Химера, дитя Феникса

— Люд, что нам доверяет, на их доверии зиждется наша власть судить. Храмовников ли, Отцов домов, благородных, нищих и юродивых. Служек и холопов, баб и мужей. Ты, когда судил, что твоя свобода дороже жизни двух ребят, право у кого выторговал? У Отца-Неба или Матери-Земли??

Со стороны пыточной раздался окрик Купца.

— Я прошу сменить меру, каюсь перед лицом Богов. Не наносите увечья!

— Что думаешь, Босик?

— Лжёт, — коротко ответил.

— Богатые откупятся, бедняки страдают, от того лишь, что бедные, а не от правды, — озлобился парень.

— Вира монетой принимается, — раздался голос Марука. — Каждый палец — пятьдесят монет. Итого: двести!

— А клеймо-то почём?

— Септа не вправе лишать Люд правды о том, что ты клеветник и лжец.

— Да побойтесь Богов! Как я торговать-то буду?!

— Отклонено.

— Отклонено.

— Принимаю отклонение, — подытожим Олег.

Малец изумленно посмотрел на Септа, не веря в услышанное.

— Клеймите?!

Олег наклонился к уху осуждённого.

— Десятая доля из того, что набирает Септа, уходит управе. Десятая доля уходит Храму и столько же Церкви. Пятая доля — на содержание лагерей. Двадцатая доля — в приют для увечных и сирот. На остальное Септа ест, вооружается и готовит воев; закупает мази и травы для раненых. Двадцатая доля уходит на вознаграждение за труд. Тебя повесим, так что это я могу сказать. Без нас было бы худо, намного. А все преступления Благородных делаются руками таких, как ты. Если бы отказался — мой вой был бы жив, а ты бы рано или поздно выкупился. Но жить честно не хочет никто.

— Значит, мне соврал Обозничий? Я готов указать на него.

— НЕТ, твоё слово закупного против его не имеет веса, он заплатит виру за тебя, а ты умрёшь свободным.

Все, кроме Олега, были ошеломлены таким решением. Таран стоял, хмуря лоб. Ему было жаль мальца, горячка от потери Следопыта прошла, и он был готов вступиться за осуждённого.

— Ты можешь уйти иначе, быстрее. Но для этого ответь, что замышлял Старший. Где нас ждёт засада?

— Он договаривался с лихими без меня, я не знаю. Только слышал, что одного зовут Васька, он без глаза и ухо с серьгой, и то, что их сотня.

— Выбирай: меч, стрела, потрава или море.

— Всегда хотел поплавать в море, — с грустной улыбкой ответил смертник.

Раздался крик Еремея от ожога на щеке. Многие купцы и благородные отвернулись, теперь он изгой.

— Таран, Михей, Борат, пойдёмте до моря. Стража приготовь копья. Босик иди к Вязю, дальше без тебя.

Я смотрел, как развязали парня, чьего имени так и не узнал. Он растер затекшие руки, поглядел на небо и, коротко подпрыгнув, помчался в серую гладь воды. Нырнул и хорошими гребками поплыл вглубь. Взмахов через двести движения стали редкими, ленивыми, и вот рыжая голова последний раз показалась из воды…

— Судилище свершилось, запись о том будет в городище в книге Управы. Старший обозник Михаил, твой закупный служка совершил преступление, вира за служивого — триста монет. Срок уплаты — две седмицы, — поставил точку Марук.

— А тварь останется свободной.

— Полно тебе, Босик. Михей такую славу пустит, тому только в золотари да в лихие можно будет пуститься. Обозником ему не бывать, потому смотри в оба. Ешь только, то, что сам приготовил. От чужих питье не бери. Жди подлости от того человека.

Глава 14. Торжок

Дорога от Мёртвого Моря до Торжка была широкой и хоженой, оттого обоз шёл легко и скоро, часто догоняя передовой отряд. На сей раз вместе со Следопытами шла Стража. Обоз молчал, изредка перекидываясь приказами и уточнениями. Все обдумывали Судилище, вздыхали о доле мальца Игната, что выменял жизнь на волю, роптали по размеру виры и клейму Еремея. С такой рожей торга не будет.

Тишину нарушала лишь поступь тяжёлых быков, стоны покалеченных и раненых да скрип телег.

Вдруг один из возничих, громко эхнул и затянул красивым голосом песнь.

— Не для меня придёт весна,

Не для меня Дон разольётся,

Там сердце девичье забьётся

С восторгом чувств — не для меня.

По началу на него шикали, требуя тишины, а поняв текст песни, закивали головами, принимая заупокойную для Игната близко к сердцу.

Не для меня цветут сады,

В долине роща расцветает,

Там соловей весну встречает,

Он будет петь не для меня.

Возничий пел в небо, а крупные слёзы градом текли по-старому, обветрившему лицу, оставляя широкие полоски и падая на пыльную куртку. Следующие строки возничие подпевали уже в голос:

Не для меня журчат ручьи,

Текут алмазными струями,

Там дева с чёрными бровями,

Она растёт не для меня.

Зачинщик захлебнулся редкой мужицкой слезой, закрыв глаза ладошками. Многие и сами тайком стирали слезинки, проклиная Начальника Обоза, но оттого песнь стала более глубокой, рвя душу в клочья.

Не для меня цветут цветы,

Распустит роза цвет душистый.

Сорвёшь цветок, а он завянет.

Такая жизнь не для меня.

А для меня кусок свинца,

Он в тело белое вопьётся,

И слёзы горькие прольются.

Такая жизнь, брат, ждёт меня…

Возничий справился с волнением и хриплым голосом прокричал:

— Такая жизнь, брат, ждёт меня!

Справив тризну, обоз затих, лишь шмыгали носы, скрипели телеги да цокали копыта бычков.

Петро смотрел на меня мокрыми глазами и, не выдержав, спросил:

— А тебя что, не проняло?

— Я свои уже все выплакал…

Читать не хотелось, и Я изредка кидал взгляд в лесолесье, ища опасность. Но и её не было, многочисленные охотники и собиратели опустошили округу на многие вёрсты вперёд. Я сидел и обдумывал свою ночную встречу с седобородым Свадаром. Что он хотел сказать своим вопросом? От чего предостеречь своим советом? Зачем эти загадки, от которых пухнет голова?

За пару вёрст услышали гам, говор множества голосов да окрики. Надпись на деревянном щите вещала о том, что каждую четвертую седмицу тут проходит малый торг, а каждую восьмую — большой. До торжка мы добрались к обедне. Выскочил служка, быстро объяснил, где отведённая для нас стоянка, и был таков.