Хирург Коновалов

Он поворачивается.

– Спина лучше, – говорю чисто из вредности. Коновалов кого-то окликает, громко смеется. У него, оказывается, яркая и белозубая улыбка. И совершенно чумовой торс.

– ВадимЭдуардыч сегодня в ударе, – хмыкает Женька. – Один домой явно не уедет.

Ну еще бы, если таким торсом сверкать. Откуда-то берется желание заснуть купюру за ремень голубых джинсов. Джинсы на Коновалове тоже сидят как надо.

– Не похож он на бабника, – говорю, просто чтобы что-то сказать. Чтобы перестать пялиться на два задних кармана голубых джинсов. И то, что они обтягивают.

– М-м-м-м? – Женя уже разжилась новым коктейлем и тянет его по-пижонски через трубочку.

– Ну, вот Костя Горбатенко – он бабник, видно сразу. А Коновалов – не такой.

Женька ржет, запрокинув голову назад.

– Конечно, не тако-о-о-ой… Ой, Инка… Костя – пиз*абол-задушевник. А Коновалов – е*арь-надомник. Разницу чувствуешь?

Я давлюсь минералкой.

– Женя!

– Ой, не нуди, ты мне не мама, – Женька уже навеселе. – Коновалов та еще скотина. Но недостатка в бабах, которые хотят прибрать его к рукам, не испытывает. Интересно, кто сегодня будет греть ВадимЭдурадычу постель?

И тут я вспоминаю «Вдуть могу». Ах, вот как это работает? Нет, я не приняла его слова сколько-нибудь всерьез. Он же сам сказал: «Я пошутил». Но почему-то нет-нет – да и вспоминала.

– Готовность пять минут, – кричит Коновалов.

Народ начинает подтягиваться к столикам, но мы с Женькой за крайним столиком по-прежнему только вдвоем.

– Самое удивительное, что до сих пор находятся наивные, которые всерьез рассчитывают женить на себе Коновалова. Ну а чего? Он мужик красивый, специалист прекрасный, а уж семья у него…

Я чувствую укол жгучего любопытства. Значит, Коновалов не женат? Пока мы вдвоем, и когда Женька не совсем трезвая – самое время расспросить. В этом же нет ничего такого.

Я поверчиваюсь так, чтобы не видеть объект своих расспросов.

– А что у него за семья?

– А ты не знаешь?

– Раз спрашиваю, значит, не знаю.

– Он сын Лапидевского.

Допрашиваю память. Бесполезно. Не знаю никакого Лапидевского.

– А кто такой этот Лапидевский?

– Ну так это… Федеральный центр эндокринологии… Там в прошлом году новый корпус открыли, мы им дарили… А, тебя ж тогда еще не было у нас!

– Да при чем тут этот центр?!

Но Женька уже протягивает мне свой смартфон, на экране которого красуется большое новое бело-синее здание. А, ну да, знаю, проезжала мимо, видела.

– Все равно не понимаю.

– Это Федеральный центр эндокринологии имени Лапидевского.

Я, наконец, складываю два плюс два.

– В честь отца Вадима целый Федеральный центр назвали?!

– Про Лапидевского даже статья в Википедии есть.

Я продолжаю дальше в голове складывать очередные «два плюс два».

– Он незаконнорожденный? В смысле, внебрачный сын?

– Кто?

– Вадим.

– Самый настоящий сын. В смысле, законный.

– А почему фамилии разные? Почему отец Лапидевский, а сын – Коновалов?

– Спроси у Вадима. Коновалов очень любит этот вопрос.

По тону Женьки понятно, что «любит» – явно в кавычках.

– А чья у него фамилия тогда? – потому что для хирурга фамилия «Коновалов» – ну, такая. Специфичная. Мое знакомство с ним это подтверждает.

– По матери фамилия. У него мать – Коновалова.

В общем, понятно, что ничего не понятно. А человек с непонятной фамилией и с шампурами в обеих руках кричит, чтобы готовили тарелки.

***

Все авансы, выданные шашлыку в исполнении Коновалова, были выданы не зря и по делу. Я тоже могу сказать, как Женька: «Лучшего шашлыка я не ела».

После вкусного шашлыка веселье начинает наращивать обороты. Где-то появляется гитара и слышится пение. Кто-то достает волейбольный мяч и уже слышатся радостные крики: «На меня, на меня пас!». Женьку соблазняют бадминтонной ракеткой. В общем, все развлекаются, кто как может. Мне с моим ростом волейбол не светит, песни под гитару тоже сейчас не катят, да и вообще после вкусного шашлыка хочется уединиться и, как питону, заняться перевариванием.

Примечаю пустую беседку и иду к ней. У уже пустого мангала Коновалов, надевший футболку, развлекает сразу трех дам. Или они его развлекают – потому что, проходя мимо, я слышу охи, вздохи и комплименты маэстро. На меня не обращают внимания.

Я вообще пока чужая в этом коллективе, где у людей свои общие воспоминания, какие-то понятные им шутки. В общем, все это ожидаемо и меня не задевает. Торопиться вливаться и навязываться не собираюсь. Роль наблюдателя на данном этапе меня устраивает. И поэтому я, устроившись в дальней беседке, сижу и занимаюсь тем, что ищу информацию о Лапидевском. Ее много. Но вся она касается профессиональной деятельности. Замечательный врач, уникальный диагност, судя по некоторым материалам – вообще гений. Далеко не сразу до меня доходит, что речь идет об уже умершем человеке. Как пишут – скоропостижно скончался. Потом я сопоставляю дату смерти и примерный возраст Коновалова. Выходит, что отца Вадим лишился еще в детстве. Вряд ли это объясняет его характер. Впрочем, что я знаю о его характере? О его торсе я знаю и то больше. А что я знаю о том, что такое – лишиться отца в условные десять лет? Тоже ничего. Мои родители оба живы-здоровы, полны энергии, которую тратят на дачу и очень экспрессивного черного с рыжими подпалинами ирландского сеттера по кличке Барри. Поэтому… Поэтому Бог тебе судья, Вадим Коновалов, не я. А шашлык ты готовишь и в самом деле обалденный.

Веселье между тем идет своим чередом. Я все-таки подключаюсь к бадминтонной партии, потом примыкаю к группе, в которой Буров травит байки, но хватает меня ненадолго. Дело клонится к вечеру, народ расползается по интересам. Вытаскивают колонки – по плану намечена дискотека. Из кустов кое-где слышатся томные вздохи. В общем, медики гуляют. А я понимаю, что пора и честь знать. Решение поехать на своей машине было правильным.

Женька категорически отказывается уезжать с этого праздника жизни. «Самое веселье начинается, ты что!», – возмущается она. Ну и ладно, доберется на одном из арендованных автобусов, которые ждут на парковке.

А я устала и хочу домой.

По дороге к парковке останавливаюсь. За дальним столиком, кажется, за тем, за которым сидели мы с Женькой, вижу фигуру. Это мужчина. Руки сложены на столе, голова на руках. На голову накинут капюшон толстовки, на нем голубые джинсы. Замираю, вглядываясь. Эти плечи и спину я теперь всегда узнаю.

Я делаю несколько шагов, останавливаюсь рядом. Это точно Коновалов. Но что с ним? Спит? Или?..

За спиной раздаются шаги, оборачиваюсь. Наиль.

– Ему плохо? – сам собой вылетает вопрос.

– Плохо ему будет завтра. А сейчас, подозреваю, хорошо.

До меня не сразу доходит.

– Он… пьяный?

– Вдрызг. Вадик это умеет – редко, но метко.

– И что с ним делать?

– Ничего, – пожимает плечами Наиль. – Будем уезжать – постараемся не забыть. Возможно. Пусть спит.

Наиль уходит. А я – нет. Вспоминаются слова Женьки про «Кто будет греть ВадимЭдуардычу постель». Что-то желающих не видно. Видимо, пьяный Коновалов никому не интересен. Мне тоже не должен быть. Но я думаю о том, что этот человек стоял у горячего мангала, готовил офигенный шашлык, на него пялилось несколько десятков женщин. И теперь спит, положив голову на руки, за дальним столиком, никому не нужный. А потом его, «возможно», не забудут.