Гувернёр

– Поставь бутылку на место, – гаркнул Драко, ограничившийся лишь чашкой кофе.

Скорпиус нехотя опустил початую бутылку бренди на стол и, скорбно взглянув на «безалкогольный завтрак», сел напротив отца и налил себе чаю.

– Ну что, Великий Малфой, как спалось, зная, что испоганил жизнь лучшему другу? – усмехнулся Драко.

Довольное выражение лица Скорпиуса сменилось мрачной маской беззвучного негодования. Медленно отодвинув от себя тарелку с разноцветными миндальными пирожными, словно моментально потерял аппетит, сцепил руки в замок и с не совсем уместной строгостью взглянул на отца.

– Ты защищаешь Поттера?

– Я жалею парня, который, на мой взгляд, понес слишком жестокое наказание.

– Он играл с моей дружбой.

– Теперь ты оправдываешься, – изрек Драко. – Знаешь, иногда я не могу уследить за твоей личностью: то ты плетешь такие интриги, что сам Темный Лорд обзавидовался бы, а порой ведешь себя как ребенок. Сначала твоя вчерашняя выходка заставила меня поверить в то, что мой непутевый сын из глупого мальчика вырос в расчетливого мужчину, но, задумавшись, я понял, что передо мной все тот же ребенок.

Скорпиус вскинул брови, а Драко лишь улыбнулся.

– Просто ведешь себя как обиженный ребенок, у которого забрали любимую игрушку.

– Тебе это показалось детской шалостью?

– А теперь ты жаждешь похвалы. Как ребенок, – настоял на своем Драко. – Не трудись, я знаю, что ты хочешь сказать. Да, я намекал тебе на то, что поступок Альбуса не следует оставлять без внимания, но только для того, чтоб успокоить тебя. Я был уверен, что дальше этого дело не пойдет.

– Знаешь, папа-тиран нравился мне куда больше, чем папа-философ, – заметил Скорпиус, так и не притронувшись к еде. – Ну серьезно, какие-то у тебя противоречивые желания: ты хотел, чтоб я учился в Хогвартсе, но чуть не выгнал меня, когда узнал, что меня распределили на Гриффиндор, ты хотел женить меня, но месяц не разговаривал со мной, когда я сбежал к Доминик, ты хотел внуков, но не принял моего японского приемного ребенка, и вот опять, ты намекал мне на месть, а сейчас говоришь, что это был глупый и жестокий поступок.

Вряд ли на Драко слова Скорпиуса произвели какое-то неизгладимое впечатление, потому как лицо аристократа оставалось совершенно спокойным.

– Я не могу и не хочу осуждать тебя, – мирно произнес он, понимая, что разозлить сына проще, чем щелкнуть пальцами. – Но кто как не твой отец скажет тебе о том, что твои поступки иногда…не вяжутся с твоими добрыми глазами.

– Ты можешь говорить мне все, что считаешь нужным, – согласился Скорпиус. – Но ты, прежде всего мой отец, а не третейский судья. Будь добр, люби меня таким, какой я есть, не заставляя меня опять заставлять тебя с помощью Империуса.

Драко от неожиданности чуть не поперхнулся кофе.

– Мне было тринадцать и ты меня тогда не любил, – поспешил его успокоить Скорпиус.

– Так вот почему мракоборцы дежурили у нашего дома почти месяц! Да уж, типичное решение твоих проблем: вместо того, чтоб что-то изменить в себе, ты используешь Непростительные заклинания.

– Спасибо бабушке Беллатрисе за это, – пропел Скорпиус. – Шучу, шучу.

– Ох, Скорпиус, доиграешься, – покачал головой Драко. – Ладно, я тебе сказал, ты меня выслушал. Я не требую, чтоб ты извинился перед Поттером, но надеюсь, что ты задумаешься над моими словами.

– Да, конечно, задумаюсь, – протянул Скорпиус. – Но что-то я сомневаюсь, что Гарри Поттер сделал сыну выговор за писанину в дневнике.

Так и не позавтракав, Скорпиус наскоро попрощался с отцом, даже чересчур манерно, и покинул столовую. Драко Малфой покачал головой, и, взглянув на лежащий по левую руку от него номер «Ежедневного Пророка», первую полосу которого украшала обличительная статья, написанная с подачи Скорпиуса, невольно задумался над тем, что не хотел бы иметь такого врага, как его сын.

* *

Несмотря на то, что дни заключения в четырех стенах квартиры на Шафтсбери-авеню уже давно прошли, обязанность Скорпиуса приносить Луи одежду, воду и полотенца каждое утро после полнолуния оставалась в силе. Иногда Скорпиус думал, что ему в этот период куда тяжелее, чем самому оборотню: сначала нужно было найти место, как можно дальше от любопытных людей, потом прийти туда с Луи, забрать его одежду и быстренько убраться самому, рискуя оказаться разодранным на части. Далее самое страшное – подъем в четыре утра. Найти оборотня, который мог заснуть в любой части леса (благо найти легко – по останкам растерзанных животных), принести тяжелую сумку со всем необходимым, чтоб по возвращению в жилой район Луи не распугал соседей своим видом.

Однако время шло, и иногда Скорпиус просто зачеркивал дни в календаре, в ожидании полнолуния. Причина была проста – после трансформации Луи не помнил ни слова из того, что в истерических порывах рассказывал бурому волку, вряд ли понимающему хоть часть той информации, которая лилась из уст странного паренька, сидящего совсем рядом, у слабо полыхающего костра.

Скорпиус не знал, почему волк на него не нападает. Может, не чуял угрозы с его стороны, может, чувствовал, что его не боятся. Поэтому страх оказаться на месте растерзанных животных вот уже пару лет не беспокоил Скорпиуса, воспринимающего трансформацию друга как должное.

– Я согласен, может быть я где-то и перегнул палку, но почему нужно мне об этом напоминать именно тогда, когда я уверен в своей правоте? – простонал Скорпиус, почесывая волка за ухом. – Почему нельзя просто промолчать? Не смей уходить, Луи! Я привязал тебя к дереву!

Оборотень тихо рыкнул, не понимая, что вообще ему тылдычат, и все же дернулся, силясь сбежать куда-то в чащу.

– Разве я многого прошу? – продолжал Скорпиус. – Я просто хочу, чтоб меня любили. Неужели так сложно меня любить? Вот ты любишь меня? Не рычи на меня, тупая тварь! Почему я вообще тебе все рассказываю, если ты меня не понимаешь? Ты ведь тупое животное. Угадайте, кто одинок? Правильно, Скорпиус одинок!

Оборотень настойчиво рвался убежать, и Скорпиус, пробормотав что-то вроде «И ты меня не любишь, предатель», снял добротный ошейник с его шеи. Волк тут же взвыл на луну, заглушив тираду Скорпиуса.

– Не трогай кролика, уродище! – прорычал Скорпиуса, заметив, что оборотень принюхался к кроличьей норе. – Отстань от кролика, а то, видит Бог, я тебя убью и из твоей шерсти свяжу себе шарфик.

Волк опять зарычал, и Скорпиус, снова надел на него ошейник.

– Я тебе не доверяю, тупая ты тварь, – произнес он, щелкнув волка по носу. – Я тебе еще припомню то, что ты не сказал мне, что Ал вернулся в Лондон. От тебя я подставы не ожидал, Луи, не ожидал. Вообще верить можно только двум людям: самому себе и тому долбоёбу в зеркале. Да-да, не рычи, ты все равно меня не понимаешь. Но это не значит, что меня можно игнорировать.

Волк, словно смирившись со своей участью благодарного слушателя, улегся на пожухлую траву и, скорей всего, притворился спящим.

– Я не знаю, зачем взял тебя с собой, – опустив голову на спину друга, сказал Скорпиус. – Знаю, что обман раскроется, но продолжаю тебе врать, хотя ты этого не заслуживаешь. Хоть ты и требовал от Доминик бросить меня...сука, ненавижу тебя, какого хрена я вообще с тобой общаюсь? Ах да, потому что кроме тебя у меня друзей нет! А когда ты узнаешь правду, у меня и тебя не будет. Слышишь, Хатико, сделай хоть вид, что тебе не плевать на то, что я тебе говорю! Не знаю, ну хвостом хоть помаши, кактус и то лучший собеседник. А ты, пидор мохнатый, только кроликов потрошишь. Ты что, спишь что ли?