Ханский ярлык
Шрифт:
— Ну и что ж, целовал? Он-то сам сколь раз через крест переступал.
— Нет, Михаил Андреевич, он пусть переступает. Кто Богу не грешен, но я не могу. И потом, предстоит освящение первого каменного храма, только что оконченного. Не поеду я.
— Значит, ты выступаешь против всей нашей братии?
— Ни против кого я не выступаю, я просто не хочу нарушать клятву.
— Ты, Михаил Ярославич, наверное, думаешь, что едем только мы с отцом? Так ты ошибаешься. В Орду едут все князья Суздальщины, князь угличский — Константин Борисович, ростовский — Дмитрий Борисович.
— Как? И Дмитрий Борисович? — удивился Михаил.
— Да-да, и сват великого князя, Дмитрий Борисович,
— А Московский Данила Александрович?
— Я у него ещё не был, но, думаю, он тоже нас поддержит.
— Нет уж. Простите меня, но, даже если поедет Данила, я всё равно не поеду.
125
Михаил Глебович (1263—?) — сын Глеба Белозерского, был женат на дочери Федора Ростиславича Ярославского.
126
Иван Дмитриевич (?—1302) — сын Дмитрия Александровича, внук Александра Невского, был женат на дочери Дмитрия Борисовича Ростовского.
Гость нахмурился, спросил с плохо скрытой угрозой:
— Так и передать отцу?
— Так и передай Андрею Александровичу. Через крест, мол, Михаил переступать не хочет. Не может.
— Ну гляди, Михаил Ярославич, кабы не пришлось посля каяться. С нами ведь и епископ едет.
— Епископ? — удивился Михаил. — А ему-то чего от Орды надо? Татары ведь иереев не трогают и данью не облагают [127] .
— Вот то-то. Татары не трогают, а великий князь допёк.
127
Татары ведь иереев не трогают и данью не облагают. — По уставу Чингисхана служители всех религий были освобождены от уплаты дани.
— А какой епископ?
— Епископ ростовский Тарасий.
— Ну что ж, как говорится, вольному воля, но у меня дома дел хватает. Только вот что я тебе скажу, Михаил Андреевич, вы же снова наведёте Орду на Русь. Не боитесь греха?
— Мы не собираемся наводить, мы идём только жаловаться на великого князя, пусть хан ордынский накажет его.
Два дня прожил в Твери Михаил Андреевич, давая коням передышку и отдых, но так и не смог уговорить князя Михаила ехать с жалобой в Орду.
Из Твери вместе со своей свитой направился он в Москву к дяде своему, Даниле Александровичу. Однако и Данила отказался ехать к татарам.
— Но почему, дядя?
— А потому, Мишенька, чтоб и того не потерять, что имею. Старшие-то братья мои из-за чего склочатся? Догадываешься?
— Из-за чего?
— Из-за великого стола. А я сижу на Москве, в сторонке, мне уж великого стола не видать как своих ушей. Так зачем мне трепыхаться, Миша? Чтоб лишних шишек заработать от кого-то из них? И потом, у меня днями постриги сыну Ивану.
Мне моего Ивана Даниловича в седло сажать! Как же мне отъезжать?
— Ну, а что я скажу отцу?
— Скажи, мол, Данила тебе счастливого пути желает. Хотя где он ныне, счастливый путь? Налево пойдёшь — пропадёшь, направо пойдёшь — волку в пасть попадёшь.
— А прямо?
— А прямо — в яму, Мишенька,
да такую, что и не выберешься.— Выходит, кругом беда.
— Выходит, Миша, кругом. Вот вокняжишься, вкусишь, каково нынче князю на Руси.
— А куда ж мы поедем, ежели по твоей присказке?
— Это уж сам выбирай, что тебе по вкусу, Михаил Андреевич. Сам.
Князья отправились в Орду семьями — с жёнами, с детьми и конечно же с ценными подарками. Знали, что без этого и до хана не доберутся.
В это время в Золотой Орде правил Тохта [128] , возведённый с помощью Ногая. Испытывал он, однако, к своему благодетелю не чувство благодарности, а скорее досаду должника на своего заимодавца.
Тохта принял князей в своём дворце, сидя на золочёном троне, милостиво принял подарки — ворох собольих «сорочек» и дюжину аксамитовых халатов.
128
Тохта (?—около 1312) — хан Золотой Орды, сын Менгу-Тимура, правнук Батыя, изгнанный в 1288 г. своими двоюродными братьями, в 1291 г. с помощью Ногая вернулся на ханский престол. В 1293 г. послал на Русь войско, разгромившее 14 городов. Объединил под своею властью земли от Волги до Дона. В 1300 г. вел военные действия против Ногая и убил его.
— С чем притекли ныне наши русские голдовники?
— С жалобой к тебе, великий князь, — начал говорить Андрей Александрович, — на великого князя Дмитрия, который правит не по закону татарскому, а по своей прихоти.
— В чём вина его?
— В том, что под видом сбора выхода для тебя он ублажает свою корысть, а кто противится, того велит изгнать либо убить. При дворе своём он разрешает срамные песни о татарах петь.
— И что в тех песнях поётся о татарах?
— Не смею, о хан, осквернять слух твой.
— Оскверни, оскверни, князь, — прищурился Тохта недобро. — Ну? Или, может, ты всё выдумываешь?
— Как можно, великий хан, — смутился Андрей и сделал вид, что пытается вспомнить, даже сморщил лоб от усилия: — Сей, сейчас, вспомню... Да. Вот так: «У татарина брюхо толстое, жалко — хлудом не пробитое, засапожником не вспороно, грязью-вязью не набитое». Вот.
— Что брюхо у татарина толстое — это совсем неплохо, — усмехнулся Тохта, — значит, богато живёт, сытно ест. Но вот хлудом... Это палка, по-вашему? Да?
— Да-да, великий хан. Хлуд — это палка.
— Засапожником не вспороно. Это уже плохо. А ты не врёшь, князь Андрей?
— Что ты? Разве я позволю тебя обманывать.
— Ну что ж, — вздохнул хан, вновь щурясь нехорошо. — Придётся призвать князя Дмитрия. Пусть он попробует оправдаться. Но если окажется, что ты оклеветал его, Андрей...
— Да что ты, великий хан, как можно, — испугался Андрей. — Вот видишь, сколько нас приехало, и у каждого обиды. Вот князь ростовский, вот угличский, ярославский. Если б я один, а то видишь, нас сколько. И у каждого на него своя обида. Ведь правда же? — обернулся Андрей к спутникам.
Некоторые вяло закивали, а ростовский князь промолчал, ровно и не слышал.
— Ну ладно, князь Андрей, — сказал Тохта. — Я пошлю за Дмитрием. Он приедет, и мы продолжим разговор. Если виноват, накажем. Если нет, то придётся тебя или даже всех вас наказать. Ступайте, живите в кибитках, пейте наш кумыс, поправляйтесь и ждите. Я пошлю за Дмитрием.
Такой поворот не понравился князю Андрею.
— Он не приедет, великий хан.
— Приедет, если я позову. Куда денется? А не схочет, приведём бычка на верёвочке. Хе-хе-хе. Ступайте.