Хирург Коновалов

Я молчу. Мне нечего сказать. Чувствую себя провинившимся ребенком, которого отчитывает взрослый. Хотя это совсем не так. Коновалов, наверное, меня старше. Но не очень намного. Не настолько, чтобы читать мне нотации. Хотя по ситуации он, конечно, прав. Только извиняться перед Коноваловым у меня, как показывает опыт, получается плохо.

– Ты на работу как приехала? – спрашивает Коновалов, не дождавшись от меня ответа. – На машине?

– На метро.

– В метро тебе сейчас категорически нельзя. Если уж ты не хочешь полежать хотя бы день…

– Не хочу! – перспектива провести ночь в больнице меня ужасает.

– Попроси кого-нибудь отвезти тебя домой. Или вызови такси.

Я поспешно киваю. Коновалов протягивает листок.

– Рекомендации. Больничный, я так понимаю, не нужен?

Какой больничный?! У меня и так работы выше крыши. Я снова мотаю головой, потом поспешно добавляю словами:

– Нет, не надо. Так я могу идти?

– Лети, ласточка, лети.

Дверь палаты открывается, Николя вкатывает кресло-каталку.

Нет, только не это!

– Я дойду сама! – я резко спускаю ноги с кровати и охаю.

– Ты хоть представляешь, сколько от нас до административного корпуса? Я запрещаю.

Я перевожу взгляд с Коновалова на Ника. Двухметровый блондин с глазами цвет декабря в Норильске и абсолютно черный уроженец Африканского континента. Если их смешать, а потом разделить, тоже получится среднестатистический человек шатенистой наружности.

Кресло почти касается моих колен.

Я вздыхаю, смиряясь с неизбежным.

– Кроссовки хотя бы отдайте.

– Никаких кроссовок.

Коновалов вручает мне резиновые шлепки примерно сорокового размера.

– Только это. В кроссовки у тебя сейчас нога все равно не влезет.

Я не хотела, чтобы моя жизнь из-за Миши походила на плохой анекдот? Теперь меня повезут на мое рабочее место в кресле-каталке, а ноги мои будут при этом в веселеньких сиреневых тапках сорокового размера. Это, конечно, не анекдот!

***

Мое явление на каталке в административном корпусе не прошло незамеченным. Даже, можно сказать, вызвало эффект. К концу рабочего дня я вообще стала самой обсуждаемой персоной.

– Ну, какое всем дело до моего пальца?

– Ты чего, мать? – Женька деловито шуршит конфетой. – Эпичное видео, как Коновалов самолично несет тебя на руках в операционную, уже разошлось по всем чатам. Переслать?

– Не надо. Я там была.

– Ну, прости меня! – Женька подходит, гладит меня по плечу. – Я же говорю – сама тебя отвезу домой на машине.

– Не обязательно.

– Обязательно! Это же я тебя Нику сосватала. Но кто знал, что он такой рукожоп! Ладно. Слушай, может, тебе все-таки отлежаться хотя пару деньков, а? Больничный сегодняшним днем оформим.

– Я не могу, Жень. У меня тут… У меня тут дел много.

Слово «война» я не произношу, слишком оно громкое. Но по сути это именно она. Пока позиционная.

***

Нога болит, но умеренно. Мне и в самом деле нельзя сейчас ни на какой больничный, я сказала Женьке правду. Место работы мне нравится, но есть сложности с коллективом. А конкретно, с Кузнецовым. Мы не сработаемся, я это понимаю. И он это понимает. Только он считает, что сможет меня выжить. А я считаю, что ему пора искать новое место работы. И в такой ситуации уходить на больничный никак нельзя.

Я и не пойду. Меня, в конце концов, оперировал хирург, фамилию которого произносят чуть ли не с придыханием. Я буду исполнять все его рекомендации. И все у меня будет в порядке.

***

– Да, сейчас, я уже иду! – я спешно вношу последние правки.

– Вообще-то, я запретил тебе ходить без крайней необходимости.

Я отрываю взгляд от монитора. В мой кабинет входит Коновалов.

У меня резко пропадают куда-то все слова. Он, наверное, последний человек, которого я ожидаю увидеть. Даже Буров был бы более уместен, хотя и его появление в моем кабинете маловероятно. А уж Коновалов…

Он одет в традиционный синий костюм, на плече сумка. У меня не очень большой кабинет, а сейчас, в присутствии Коновалова, он, кажется, схлопнулся в размере вдвое.

Он вешает сумку на один из стоящих стульев.

– Ну чего смотришь? Раздевайся.

Мой ступор, наконец, прорывается. Для начала – нервным смешком.

– Доброе утро, Вадим Эдуардович.

– Доброе, – вешает с другой стороны стула пакет. – Твои кроссовки. Ну, иди сюда.

Я с запозданием понимаю, что матерчатая сумка, которую он принес с собой – это по мою душу. Что там? Не скальпель же?!

Коновалов смотрит, как я хромаю к нему.

– Рекомендации выполняла?

– Выполняла.

– Тогда садись и показывай палец.

Заведующий отделением, хирург, про руки которого я слышала массу разных определений – золотые, бриллиантовые, платиновые – самолично пришел ко мне в кабинет, чтобы осмотреть мою ногу. По-моему, такого быть не должно ни при каких обстоятельствах.

– Не стоило беспокоиться.

– Что, надо было прислать за тобой кресло-каталку? Ты же по своей воле в отделение бы не пришла. А мне человек-усы поручил лично твою ногу вылечить.

Охренеть. Вот это скорость распространения информации. Уже и Буров в курсе. Сколько внимания моему пальцу. Когда ты работаешь в больнице, в этом есть свои… нюансы.

Коновалов расстегивает сумку.

– Ну? Я долго буду тебя ждать? Садись и разувайся.

Ну, хоть раздеваться не надо – и на том спасибо. Я сажусь на стул, снимаю сандалии – благо, погода уже позволяет, и забинтованная нога в сандалию влезла. Коновалов одобрительно хмыкает на мою обувь.

– Болела? Сейчас болит?

– Нет, – вру я. Мне и в самом деле неловко. Сам заведующий отделением пришел, чтобы перебинтовать мне палец.

– Инна де Арк.

– А вы злой инквизитор.

Коновалов садится на стул напротив меня. Я замираю.

– Я что-то не понял, мы на «вы» или на «ты».

Он уже говорит мне «ты». Сбиваться сейчас на «вы» – это из серии «Мы с вами на брудершафт не пили». Глупо, пошло и похоже на кокетство. Вздыхаю.

– На «ты». Спасибо… Вадим. Что сам пришел.

Хмыкает.

– Ногу мне на колено. И расслабься. Больно делать не буду.