Хирург Коновалов

– Я ответил на ваш вопрос?

– Вполне.

– Тогда по рукам?

– У меня есть еще один.

– Ну-ка, ну-ка.

– Причина увольнения моего предшественника?

Григорий Олегович морщится. Вздыхает. Дергает ус. Увлекательная пантомима, но я стоически молчу.

– Уверяю, что с вами так не поступят.

Боже, какие средневековые тайны.

– Я хочу знать точную причину.

– Он уволился по собственному желанию.

– Но оно не было причиной.

Григорий Олегович смотрит на меня, прищурившись.

– Ладно. Все равно кто-нибудь да брякнет. Его застали за мастурбацией на рабочем месте. Если точнее, я и застал.

Охренительная вводная. Я судорожно осмысливаю полученную информацию, пока Буров допивает кофе. Неужели такое бывает? Дрочить на порнуху на работе?!

– Он что, даже не закрылся?!

Григорий Олегович фыркает в чашку с кофе.

Интересно, нет ли у Миши брата? До слез знакомый почерк!

– Эмн… – бормочу невнятно. Ну да, в главном Григорий Олегович прав – это история даже гипотетически не про меня. Но… Уф-ф-ф-ф… Пытаюсь представить, что бы сделала, я застав своего подчиненного за таким делом. Руку сразу утяжеляет виртуальная чугунная сковорода. Нет, это реально за гранью. Этот чувак даже Мишаню переплюнул. Потому что работа – это работа. Святое.

– Вы правы, Григорий Олегович. Я так тупо не подставлюсь.

Буров хмыкает.

– Не сомневался. Ну, так что, по рукам?

Встаю.

– По рукам.

Когда мне крепко жмут руку, я уже даже не думаю о том, где бывали эти руки. Зато вспоминаю о другом. Когда думала об этом месте работы, я почему-то несколько раз вспоминала хирурга Коновалова. Наорала я тогда на него совершенно зря. Нет, он тоже хорош, конечно. Но я все же дала себе слово, что если все же буду работать здесь, то извинюсь перед Коноваловым.

Теперь придется сдержать слово и извиниться.

– Когда готовы приступить к работе, Инна Леонидовна?

– Да хоть завтра.

– Ну и отлично. Тогда я сейчас вас передам на руки секретарю, она все объяснит.

– Григорий Олегович?

– Да?

Я решаю не откладывать дело в долгий ящик. Извинения – лично для меня мероприятие не из числа приятных. Раньше сядешь – раньше конечная. И вообще, мне кажется, что лучше извиниться, пока я еще официально не трудоустроена. Чтобы потом не портить, если что, рабочие отношения. Хотя вряд ли я буду пересекаться с Коноваловым по работе. Но, вообще, может и такое быть. Так что лучше сейчас.

Но не говорить же Бурову: «Я хочу поговорить с одним из ваших хирургов».

– Григорий Олегович, в вашей клинике находится на лечении… один мой знакомый.

– Так-так. Неужели плохо работают? Не может быть. Какое отделение?

– Хирургическое. Кажется, первое

– А, так я как раз Вадима Эдуардовича к себе сегодня вызвал.

Буров поднимает трубку.

– Коновалов уже подошел? Пусть зайдет.

Я ничего не успеваю сказать, как оказываюсь лицом к лицу с хирургом Коноваловым.

Вот он, наверное, чемпион мира по покер-фейсу. Ничего не дрогнуло в его лице, кроме губ, произнесших ровное: «Здравствуйте». Хотя, может, не узнал.

– Вот, Вадим Эдуардович, прошу любить и жаловать. Это Инна Леонидовна Ласточкина, наша главная по тарелочкам. В смысле, по компьютерам. А это Вадим Эдуардович, заведующий первой хирургией.

– Исполняющий обязанности заведующего, – так же ровно поправляет шефа Коновалов.

– Уже нет. Приказ в отделе кадров, зайди, подпиши, что ознакомлен. Потом заглянешь – обсудим.

В глазах оттенка «норильский декабрь» все же что-то мелькает. Кажется, господин Коновалов не очень рад своему назначению, но сдержанно кивает.

– Так вот, Вадим Эдуардович, Инна Леонидовна тут про своего родственника интересуется, у тебя лежит. Не подведи меня, успокой барышню.

Я не знаю, на что злиться больше – на «барышню» или на то, как Григорий Олегович неуклюже все представляет, и вот уже Мишаня – мой «родственник». Но делать что-то уже поздно, нас ненавязчиво выпроваживают, на прощание еще раз напоминают Коновалову, чтобы после зашел.

***

Я едва поспеваю за широким шагом. И иду все равно не рядом, он где-то впереди, я сзади. Нет, так нельзя. Хочу его окликнуть и вдруг понимаю, что имя и отчество выпали из головы. Прибавляю шагу, догоняю, протягиваю руку, что коснуться плеча в темно-синей рубашке, но он в это время сам останавливается.

– Ну? – рявкает. Не мне, в телефон. – Десять минут меня не было. Что случилось?

Я стою, вслушиваясь в непонятные мне слова – название лекарств, миллилитры, дозировки, по вене, струйно. Резким движением засовывает телефон в карман штанов и в упор смотрит на меня. Холодные у него глаза, прямо до озноба.

– Извините. Вам, наверное, надо идти срочно. У меня ничего важного. В другой раз. И…

– Никто не умирает. Если что-то хотите сказать – говорите, Инна… Леонидовна.

Вот он мое имя-отчество запомнил. А я его – как корова из памяти языком слизала.

– Вадим Эдуардович, – цедит он.

У меня, как обычно, все на лице видно. Что же за засада! Делаю глубокий вдох.

– Вадим Эдуардович, я в нашу последнюю встречу не очень адекватно себя вела, – русая бровь едва заметно выгибается, но я упорно продолжаю. – Я не должна была называть вас так, как назвала. Извините меня, пожалуйста.

Никаких эмоций на лице не видно. Вообще. Даже бровь на место вернулась. Вдруг обращаю внимание, что, если абстрагироваться от холодного взгляда, то Вадим Эдуардович Коновалов – очень даже ничего мужик. Здоровенный, конечно, как лось, но мужчин это не портит. Лицо квадратное, линии все четкие. Явно по какому-то ГОСТу делали. Ему бы бороду – мог бы сниматься в сериале «Викинги».

– Я не собирался никому рассказывать о нашей первой встрече. Так что извинения излишни.

– Да я же не поэтому…

– Пойдемте. Вы же собирались навестить «родственника».

И разворачивается ко мне спиной.

Да не собиралась я навещать Мишу! Но почему-то иду вслед за высокой широкоплечей фигурой в темно-синем медицинском костюме. Может, мне кажется, но идет теперь Коновалов медленнее.

Глава 2.

Как я там думал про нее – воробей, галчонок, попугайчик краснощекий? А по факту оказалась ласточка. Ла-а-а-асточкина. Надо же. ИТ-директор. Человек-усы жжет. Впрочем, не мое дело. Вся такая на серьезных щах, в пиджаке, очечах, с портфелем. Никакая ты не ласточка, а курица, самая настоящая. Если после всего, что было, идешь навещать этого своего «мы вместе».