартсе помимо Гермионы оставалось еще двенадцать человек: пятеро гриффиндорцев, четверо пуффендуйцев, двое когтевранцев и один слизеринец.

Малфой.

Гермиона изрядно удивилась, узнав о том, что он единственный из всего факультета остался на каникулах в Хогвартсе. Неужели у него нет друзей, с которыми можно было бы отпраздновать Рождество?

Драко Малфой. От одного звучания этого имени внутри становилось гадко и противно. Когда Трелони назвала его гримом, Гермиона на короткий миг ужаснулась, представив, что Малфой действительно является таковым.