Хелен

* * *

Мэри Пиласки, мать Хелен, выглядела усталой, растрепанной и неряшливой. У неё были жиденькие седые волосы и унылые голубые глаза, утопавшие в морщинках. Кожа на шее висела складками, а ноги были сплошь испещрены варикозными венами. Я бы ей дал сколько угодно лет - от пятидесяти до шестидесяти пяти. Она была из тех женщин, что к пожилому возрасту бесследно утрачивают все, чем гордились в юности. В Чикаго она служила домработницей и хозяева отпустили её на два дня. Самолетом она никогда прежде не летала.

Первым делом, едва я её встретил, Мэри Пиласки пожаловалась:

– Ноги у меня, знаете ли, болят. Да и в самолете я едва не умерла от страха.

Я спросил, не хочет ли она перекусить или выпить кофе. Она согласилась, присовокупив, что не отказалась бы пропустить стаканчик. Я отвел её в бар.

– Что вам заказать, миссис Пиласки?
– спросил я, когда мы уселись за столик.

– А вы часто летаете самолетами?
– полюбопытствовала она.

– Да.

– Ох, и натерпелась же я, - пожаловалась она.
– По-моему, Господь не зря противился тому, чтобы люди летали. Я ведь женщина набожная. Не судите обо мне по моей дочери. Мне, пожалуйста, виски с имбирной шипучкой. Только виски двойное, хорошо? Я вообще-то не пью, но очень что-то разнервничалась из-за полета.

– Двойное виски с имбирным лимонадом, - сказал я официанту.
– И бурбон со льдом.

Она опорожнила свой стакан в два глотка, пояснив, что страшно хочет пить. Я заказал вторую порцию.

– Вы очень добры, мистер Индимен...

– Эддиман.

– Да, я так и хотела сказать. А за мою обратную дорогу вы тоже заплатите?

Я кивнул.

– Сколько вам лет, мистер Иддимен?

– Эддиман, - машинально поправил я. И ответил: - Тридцать семь.

– Извините, что я спрашиваю, но я гораздо старше. В том смысле, что имею право спросить...

– Да, разумеется, - отмахнулся я.
– Можете задавать мне любые вопросы.

– Знаете, мистер Идни.. Энди... Моей дочери следовало бы выйти замуж за вас. Может, тогда в её жизни все вышло бы иначе. Но вы уже женаты. Я это вижу.

– Да, я женат.

– Так я и знала. Самые лучшие, они почему-то всегда женаты.

Допив вторую двойную порцию виски, которое мгновенно возымело на неё свое действие, миссис Пиласки расслабилась. в конце концов, не так уж часто ей выпадало сидеть в баре аэропорта города Сан-Вердо с молодым человеком, который платил за её выпивку.

– Знаете, мистер Аддиван, - заговорила она, доверительно наклоняясь ко мне, - я бы с удовольствием заглянула в одно из этих знаменитых казино. Я, правда, никогда в азартные игры не играла, но вот посмотреть бы хотелось... Что там у них внутри. Вы не думайте, я ни о чем не прошу. Деньги у меня есть.
– Она раскрыла сумочку и извлекла из неё ветхий бумажник.
– Вот, здесь пятьдесят девять долларов. Я не нищенка. А, знаете, бывают ведь люди, которым ничего не стоит за один вечер просадить в казино двадцать, а то и тридцать баксов!

Я кивнул и перешел к делу.

– А меня, миссис Пиласки, больше всего волнует судьба вашей дочери. Вы знаете, что ей грозит?

– Ее посадят в тюрьму?

– Она уже в тюрьме. Ее хотят отправить на эшафот.

– Что?
– У неё отвисла челюсть.

– Ей грозит смертная казнь, - пояснил я.

– Через повешение.

– Нет..
– миссис Пиласки криво усмехнулась, обнажив ряд неровных желтых зубов с зияющими между ними дырами.
– Так только в кино бывает.

– И в нашем штате. Вам известно, миссис Пиласки, что ваша дочь застрелила человека?

– Я не желаю иметь с ней ничего общего!
– вскричала вдруг её мать. Она проститутка!

– Нельзя так говорить. Вы нужны вашей дочери.

– А не кажется ли вам, что мне стоит выпить еще?

– Может быть, после ужина?

– Одну порцию.

Я заказал ей виски.

– Как, говорите, вас зовут-то?
– вдруг спросила она.

– Эддиман.

– Ваше здоровье, мистер Эддиман.

– Ваша дочь хорошо успевала в школе?
– спросил я.

– А?

– В школе. Она хорошо училась?

– Кто?

– Ваша дочь, - терпеливо повторил я.

– А почему, по-вашему, её оттуда выгнали, сучку эту?

– Я имею в виду её успеваемость, - сказал я.
– Оценки по разным предметам.

– Она была безнадежна, - сказала миссис Пиласки.
– Тупа, как пробка.

– Может быть, все-таки не совсем тупа?
– пытался настаивать я.

– Сучонка бесстыжая... Послушайте, что я вам скажу, мистер Иддивен. Я это не каждому говорю, я - женщина гордая. Сейчас гордых людей мало, а я вот как раз такой человек. Но вы... вы ведь вроде врача, да?

– Ну, не совсем...

– В том смысле, что от вас дальше это никуда не пойдет.

– Да, можете мне доверять, - заявил я.

– Так вот, я не хочу, чтобы моя дочь, какой бы она ни была, оказалась на электрическом стуле. Зла я ей не желаю, нет, сэр. Но что еще? Ей было всего двенадцать, когда она позволяла парням щупать себя во всех местах за десять центов. И сама их щупала. Эх и драла же я ее! Кровища так и хлестала! Я ей говорила: прекрати, ты вырастешь дешевой блядью. И - вот видите, так и случилось! Она и стала дешевой блядью! Что делать-то?

– Расскажите про её отца.

– Мерзавец! Он бросил меня двадцать лет назад. Думаете, легко было растить её в одиночку? Нет, сэр. Жизнь - сложная штука, мистер Айзерман...

Она залпом осушила очередную рюмку и, громко икнув, спросила, не закажу ли я ей пива.

– От этой имбирной шипучки у меня жажда разыгрывается. А жажду лучше всего утолять хорошим светлым пивом, мистер Зандиберг...

Я заказал официанту стакан пива и спросил миссис Пиласки про книги.

– Она, должно быть, много читала? Брала в библиотеке книги...

– Читала, как же. Одни комиксы. Журналы ещё музыкальные листала. Много читала, ха! Говорят же вам - одни комиксы. Чего от неё было ещё ожидать.

– А ваш отец был немец? Или, может быть - отец вашего мужа?

– Что?

Я повторил вопрос.

– Слушайте, дорогуша, отца своего мужа я никогда в глаза не видела. Может, у него вообще отца не было. А мой папаша был украинец, который всю жизнь покорячился на сталелитейном заводе и отдал Богу душу ещё до того, как Хелен появилась на свет.